Медный кувшин - Энсти Ф. - Страница 32

— Мы будем там через двадцать секунд, — сказал джинн, схватив его за руку выше локтя. Гораций вдруг почувствовал, что летит, и, разинув рот от удивления и необходимости отдышаться, увидел перед собой подъезд Фютвоя.

— Я должен заметить, — сказал он, как только пришел в себя, — что если нас видели, то мы произвели сенсацию. Жители Лондона не привыкли видеть людей, носящихся над трубами, как вороны.

— Не беспокойся об этом, — сказал Факраш, — ни один человек не в состоянии уследить за нашим полетом.

— Я надеюсь на это, — сказал Гораций, — иначе моя репутация погибнет окончательно. Я думаю, — прибавил он, — лучше я войду один и сначала предупрежу их, если вы согласны здесь подождать. Я подойду к окошку и взмахну платком, когда они будут готовы. Да, пожалуйста, войдите в двери, как обыкновенный человек, и спросите горничную, можно ли меня видеть.

— Я буду помнить, — ответил джинн, проваливаясь сквозь мостовую или, может быть, это так только показалось.

Гораций позвонил, ему отворили и попросили в гостиную, куда тотчас вышла к нему Сильвия. Она была миловидна, как всегда, несмотря на бледность от бессонницы и тревоги.

— Как вы добры, что пришли навестить, — сказала она, подавляя слезы. — С папой все то же. Ночь он провел довольно спокойно и даже скушал морковку вместо завтрака; но я боюсь, что он сейчас вспомнил, что сегодня вечером ему предстояло читать о «Восточном оккультизме» в Азиатском обществе п что ото его тревожит. О, Гораций, — воскликнула она неожиданно, — как все это ужасно! Как можно это перенести?

— Не падай духом, дорогая! — сказал Гораций. — Недолго уже осталось терпеть.

— Все это очень хорошо, Гораций, но если тотчас же не будут приняты меры, то окажется уже поздно. Нельзя долее держать мула в кабинете без того, чтоб не возбудить подозрений прислуги, а куда же нам деть бедного милого папочку? Страшно подумать о том, чтоб отослать его в приют для увечных лошадей… А все-таки что же с ним делать? Зачем вы пришли, если не можете помочь?

— Я не пришел бы, если бы не принес доброй вести. Помните, что я вам рассказывал про джинна?

— Помню, — ответила Сильвия. — Как же я могла забыть! Неужели он на самом деле вернулся, Гораций?

— Да. Я, кажется привел его к сознанию, что он сделал глупую ошибку, заколдовав вашего несчастного отца, и он согласен ее исправить на известных условиях. Он здесь, недалеко и явится, как только я подам ему сигнал. Но он желает сначала поговорить с вами.

— Со мной? О, нет, Гораций! — воскликнула Сильвия, отступая. — Лучше не надо. Я не люблю существ, вышедших из медных бутылок. Я не знаю, что говорить, и это меня очень смущает.

— Будьте храброй, дорогая! — сказал Гораций. — Помните, что от вас зависит, будет ли профессору оказана помощь или нет. Факраша пугаться нечего. Я его заставил надеть обыкновенное платье, и в нем он, право, не так плох. Он очень милый, кроткий старый простофиля и сделает все, что угодно, только бы гладить его по шерсти. Вы повидаетесь с ним ради вашего отца, не правда ли?

— Если это необходимо, — сказала Сильвия, вздрагивая, — я буду с ним как можно любезнее.

Гораций подошел к окну и сделал условленный знак, хотя никого не было видно. Однако сигнал был замечен, так как тотчас же раздался сильный удар по входной двери и несколько минут спустя горничная Джесси доложила: «Г. Фатрашер Лармаш желает видеть г-на Вентимора». Джинн вошел важной походкой в высокой шляпе на голове.

— Вы, вероятно, не знаете, сударь, — сказал Гораций, — что здесь в обычае снимать шляпу в присутствии дамы.

Джинн снял шляпу обеми руками и продолжал стоять молча.

— Позвольте мне представить вас девице Сильвии Фютвой, — продолжал Вентимор, — барышне, о которой вы уже слышали.

В странных, вкось поставленных глазах Факраша мелькнул мгновенный странный блеск. Он ничем не реагировал на рекомендацию Горация.

— Девица не без миловидности, — заметил он Горацию, — но бывают много красивее.

— Я не прошу вас о критике и о сравнениях, — резко сказал Вентимор. — На мой взгляд, нет никого в мире, кто мог бы равняться с девицей Фютвой, и потрудитесь это запомнить. Она очень огорчена (как всякая любящая дочь) вашей жестокой и бессмысленной шуткой над ее отцом и просит вас загладить ее сейчас же. Не так ли, Сильвия?

— Да, разумеется, — сказала Сильвия почти шепотом, — если это вас не слишком затруднит.

— Я обдумал твои слова, — сказал Факраш Горацию, все еще игнорируя Сильвию, — и убедился, что ты прав. Если бы содержание надписи стало известно всем людям, они не подняли бы крика из-за дела, которое их не касается. Поэтому мне все равно, в чьи руки попадет печать. Не согласен ли ты со мной?

— Разумеется, согласен, — сказал Гораций. — И отсюда, естественно, следует…

— Естественно следует, как ты говоришь, — сказал джинн с притворным равнодушием, — что мне не будет пользы от получения печати и поэтому мне незачем возвращать отцу этой барышни его прежний вид. По мне, пусть остается мулом навеки, разве только ты согласишься подчиниться моим условиям.

— Условия? — воскликнул Гораций, не ожидавший такого оборота. — Чего вы хотите от меня? Объясните. Я согласен сделать, что возможно!

— Я требую, чтоб ты отказался от руки этой девицы.

— Это безумие, — сказал Гораций, — и вам это известно. Я никогда от нее не откажусь, пока она сама мне не откажет.

— Девица, — сказал джинн, обращаясь в первый раз к Сильвии, — дело зависит от тебя. Хочешь ли ты освободить от данного слова моего сына, так как ты для него — неподходящая жена.

— Как могу я, — со слезами в голосе вскричала Сильвия, — когда я люблю его и он любит меня? Какой же вы злой старый тиран если требуете этого от меня! Я не могу его покинуть.

— Ты отдала бы только то, что никогда не будет твоим, — сказал Факраш. — И не тревожься о нем, я его вознагражу и утешу с лихвой за разлуку с тобой. Пройдет мало времени, и он уже забудет о тебе.

— Не верь ему, дорогая, — сказал Гораций, — ты знаешь меня лучше.

— Помни, — сказал джинн, — отказом ты обрекаешь твоего родителя пробыть мулом до конца его дней. Разве ты такая бездушная, жестокосердная дочь, чтобы так поступить?

— О, не могу! — вскричала Сильвия. — Я не могу оставить бедного отца мулом на всю жизнь, когда одно слово… и что же мне делать? Гораций, что мнае сказать! Посоветуй мне… Посоветуй мне!..

— Да поможет нам Господь! — простонал Вентимор. — Если б я только знал, что делать! Послушайте, г. Факраш, — прибавил он, — это требует размышлений. Не оставите ли вы нас на короткое время, пока мы его обсудим?

— Охотно, — любезно сказал джинн и в мгновенье ока исчез.

— Теперь, дорогая, — начал Гораций, когда тот удалился, — если этот нестерпимый старый негодяй говорит серьезно, то нельзя отрицать, что мы поставлены в очень тягостное положение. Но я не могу допустить, чтоб он был искренен и, думаю, что он только испытывает нас. Я об одном только попрошу вас: не принимать во внимание моих интересов в данном случае.

— Как же мне этого не делать? — сказала бедная Сильвия. — Гораций, вы, вы… не хотите освободиться?

— Я? — сказал Гораций. — Когда, кроме вас, у меня ничего нет на свете! Вот так придумали, Сильвия! Но мы вынуждены смотреть действительности в лицо. Если бы даже этого не случилось, ваши родные воспротивились бы нашему союзу, так как моя карьера опять разладилась, дорогая. Мое положение теперь хуже, чем было, когда мы встретились впервые. Джинну заблагорассудилось лишить меня моего первого и единственного клиента, уничтожить единственное добро, которое он мне сделал.

И он рассказал ей о волшебном дворце и об отказе г-на Вакербаса.

— Так что видите, дорогая, — заключил он, — я даже не имею дома, который мог бы предложить вам, и если б я его имел, он был бы полон неудобств для вас, так как этот старик беспрерывно мешал бы нам, особенно, если он почувствовал, как мне кажется, безотчетную антипатию к вам.

— Но вы, конечно, можете его разубедить, — сказала Сильвия. — Вы сказали, что с ним можно сделать что угодно.