Видео Иисус - Эшбах Андреас - Страница 9

Стивену показалось, что Юдифь особенно пристально следит за его реакцией на этот вопрос. А может, он выдавал желаемое за действительное?

– В чём же мне раскаиваться? Это был поворотный пункт в моей жизни.

Иешуа повернулся к Юдифи.

– Вначале он был лишь именем, парой условных значков на экране. Он был таким же нереальным, как компьютерные игры. Но потом вдруг приходит бумажное письмо, с американской маркой, со штемпелем штата Мэн. Постепенно я начал верить, что он действительно может быть реальной персоной. И однажды он просто позвонил! Это был шок! Условное имя из моего компьютера вдруг говорит со мной, у него настоящий голос, явно американское произношение! Называет мне дату, время, номер авиарейса! Но, честно скажу, по-настоящему я поверил в него только, когда он возник передо мной со своим матросским вещмешком.

Стивен улыбнулся. Времени тогда у них было не так много; Иешуа тут же отвёз его в археологический лагерь, а на следующее утро уже уехал.

– Уж эти мне мужчины со своими компьютерами, – только и сказала Юдифь, потом повернулась к человеку за соседним столиком, который развернул свою газету так широко, что её уголок подрагивал у самого её глаза, и произнесла несколько фраз на иврите, которые заставили его поспешно убрать газету.

Потом они опять отправились на бульвар, который всё больше приобретал восточные черты по мере того, как они двигались в сторону юга, пахло кебабом и жареными орехами, их окутывали меланхолические мелодии, доносящиеся из дешёвых транзисторов крошечных тёмных притонов. Когда совсем стемнело и Стивен при виде световой рекламы вспомнил про Лас-Вегас, они наконец добрались до порта.

– Стивен, ты хоть знаешь, что Яффа – самый древний в мире торговый порт? Его построил царь Соломон, это чистая правда!

И добрались до ресторана, который выбрал Иешуа. Им все равно пришлось немного подождать, пока для них подготовят столик – уберут посуду и застелят чистую скатерть. После этого они наконец смогли сесть и раскрыть меню. Воздух был – хоть ножом режь, а от шума разговоров тесно сидящих посетителей хотелось заткнуть уши.

– Излюбленное место, – сказал Стивен.

– Что? – переспросил Иешуа.

– Я говорю, излюбленное здесь местечко для посетителей, – крикнул Стивен, пробиваясь сквозь гул голосов.

– Да, – кивнул Иешуа, – столик приходится бронировать за четыре дня.

Они сделали заказ у официанта, который проявлял нетерпение и едва мог дождаться, когда они наконец выскажут все свои желания и он сможет уйти. Подлетела молодая женщина и нервным движением поставила перед ними аперитив – три больших бокала шерри. А Юдифь не переставала донимать Стивена насчет его находки: ведь он обещал рассказать всё сегодня вечером. Стивен наконец уступил и начал рассказывать, хотя обстановка была для этого не самая подходящая.

– Ареал четырнадцать был некрополем селения, кладбищем, – говорил он, обращаясь к Иешуа. – Это было известно ещё по спутниковым снимкам. Итак, было изначально ясно, что нам придётся разрывать могилы. Каждый подручный обрабатывал одну могилу, и моя находилась на самом краю, последней в ряду, к тому же она располагалась в своём собственном квадранте. И вот, сижу я в своей могилке один, слушаю, как другие переговариваются и ржут по ту сторону земляного вала, а сам обметаю кисточкой кости, которые обнаружились в земле после того, как мы убрали все камни рухнувшего склепа. Это было позавчера в одиннадцать часов. Когда мир был ещё в порядке.

Брат и сестра нагнулись к Стивену, а он к ним, и со стороны это должно было выглядеть очень забавно – три головы, сдвинутые вместе. Стивен сделал глоток шерри.

– Не повышай напряжение, – торопила его Юдифь.

– Чего повышать, оно и без меня высокое. Когда я от нетерпения начал разгребать землю у плеча покойника просто голыми руками, чтобы ускорить процесс, я вдруг натолкнулся на сопротивление. Боже мой, я же чуть было не повредил этот предмет.

– О, – покачал головой Иешуа с видом знатока. – И какой же это был предмет?

– Плоский мешочек из материала, который я принял за лён. Хорошо сохранившийся, со всех сторон зашитый, и вот такой величины, – он показал размеры пальцами. – Примерно с книгу карманного формата.

– Ну и? – спросила Юдифь.

– Ну, – продолжал Стивен, – мне было интересно, что же в этом мешочке. И я его распорол.

– Ты его распорол!?

– Ага.

– Просто так взял и распорол?

– Просто взял и распорол. Моим швейцарским складным ножом. С одной стороны.

– Уму непостижимо, – в отчаянии простонал Иешуа. – Да это же первый археологический смертный грех!

– Что было в мешочке? – спросила Юдифь.

Стивен взял свой бокал и опрокинул внутрь остатки шерри, затем сложил губы трубочкой, потом снова втянул их, глянул вверх на потолок, потом перевёл взгляд с одного на другую.

– Вы мне не поверите, – сказал он.

6

В репертуаре эллиническо-римских времён весь период этих обеих эпох подтверждается типами сосудов. Горшки для приготовления на огне Е-1 и Е-2 относятся к 1 в. до н. э. и к 1 в. н. э., причём Е-1 – свидетельство конца 1 в. до н. э. (см. LAPP 1961, 190: тип 72.2; TUSH INGHAM 1985, 56; фиг. 22:28, 29; 23:5; 24:7, 17, 18), а Е-2, кажется, появился ещё раньше в этом веке.

Профессор Чарльз Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».

Они шли к белой палатке, Джон Каун впереди, как хозяин, который ведёт гостей по своим владениям. Он остановился на краю площадки, изрытой в шахматном порядке квадратными ямами, одни из которых были только начаты, другие углублены основательно. Палатка была, как казалось, установлена над одной из таких ям, и на каждом углу стояла охрана – решительного вида молодые люди с висящими на груди чёрными, устрашающего вида автоматами. Охранники насторожённо осматривались, будто в любой момент ждали нападения целой армии.

Эйзенхардт потел. Он удивлялся, как это магнат выдерживает в своём двубортном тёмно-синем пиджаке, с туго завязанным галстуком, закреплённым золотой булавкой. Но всё же и тому досталось на ботинки и на штанины немного местной всепроникающей жёлтой пыли, так что и он, похоже, далеко не сверхъестественное существо.

Профессор, слегка сутулясь, держался позади него. Интересно, сколько ему лет? Наверняка за семьдесят, у него совсем седые волосы. Эйзенхардт попытался представить себе, что заставляет человека в таком возрасте ковыряться в земле чужих стран вместо того, чтобы мирно сидеть дома и разводить розы. Эта роль ему бы очень хорошо подошла. А вместо этого он столько лет живёт в пустыне, которая Эйзенхардту осточертела уже через полчаса.

Каун взялся за полог палатки, откинул его и придержал, чтобы пропустить вперёд Эйзенхардта и Уилфорд-Смита.

– Осторожно, – сказал он, когда писатель входил внутрь, – там спуск.

Свет внутри палатки был приглушённый и мягкий. Зато жаркая духота могла сразить наповал. Эйзенхардт остановился, чтобы сориентироваться. Палатка действительно была установлена точно над квадратной ямой. Сторона квадрата была примерно пять метров. У самых носков его ботинок начинались ступени вниз – с большими, разной высоты ступенями. На одном месте кто-то положил на ступеньку доску и придавил её камнями. Эйзенхардт осторожно спустился на дно ямы глубиной метра в два.

Кто-то, наверное Каун, включил освещение, и вспыхнули лампы, укреплённые по углам палатки. Эйзенхардт остановился и ещё раз огляделся по сторонам. Сколько времени потребовалось, чтобы вырыть такую яму в одиночку? А ведь вокруг десятки таких ям.

В стенах торчали большие камни, готовые, казалось, обрушиться при малейшем громко произнесённом слове. Дно было плоское, утоптанное и песчаное, а в углу лежало нечто, прикрытое тёмно-синим пластиком.

Великая тайна.

Находка, от которой мозговые извилины завязываются узлом.

В течение долгого мгновения Эйзенхардт испытывал страх – просто оттого, что он в чужой стране, в чужой обстановке, оттого, что могущественный председатель правления могущественного концерна чего-то ждёт от него – Эйзенхардт не знал, чего именно и уж тем более не знал, сможет ли он исполнить ожидаемое. Этот страх водворился в каждой клетке его тела, затрудняя каждый шаг, заставляя оглядываться на стены ямы и находить их угрожающими. Страх. Старый его спутник. Может быть, даже причина того, что он пишет о приключениях вместо того, чтобы эти приключения переживать. О своём детстве он вспоминал, как о волнующем времени, полном чудес и открытий. Но однажды он испытал страх и после этого уже не выходил, а сидел дома и начал писать.