Солнце для Джона Рейна - Эйслер Барри - Страница 7

Подсев ко мне, она налила виски и спросила, один я или с подругой. Ну и лиса! Я всегда хожу один. «Мне повезло!» — подмигнула Мама, и мою усталость как рукой сняло. Да, недаром мне нравится этот клуб. В последний раз я был здесь два месяца назад, а она помнит, где стоит моя бутылка!

Столик располагался совсем рядом с небольшой сценой. В зале царил полумрак, неяркая лампа освещала пианино и крошечный участок сцены. Входа почти не видно... впрочем, капризничать не стоит.

— Я так соскучился! — по-японски сказал я. — А кто сегодня выступает?

— Молодая пианистка, — доверительно сообщила Мама, накрыв мою руку своей. — Зовут ее Мидори Кавамура. Она будет настоящей звездой и в эти выходные выступает в «Синем клоуне». А ты сможешь похвастаться, что уже видел ее у «Альфи»!

Кавамура — фамилия весьма распространенная, так что это наверняка совпадение.

— Я о ней слышал, хотя на выступлениях не бывал. Что за птица?

— Девочка — просто чудо. Играет, как разъяренный Телониус Монк[2]. Настоящий профессионал, не то что некоторые! На прошлой неделе похоронила отца, но продолжает выступать, ни одного концерта не сорвала.

Вот так ситуация!

— Очень жаль... — медленно проговорил я — Как это произошло?

— Во вторник утром случился инфаркт в метро, прямо на линии Яманоте. У отца бедной Мидори было больное сердце. Нужно благодарить небеса за каждый день, что живешь на свете, не правда ли, Джун? А вот и она сама! — Потрепав меня по плечу, Мама выскользнула из-за стола.

Обернувшись, я увидел, как Мидори и ее музыканты торопливо выходят на сцену. Словно пытаясь избавиться от наваждения, я покачал головой. Надо же, пришел к «Альфи», чтобы забыть о Кавамуре, а что получилось? В любимом клубе натыкаюсь на его призрак. Хотелось встать и уйти, но это было бы слишком подозрительно.

Меня распирало какое-то странное любопытство, будто я, виновник автомобильной катастрофы, проматываю назад пленку с ее записью и не могу оторваться...

Мидори садилась за пианино, а я внимательно изучал ее лицо. На вид слегка за тридцать, прямые волосы до плеч, блестящие в неярком свете лампы, черный пуловер с короткими рукавами, надетый будто специально, чтобы подчеркнуть молочную белизну рук. Глаза искусно подведены, и больше никакой косметики. Хотя ей макияж не нужен: девушка красива и знает об этом.

Собравшиеся замерли в предвкушении, а я подался вперед. На секунду пальцы Мидори замерли над клавишами. «Раз, два; раз, два, три!» — негромко скомандовала она, и полутемный зал «Альфи» наполнили рваные аккорды джаза.

Для затравки Мидори и ее джазисты исполнили «Его больше нет», старый этюд Билла Эванса. Отличная вещь, и играла девушка просто замечательно. Хотелось не только слушать, но и смотреть на Мидори, которая казалась частью музыкальной композиции. Однако я отвел глаза...

Мой отец погиб, когда мне только-только исполнилось восемь. Его застрелил реакционер во время уличной демонстрации, которые сотрясали Токио после того как в 1960 году правительство Киси ратифицировало японо-американское соглашение о безопасности. Мы с отцом никогда не были особенно близки; по-моему, из-за меня они с мамой частенько ссорились. Хотя в восемь лет я все равно долго и безутешно рыдал о потерянном папе.

После его смерти нам с мамой пришлось нелегко. В свое время она была штатным юристом в государственном департаменте, когда в Токио стояли войска под командованием генерала Макартура, и участвовала в создании конституции, призванной сделать послевоенную Японию такой, какой желали США. А отец тогда работал в команде премьер-министра Йосиды и занимался переводом конституции на японский, стараясь хоть как-то смягчить ее основные положения.

Новая конституция была принята в мае 1947 года, и вскоре после этого роман моих родителей стал достоянием общественности. Разразился скандал, государственный департамент США и правительство Японии были уверены, что именно по вине моих родителей послевоенная конституция получилась не такой, как им хотелось. Маму с треском выгнали с работы, и после свадьбы она осталась в Японии.

Узнав о случившемся, мои американские бабушка с дедушкой перестали с ней общаться. Обидевшись на родителей и страну, мама постаралась стать японкой и даже выучила язык. С гибелью отца она потеряла вторую родину и новую жизнь, которую строила с таким трудом.

Интересно, а Мидори дружила с отцом? Наверное, нет. Вряд ли Кавамура одобрил решение дочери стать пианисткой. Возможно, они даже ссорились... Если да, то успели ли помириться? Или так и остались чужими, не сказав друг другу самое важное?

Да что это со мной? Какая разница, ладила Мидори с отцом или нет? Она хорошенькая, вот и распустил слюни. Все, хватит, нужно взять себя в руки!

Я огляделся по сторонам. Любители джаза сидели парами и небольшими группами.

Страшно захотелось уйти из клуба туда, где не будут терзать воспоминания.

Только где найти такое место?

Я стал слушать джаз, цепляясь за резкие, отрывистые ноты в попытке выбраться из черного болота депрессии. От выпитого на голодный желудок виски закружилась голова, белые руки Мидори слились в расплывчатое пятно, клуб «Альфи» кружился в фиолетовой дымке все быстрее и быстрее, пока длинные пальцы не замерли над черно-белыми клавишами, а зал не взорвался аплодисментами.

Через секунду трио Мидори устроилось за маленьким столиком, зарезервированным специально для них, и к ним подсела Мама. Уйти, не засвидетельствовав почтения хозяйке, я не мог, а останавливаться у столика Мидори не хотелось. Привлекать к себе внимание совершенно незачем, так что придется дождаться окончания концерта.

«На самом деле тебе хочется услышать второе отделение», — подумал я. Так оно и было. Как и любой джаз, музыка Мидори целительно действовала на мою истерзанную душу. Поэтому я прослушаю второе отделение, тихонько уйду, а потом буду с удовольствием вспоминать сегодняшний вечер.

Так-то лучше, только хватит рассуждать о ее отце, ладно?

Краем глаза заметив, что ко мне идет Мама, я широко улыбнулся.

— Ну, что скажешь?

— Разъяренный Телониус Монк! — повторил я, наливая виски из полупустой бутылки. — Ты, как всегда, права, она будет звездой!

Темные глаза заблестели.

— Хочешь с ней познакомиться?

— Спасибо, сегодня больше хочется слушать, чем говорить.

— Ну и отлично, Мидори будет говорить, а ты слушать. Женщины любят внимательных мужчин. В наше время это такая редкость!

— А если я ей не понравлюсь?

— Она про тебя уже спрашивала!

Черт!

— И что ты сказала?

— Ну, будь я помоложе, то наврала бы, что ты женат и имеешь пятерых детей, — засмеялась Мама, зажав рот рукой. — Но раз я уже старуха, то пришлось признаться, что ты очень любишь джаз, а сегодня пришел специально для того, чтобы ее послушать.

— Большое спасибо, — промямлил я, понимая, что теряю контроль над ситуацией.

— И что дальше? — откинувшись на спинку стула, улыбнулась Мама. — Неужели не хочешь познакомиться? Мидори сказала, что она не против.

— Мама, ты меня разыгрываешь, ничего она такого не говорила!

— Что? Смотри, девушка тебя ждет! — Мама повернулась и помахала Мидори, и та улыбнулась.

— Пожалуйста, не надо! — взмолился я, прекрасно понимая, что ничего не добьюсь.

Улыбка мгновенно слетела с широкого лица, и Мама схватила меня за руку.

— Хватит кривляться! Подойди и поздоровайся!

Ну и ладно, все равно мне нужно в сортир.

Нехотя поднявшись, я подошел к столику Мидори. Похоже, она знала, что рано или поздно Мама меня притащит, но не подала вида. Боже, какие у нее глаза! Колдовские, прожигающие насквозь, непроницаемые!

— Большое спасибо за музыку! — выдавил я. — Сегодня она спасла мою душу.

Бас-гитарист, весьма импозантная личность в черно-белых одеждах, с длинными бачками, презрительно фыркнул, и я подумал, что между ним и Мидори что-то есть. Девушка улыбнулась, давая понять, что к комплиментам давно привыкла.