Сверстники - Ролингс Марджори Киннан - Страница 27

– Я не хочу есть, – ответил он. – Я просто глянул на солнце и подумал.

– Всё верно, родненький мой, – сказала матушка Хутто.

– Где Оливер? – спросил он.

– В постели.

– Ему здорово досталось?

– Здорово, но не настолько, чтобы он научился уму-разуму.

– Ну не знаю, – сказал Пенни. – Ещё один удар, и у него не осталось бы чем учиться.

– Так или иначе, он подпортил свою красоту, так что на какое-то время разные желтоволосые дряни перестанут на него заглядываться.

– Вы, женщины, страшно несправедливы друг к другу, – сказал Пенни. – Мне-то сдается, если кто и заглядывался, так это Оливер и Лем.

Матушка Хутто свернула намоченное полотенце и вышла из комнаты.

– Конечно, не дело, чтобы в драке насмерть зашибали мальчишку, – сказал Пенни. – Но я рад, что ты нашёл в себе духу вмешаться, когда увидел друга в беде.

Джоди молча глядел на солнечный свет.

«Форрестеры тоже мои друзья», – думал он.

Как бы прочтя его мысли, Пенни сказал:

– Это, похоже, конец нашему доброму соседству с Форрестерами.

Боль из головы метнулась Джоди прямо под сердце. Расстаться с Сенокрылом было свыше его сил. Он решил, что как-нибудь отлучится тихонько из дому и позовёт Сенокрыла из кустов. Он рисовал в своём воображении эту тайную встречу. Быть может, их обнаружат, и Лем запорет их насмерть. Уж тогда-то Оливер пожалеет, что дрался из-за Твинк Уэдерби. Оливер возмущал Джоди больше, чем Форрестеры. Ведь какая-то часть Оливера, принадлежавшая ему и бабушке Хутто, была отнята у них и отдана этой желтоволосой девушке, ломавшей руки во время драки.

Но если бы ему пришлось пройти через всё это опять, он всё же должен был помочь Оливеру. Ему вспомнилась дикая кошка, которую разорвали на части собаки. Дикие кошки заслуживали такой участи. Но на одно мгновение, когда рычащая пасть кошки широко растянулась в предсмертной муке, а злобные глаза, умирая, подёрнулись пленкой, Джоди пронзила жгучая жалость. Он горько заплакал, страстно желая помочь животному в его страдании. Слишком много боли было несправедливо. И слишком много против одного было несправедливо. Вот почему нужно было драться за Оливера, если даже он терял при этом Сенокрыла. Он закрыл глаза, удовлетворённый. Всё хорошо, когда понятно. В спальню, с подносом в руках, вошла бабушка Хутто.

– А теперь, родненький мой, попробуй-ка сесть.

Пенни просунул руки под подушку, и Джоди медленно приподнялся. Всё его тело ныло и болело, но, во всяком случае, он чувствовал себя не хуже, чем когда свалился с мелии у калитки.

– Только бы бедный Оливер полегче перенёс это, – сказал Пенни.

– Пусть радуется, что ему не перебили его красивый нос, – сказала матушка Хутто.

Джоди ел, мучительно прокладывая себе путь к блюду с имбирными пряниками. Но боль так мучила его, что не было никакой возможности наесться хорошенько. Он посмотрел на блюдо.

– Я оставлю это для тебя, – сказала матушка Хутто.

– Вот жизнь-то пошла: женщина читает твои мысли и угождает тебе, – сказал Пенни.

– Уж это так.

Джоди откинулся на подушку. Насилие нарушило тишину и покой, разнесло мир на куски, а затем всё опять стало тихо.

– Мне надо двигаться, – сказал Пенни. – Ора будет рвать и метать.

Он остановился в дверях. Вид у него был чуть понурый. Он казался одиноким.

– Я пойду с тобой, – сказал Джоди.

Лицо Пенни просияло.

– Ну, сын… – В его голосе слышалось нетерпение. – Ты наверное сможешь? Послушай, что я тебе скажу. Мы возьмём у Бойлса его старую кобылу, ту самую, что умеет возвращаться домой одна. Мы доедем на ней до дому, а там отпустим.

– Если он пойдёт с вами, Ора не будет так беспокоиться за него, – сказала матушка Хутто. – Я знаю это по себе: не так страшно то, что случается с Оливером у меня на глазах, как то, чего я не вижу.

Джоди осторожно оторвал своё тело от постели. У него кружилась голова, и в ней было такое ощущение, будто она огромная и тяжёлая. Его так и тянуло снова опуститься на гладкие простыни.

– Джоди настоящий мужчина, можете мне поверить, – сказал Пенни.

Джоди выпрямился и шагнул к дверям.

– Можно мне проститься с Оливером?

– Ну конечно, только не показывай виду, как страшно он выглядит. Он очень высокого о себе мнения.

Он вошёл в комнату к Оливеру. Глаза Оливера опухли и заплыли, словно он угодил в осиное гнездо. Одна щека была багрово-красная. На голове была белая повязка. Губы вздулись. Красавец моряк был повержен в прах, и всё из-за какой-то Твинк Уэдерби.

– Прощай, Оливер, – сказал Джоди.

Оливер не отвечал. Джоди смягчился.

– Поди сюда, – сказал Оливер.

Джоди подошёл вплотную к постели.

– Ты сделаешь для меня одну вещь? Поди и скажи Твинк Уэдерби, что я увижусь с ней в старой роще во вторник, в сумерки.

Джоди застыл на месте.

– Не пойду! – вырвалось у него. – Я ненавижу её, эту желтоволосую вертихвостку.

– Хорошо. Тогда я пошлю Изи.

Джоди стоял, вороша ногой коврик.

– Я думал, ты мне друг, – сказал Оливер.

Дружба-то, она тоже может быть в тягость, подумалось Джоди. Но тут он вспомнил про охотничий нож и преисполнился чувства благодарности – и стыда.

– Ладно. Я не хочу, но я скажу ей.

Оливер рассмеялся. Он и умирая будет смеяться, подумал Джоди.

– Прощай, Оливер.

– Прощай, Джоди.

Он вышел из комнаты. Матушка Хутто ждала его.

– Что-то невесело у нас нынче получилось, правда, бабушка? – сказал он. – Драка Оливера, и всё это.

– Не забывай о вежливости, сын, – сказал Пенни.

– Говорить правду – всегда вежливо, – сказала матушка Хутто. – Когда два сердитых медведя пускаются в ухаживанье – жди беды. Хорошо бы ещё, это был конец, а не начало…

– Вы знаете, куда послать за мной, – сказал Пенни.

Они прошли по дорожке через сад. Джоди оглянулся через плечо. Матушка Хутто махала им рукой.

Пенни зашёл в лавку Бойлса за припасами и четвертью оленьей туши, которую оставил для себя. Бойлс согласился одолжить кобылу, если Пенни, отпуская её домой, вместо платы привяжет к седлу кусок оленьей шкуры для шнурков. Припасы – мука, кофе, порох со свинцом и гильзы для нового ружья – были уложены в мешок. Бойлс привёл со скотного двора кобылу с одеялом вместо седла.

– Не отпускайте её до утра, – сказал он. – Она убежит от волка, но мне бы не хотелось, чтобы на неё прыгнула пантера.

Пенни отвернулся грузить мешки. Джоди подошёл поближе к лавочнику. Ему не хотелось, чтобы отец узнал секрет Оливера.

– Мне надо видеть Твинк Уэдерби, – шёпотом сказал он. – Где она живёт?

– Что тебе от неё надо?

– Мне надо кое-что сказать ей.

– У многих из нас нашлось бы, что сказать ей. Тебе придётся подождать. Молодая леди упрятала под платок свои золотистые кудри и без шума села на грузовой пароход, идущий в Санфорд.

Джоди испытал такое огромное удовлетворение, словно сам прогнал её. Он попросил листок бумаги и толстый карандаш и написал печатными буквами записку Оливеру. Это была трудная работа, ибо всё его образование ограничивалось уроками отца, дополненными лишь одной краткой зимой обучения у бродячего школьного учителя. Он написал:

«Дорогой Оливер. Твоя Твинк уехала вверх по рике. я рад. твой друк джоди».

Он перечёл записку и решил быть чуточку подобрее. Он зачеркнул «я рад» и вписал взамен «мне жалко». Он чувствовал себя страшно добродетельным. Прежнее горячее чувство к Оливеру отчасти вернулось к нему. Пожалуй, он ещё сможет слушать его рассказы.

При обратной переправе на пароме он не отрывал глаз от стремительного течения. Мысли бурлили в нем, словно вода в реке. Оливер ни разу не подводил его прежде. В конце концов, Форрестеры оказались негодяями, мать была права. Он чувствовал себя обманутым. Но уж Сенокрыл-то, конечно, останется прежним. Кроткий дух, заключенный в этом исковерканном теле, останется в стороне от ссоры, точно так же, как и он сам. Ну, а отец, разумеется, пребудет неизменным, как сама Земля.