Выживших не было - Эхерн Джерри - Страница 15

Женщина упала. Мужчина, который, судя по всему, мог сейчас работать лишь одной рукой — тот самый дотошный радиокомментатор Лем Пэрриш! — стрелял из маленького пистолета в шестерых «ударников», ринувшихся за ним.

Один из «ударников» — убитый или раненый — упал. Палец Камински болел, словно зуб. Оставшиеся пятеро открыли огонь. Женщина выстрелила в ответ. Вся рубашка Лема Пэрриша покраснела от крови, и он осел на землю, а женщина, получив свою пригоршню пуль, рухнула замертво.

Камински наконец достал носовой платок.

Огонь стал еще интенсивнее, раздался новый взрыв, и он зажал уши руками.

Внезапно все прекратилось. Лишь слышался шум, напоминавший гул океанского прибоя. Камински огляделся. Раздавались крики.

Карлсберг и О'Брайен побежали. Подобрав револьвер левой рукой, Камински выскочил на насыпь, едва не уронив носовой платок, и устремился за ними.

Бой завершился.

Но трое «патриотов» были еще живы, хотя двое из них тяжело ранены. Их уложили на землю, одев на запястья наручники.

Капитан Карлсберг приставил винтовку к голове женщины:

— Где загородный лагерь «Патриотов»? Мы знаем, где ваша база в городе. Ее сейчас уничтожили, и последние ваши ублюдки подыхают. Так где другой лагерь?

Кровь шла у женщины изо рта. Она выплюнула выбитые зубы. Наверно, кто-то успел ударить ее. «На вид не больше двадцати», — подумал Камински.

— Где! — заорал Карлсберг и, приставив дуло винтовки к ее левому уху, повертел стволом. Женщина лежала ничком, и Карлсберг упал ей на спину, продолжая крутить стволом в ухе; оттуда начала литься кровь.

— Скотина, — бросил О'Брайен.

Карлсберг посмотрел на него.

О'Брайен направил «Вальтер» на капитана.

Камински шагнул назад. От того, что делали с девушкой, его стошнило.

— Угрожаешь мне, твою мать, — Карлсберг встал.

— Я не меньше ненавижу этих людей, чем вы, — почти зарычал О'Брайен, — но они — граждане Соединенных Штатов и они, черт возьми, имеют право предстать перед судом!

— Я думаю, вы правы, — Карлсберг улыбнулся. — Я погорячился. — Он убрал винтовку от уха девушки и отвернулся.

Потом наклонился над лежащей и прошептал:

— У вас есть право не отвечать на вопросы…

Камински начал говорить ему, что действие закона приостановлено, но капитан Карлсберг, резко обернувшись, пустил очередь в спину О'Брайену.

Пули прошили его насквозь, разрывая рубашку и заливая костюм и землю кровью.

Девушка вскрикнула, когда О'Брайен упал на нее.

— Вы хотели что-то сказать? — Карлсберг посмотрел на Камински.

— Нет… нет, капитан.

Капитан Карлсберг ударом ноги сбросил тело О'Брайена с девушки и поставил ее на колени:

— Хочешь того же, что и он, сука? Где этот чертов лагерь?

— Не знаю, — ответила она, посмотрев на него, — но если бы знала, то скорей умерла, чем сказала бы вам. — Она плюнула кровью, но не попала капитану Карлсбергу в лицо. Карлсберг, сделав шаг назад, выстрелил ей в голову, и ее тело повалилось на труп О'Брайена.

Мысли о боли в пальце исчезли. Кишки переворачивало.

Ральф Камински отвернулся, двинулся обратно, оступился и упал. Оглядевшись, он оказался лицом к лицу с Лемом Пэрришем. Тот, конечно, был мертв.

Но в этих широко открытых глазах виднелось что-то, пугавшее Ральфа Камински больше, чем кровь и смерть.

Там была вера в своей правоте.

Камински вырвало.

Глава семнадцатая

Дэвид Холден выпрыгнул из кабины вездехода. Сидевший за рулем Мэтью Смит сделал то же самое. Холден посмотрел на свои часы «Ролекс» на левом запястье и произнес:

— Еще пять минут, если все идет по графику.

Грузовик, на который должны были сложить оружие и снаряжение, привезенные самолетом, тащился по снегу неподалеку от них.

Дэвид стоял у кабины, глядя на небо. Зимнее солнце стояло низко над сумрачным горизонтом. Ветра почти не было, и силуэты людей и машин виднелись на снегу особенно четко. Несмотря на мороз, Холден не стал застегивать молнию летной куртки и одевать перчатки и лишь, откинув полы, засунул руки в карманы брюк. Смит закурил сигару, первую за день.

— Ты ведь не заядлый курильщик, правда? — спросил Холден.

— Я? Наверно, ты прав. Стань я таковым, сигара из предмета наслаждения превратилась бы для меня в биологическую потребность. А вообще-то я хотел сказать, что восхищался твоим ножом. Можно посмотреть поближе?

— Конечно, — ответил Холден, расстегнул правой рукой застежки висевших на правом плече кожаных ножен и, вынув клинок, передал его Смиту рукояткой вперед.

— «Защитник», — произнес Смит, беря его медленно и осторожно. — Очень подходящее название для такого ножа, профессор. — Холден не знал, что ответить. — Да, конечно, полая рукоятка, плоское лезвие. Вижу. Нож Джека Крейна. Скажи, его работа? — Холден кивнул.

Если эта война когда-нибудь закончится, надо будет найти мистера Крейна и попросить сделать себе такой же. Если ты, конечно, не возражаешь.

— Абсолютно не возражаю, — ответил Холден, когда Смит вернул ему «Защитника». — Позволь только спросить, чего ты носишь с собой этот пистолетик двадцать пятого калибра?..

Смит поправил сдвинувшуюся едва ли не на глаза шляпу и, расплываясь в улыбке, вытащил из-за пояса «Беретту», словно фокусник. Он взвесил ее на ладони:

— Некоторое время назад я обнаружил, что люди любят быть довольными собой, причем для некоторых из них такое чувство дает власть над другими. Так что в ситуациях, когда употреблять мое главное оружие неудобно, приходится использовать это. Если же дело дошло до того, что мне серьезно угрожают, тогда я употребляю это, — он хлопнул рукой по черной кожаной кобуре у своего правого бедра. Там находился большой пистолет «Беретта», калибра девять миллиметров. Такая же была у Холдена. — Когда я его вытягиваю, противник сразу теряет появившееся у него на миг чувство превосходства. Но и двадцать пятый калибр не раз помогал мне выжить. Пистолет точный, легкий, почти невидимый, если носить его правильно, и, что самое главное, исключительно надежный. Но, к сожалению, слишком маленький.

— Ты, кажется, прирожденный боец.

Маленький черный пистолет исчез за поясом Смита, который, вынув сигару изо рта, внимательно посмотрел на ее горящий кончик:

— Можно сказать и так. Я всегда считал, что самые главные способности, которые должен развивать в себе человек, — это те, которые помогают ему остаться в живых. Все прочие способности исчезают перед лицом смерти. Во имя чего избегать знания основ самозащиты, точнее говоря, самосохранения, и в то же время посвящать себя изучению столь важных дисциплин, как медицина, педагогика, искусство? Ведь все это прилежание, весь талант теряются для тебя и для мира, потому что кто-то не заботится о развитии своей человечности и предпочитает убивать. Сколько Пастеров и Кюри, Делакруа и Дали, Дикенсов и Шекспиров, Эйнштейнов и Дарвинов оказались потерянными для мира, поскольку они не научились весьма простой вещи: защищать собственную жизнь? Думаю, их было слишком много.

— Конечно, — продолжал Смит, выпуская дым, — я не сравниваю себя с этими людьми, но каждая человеческая жизнь одинаково важна хотя бы потому, что является высшей ценностью для своего обладателя. Да, я действительно всерьез изучал оружие. Это было для меня и времяпрепровождением, и страстью. Тренируясь в стрельбе, ты состязаешься лишь с собой. Стреляя на соревнованиях или в тех редких ситуациях, когда речь идет о жизни и смерти, состязаешься с другими. Но все же в конечном итоге главным твоим соперником оказывается собственное «я».

— Когда ты кратко отвечал на вопросы? — Дэвид Холден засмеялся.

— Порой такое бывало, — улыбнувшись, ответил Смит.

Позади послышался неясный звук, и Холден обернулся к востоку. Всего лишь точка на горизонте. Это и был самолет…

Роуз смотрела на руки Миры. Они казались отдельными существами, управляющими самолетом по собственной воле.