Сага - Бенаквиста Тонино - Страница 19

– В Лилле?

– Скорее, это Кан.

– Правильно, там полно моряков и полуночников. А как в Париже?

– Ну-у… Пожалуй, с дюжину наберется.

– За это надо выпить, парень!

– А в Сен-Жюньене? Есть что-нибудь в Сен-Жюньене, в Верхней Вьенне? – раздается строгий голос, заставляющий нас всех вздрогнуть.

– Луи? Какого черта ты здесь делаешь?

– Думаешь, что состарился, изображаешь пресыщенного типа, делаешь вид, что видел все это много раз, а в два часа ночи просыпаешься неизвестно от чего, охваченный нервным возбуждением.

Луи усаживается рядом со мной, положив на колени пластиковый пакет.

– Так ты ничего не видел в Верхней Вьенне?

– Ничего.

– У меня там приятель. Негодяй, обещал, что будет смотреть.

Он достает небольшой деревянный ящичек и открывает ногтем крышку.

– Дети мои, сегодня у нас праздник! Сейчас вы увидите, как я изменяю моим священным «Голуаз» ради одного из этих миниатюрных шедевров. Думаю, вы составите мне компанию.

Длинные, чуть не с ладонь сигары, упакованные по три штуки в узкие футляры.

– Это «Лузитания», золотая мечта каждого истинного любителя гаванских сигар. Она горит ровно час, столько же, сколько длится фильм, включая заглавные титры.

Жером на всякий случай распахивает окно, а Старик с гордым видом устраивается на диване, готовя для себя сигару. Тристан прибавляет звук и переключает телевизор на нужный канал. Идут последние кадры документального фильма то ли о Кавказе, то ли о Севеннах. Через пару минут начнется великая месса. Крещение младенца. В любом случае нечто религиозное. Мы с благоговением готовимся закурить сигары, когда знакомый запах заставляет нас невольно оглянуться. Аромат, который мы различим из тысячи, сопровождающий нас все дни и которого нам так недоставало сейчас. Матильда стоит на пороге, словно ожидая разрешения войти.

– Я была уверена, что мама уснет как младенец. Можно присоединиться к вам?

Нет ничего важнее такого семейного сборища. В конце концов, мы пришли сюда, как в роддом, чтобы посмотреть на рождение нашего ребенка, молясь, чтобы он не получился уродом.

– Знаете, что сделала мама перед тем, как уснуть? Включила сразу два телевизора, видимо, думая, что таким образом повысит рейтинг. Прелесть, не правда ли?

Она развязывает салфетку, в которую завернуто домашнее печенье.

– Я совершенно не умею готовить, но пеку неплохо.

Я беру печенье из вежливости, но, едва попробовав, с наслаждением проглатываю его.

От запаха шоколада Тристан быстро забывает о своей обычной робости. Жером наливает всем по бокалу шампанского и готовится произнести тост, когда на экране под звуки фуги Баха появляется заставка нашего канала.

– Может быть, это приключение закончится сегодня, но я хотел бы сказать, что никогда не забуду, как вы были любезны к Тристану и ко мне. Я….

– Заткнись и сиди спокойно.

Ни один из нас не смог сдержать крика, когда после заставки появились титры с нашими фамилиями. И это только начало, теперь они будут мелькать на экранах на протяжении семидесяти девяти ночей! Мир узнает о моем существовании! Пусть даже этот мир будет насчитывать трех-четырех страдающих от бессонницы, случайно оказавшихся перед телевизором. Уорхол, известный представитель американского поп-арта, один из наиболее известных кинорежиссеров андеграунда, как-то сказал, что в XX веке у каждого из нас будут свои четверть часа славы. Он, несомненно, был прав, только немного жаль, что мои пятнадцать минут пришлись на четыре часа утра…

В первом же кадре «Саги» мы видим кухню, обставленную в американском стиле. По стенам вьются пышные зеленые растения, в одном из углов расположены ярко-голубая софа, два бежевых кресла, низкий столик и буфет неопределенного возраста. В любом порнофильме начала семидесятых и то выделили бы больше средств на меблировку, но сейчас не время разглагольствовать на тему убогости обстановки. Фуга Баха внезапно обрывается, и мы видим на заднем плане чем-то занятую женщину.

– Это кто?

– Должно быть, Мария Френель.

– Вот эта крошка?

– Она что, поет?

– Нет, разговаривает сама с собой. Кстати, твоя идея.

– Я уже видел ее в какой-то рекламе.

– Пластырь! Там рекламировался пластырь! Она наклеивала здоровый кусок пластыря на царапину своему ребенку.

– Что она там рассказывает?

– Повторяет то, что собирается сказать Вальтеру, когда будет приглашать его на аперитив, но если вы не перестанете задавать дурацкие вопросы, мы все пропустим.

Теперь женщину показывают крупным планом, она внимательно прислушивается к шагам на площадке. Ее даже можно назвать красивой; она могла бы многим заняться в жизни, если бы не посвятила себя близким, что обеспечило ей только благородные морщины. Женщина открывает дверь на площадку (дан ее общий вид), какой-то тип заходит в соседнюю квартиру. Это Вальтер. Интересно, где они его откопали? Из стареющего гитариста, которым он был в сценарии, Вальтер превратился в карикатуру на хиппи, еще не избавившегося от эйфории после последней дозы ЛСД. Его вырядили в рубашку с воротником в стиле Мао, фиолетовый жилет и джинсы, обшлага которых «подметают пол». Он непрерывно жует жвачку, словно настоящий американский солдат, но это не слишком бросается в глаза, поскольку внимание зрителя сразу же переключается на большие круглые значки, которые Вальтер носит с некоторой гордостью. Я различаю на одном из них физиономии членов группы «Доорз». Жерому кажется, что он узнал голову Дилана. Вальтер выглядит настолько нелепо, что никто из нас не решается на шутку. Его акцент режет слух, а когда он произносит: «У меня есть две новости: плохая и хорошая. Я – ваш новый сосед, и я – американец», можно подумать, что он говорит: «Пошли, бэби, у меня в джипе есть „Лаки Страйк“ и нейлоновые чулки». К счастью, Мария удачно выходит из положения, интересуясь: «И какая из них хорошая?» Вскоре на лестничной площадке, занимающей не более четырех квадратных метров, сталкиваются разные персонажи. За десять минут мы знакомимся со всеми героями. Незнакомые, ничем не примечательные лица, люди, которые сотни раз встречаются нам на улице. Камилла-самоубийца похожа на старую знакомую по лицею, которую хочется пригласить на чашечку кофе. Брюно-кретин великолепно вошел в роль: это подросток-грубиян, мучающийся юношескими комплексами. Джонас так же похож на полицейского, как я на рекламную красотку, а Фред далеко не дотягивает до роста метр восемьдесят, как писали мы. Приятный сюрприз – странная девушка неопределенного возраста, играющая Милдред. У нее строгое умное лицо, обескураживающее тем, что оно некрасиво. В ее манере говорить чувствуется что-то двусмысленное, делающее бесполезными все ремарки по поводу игры, которые мы так старательно вносили в сценарий. Иногда она даже меняет смысл очередной реплики и не всегда в худшую сторону. К примеру, я написал:

Милдред (делает жест, словно душит кого-то ). Я хотела бы положить его на ладонь, сюда, и сжать изо всех сил!

Вместо этого получилось:

Милдред (игриво, приложив палец к губам ). Я хотела бы положить его на ладонь, сюда… и сжать (вздох)… изо всех сил…

Что касается остальных актеров, то про них трудно сказать, хорошие они или плохие. Их игра – это странная смесь профессионализма и дилетантства. Но в любом случае, они верят в то, что говорят, как мы верили в то, что писали. И если им иногда не удается передать скрытый смысл диалога или драматичность ситуации, на них нельзя обижаться. Как и мы, они – заложники «Саги». Как и мы, сегодня они бодрствуют со своими семьями.

Университетский медицинский центр,

Кремлен-Бисетр Отделение гериатрии

Господин или господа авторы!

Простите за почерк старого человека, пишущего дрожащей рукой, но никто из нас не умеет пользоваться печатной машинкой, которую старшая сестра любезно предоставила в наше распоряжение. Я пишу вам от имени небольшой группы (сейчас нас восемь человек), образовавшейся ровно неделю назад. Поскольку мы спим ночью не более двух часов (проклятая старость!), у нас появилась привычка дожидаться рассвета не в своих комнатах, а в телевизионном зале, несмотря на протесты дежурных медсестер. Тринадцатого октября этого года мы случайно посмотрели первую серию «Саги». С тех пор каждый день мы ожидаем продолжения и даже начали вести пропагандистскую работу, чем пробудили любопытство еще у нескольких старых обитателей заведения. Теперь у нас появился настоящий клуб, где каждую ночь в четыре часа перед экраном телевизора собираются все ходячие пациенты. Можете положиться на нас: скоро мы обратим в свою веру все отделение гериатрии. Ваша «Сага» гораздо оригинальнее всего, что обычно показывают в это время (да и в самые смотрибельные часы), а ведь мы весьма привередливые зрители. Эти новые американские сериалы такие шумные, одна музыка режет слух, а интриги на редкость банальные. Мы не имеем ничего против небольшой дозы насилия, но, черт возьми, пусть оно чему-то служит! Да, конечно, там есть мускулистые парни и симпатичные девушки, на которых приятно посмотреть, но нам достаточно полюбоваться на них минут пять, чтобы потом весь день страдать от звона в ушах. Что касается европейских сериалов, то они, на наш взгляд, адресованы детям, нужно быть краппе наивным человеком, чтобы всерьез интересоваться этими приторно добродетельными историями. Насколько отлична от них ваша «Сага»! В ней все события неожиданны, ее герои симпатичны, хотя и обладают очень сложными характерами, сюжетные линии завязываются и развязываются, но держат зрителя в напряжении, а какое необычное волнение охватывает нас при звуках музыки Баха! Что касается лично меня, то мне нравится изобретатель, который не знает, что еще ему изобрести, чтобы спасти человечество! Меня интересует и то, что происходит между Марией и Вальтером, надеюсь, что в конце концов они объяснятся друг другу в любви (хотя я и опасаюсь тайного поклонника). В любом случае, мы верны и будем верны «Саге». Мы часто думаем о вас, ведь вы – наши последние попутчики. А как тяжело пройти до конца оставшийся жизненный путь, особенно трудно бывает ночами.