Четвертая высота - Ильина Елена Яковлевна - Страница 7

В углу комнаты на траве сидела, тяжело дыша, рыженькая морская свинка. Эрик и Гуля стояли у окна, понурив головы. Крупные слёзы текли по щекам Гули.

— Машенька, — сказала Гуля и посмотрела на мать Эрика с мольбой и отчаянием, — свинка умрёт в школе от голода и тоски!

Но никакие уговоры не могли убедить взрослых в том, что свинку необходимо оставить дома.

С охапкой травы в одной руке и со свинкой — в другой Гуля вышла из дому. Она крепко прижимала свинку к сердцу и горько плакала.

Следом за ней шёл Эрик и утешал Гулю как только мог…

С ДЕТЬМИ ГЕРОЕВ

Прошла зима. А в одно весеннее утро в Гулиной жизни произошло большое событие.

— Мы поедем с тобой в детский дом МОПРа, — сказала мама.

Слово «МОПР» Гуля слышала ещё в раннем детстве. Не понимая, что это значит, она уже знала, что мама работает в каком-то МОПРе, а когда подросла, то уже стала понимать, что это значит «Международная организация помощи борцам революции».

Гуля очень любила, когда в гости к ним приходил французский писатель Леон Муссинак. Гуля усаживалась рядом с ним и могла подолгу, не проронив ни слова, его слушать.

«Вот хорошо, — думала она, — что адам учила меня французскому. Это так интересно всё, что говорит милый, милый наш Муссинак!»

Особенно запомнилась Гуле песня, которую он пел, рассказывая об Испании: «Тореадор, смелее в бой!»

Однажды во время испанской революции 1931 года группа партизан-французов переносила в Испанию тайными тропами через Пиренеи тяжёлые ящики с оружием. Когда люди уже совсем выбились из сил, один из французов, писатель Поль Вайян Кутюрье, бесстрашный, весёлый человек, завернулся в плащ и бодро запел: «Тореадор, смелее в бой! Тореадор! Тореадор!»

Эта песня — ария из оперы «Кармен» — так неожиданно прозвучала здесь, в горах, что все невольно рассмеялись, повеселели, и это дало измученным людям силы преодолеть усталость и продолжать путь.

Гуля слушала Муссинака, не сводя с него глаз, а потом часто, закутавшись в мамин платок и перебросив его через плечо, шагала по комнате и пела, раскатисто произнося «р»: «Тор-реадор, смелее в бой!»

Но никто не мог предположить тогда, что, спустя каких-нибудь десять лет, эта девочка, с волнением слушающая рассказы о героях, сама станет героиней и поднимет людей на подвиг так же неустрашимо, как это сделал пламенный борец за свободу Вайян Кутюрье…

А пока она только прислушивалась, присматривалась, сама не сознавая того, что учится стойкости и бесстрашию…

Когда Муссинак уезжал на родину, Гуля послала с ним письмо французским ребятам.

«Дорогие друзья, — написала она на листке, вырванном из тетрадки, — как вы поживаете? Обязательно, обязательно приезжайте к нам в гости!»

Французские друзья в гости к Гуле не приехали, но прислали ей с Муссинаком, снова приехавшим в Советский Союз, подарок — пушистую вязаную кофточку.

Гуля ласково проводила ладонью по этой мягкой ворсистой кофточке и говорила:

— Вот спасибо французским ребятам! Хоть бы одного из них увидеть! Хоть бы самого маленького!

И подумать только — мечта её исполнилась! Она едет в детский дом, где живут ребята, да ещё при этом не из одной только Франции, а из многих, многих стран! Мама говорит, что там живут немцы, китайцы, японцы, болгары…

Своей радостью Гуля поделилась первым делом с Эриком. Она позвонила ему по телефону:

— Знаешь, Эрастик? Есть такой город Иваново. Там фабрики ткацкие. А за Ивановом — речка Талка. Наверное, хорошая речка. Правда? Уж очень название весёлое — вроде Наталки. Так вот, у этой самой Талки-Наталки есть детский дом. Мама туда едет и меня с собой берёт!

И Гуля пообещала Эрику, что расскажет ему все-всё, как только вернётся.

…Гуля и её мама сошли с поезда и поднялись вверх по ступеням на высокий железнодорожный мост. Отсюда открывался широкий простор. По обе стороны тянулись и уходили вдаль, изгибаясь и поблёскивая сталью, рельсы, виден был город с его фабричными трубами и зеленью садов, а ещё дальше темнел лес. Над горизонтом стоял огненный диск заходящего солнца.

— А вон и детский дом, — сказала мама.

— Где? Где? — с нетерпением спросила Гуля.

— А вон… У самой опушки леса. — И мама показала на белеющий вдалеке двухэтажный дом. — Ну, пойдём, Гулюшка.

Зоя Михайловна шла не спеша, а Гуля то убегала от неё вперёд, то возвращалась назад, чтобы задать маме какой-нибудь вопрос.

— Мама, а как эти ребята разговаривают друг с другом? Китайские говорят по-французски или французские говорят по-китайски?.. Мама, а родители их дома остались?

Когда Гуля узнала, что у некоторых из детей родители убиты, а у других сидят в тюрме, она замедлила шаг.

— Что же ты? — спросила Зоя Михайловна, оглядываясь. — Устала?

— Нет, — отозвалась Гуля. — Ты пойди вперёд… Я немножко подумаю, а потом тебя догоню.

Радость, которую она чувствовала весь день, вдруг померкла. Она думала о том, что сейчас увидит грустных, бледных, заплаканных ребят.

Мама взяла её за руку, и они вошли в детдомовский сад.

Стёкла окон так и сверкали, отражая багряный свет заходящего солнца. Перед большой верандой бил фонтан. Слышалось неумолкающее, задумчивое, чуть печальное журчание, как будто фонтан тихонько бормотал что-то такое, о чём знал только он один…

И опять Гуля подумала о детях этого дома, которым пришлось испытать то, что бывает только в страшных сказках.

Но тут откуда-то из-за веранды на песчаную дорожку выехал педальный автомобиль, и маленький краснощёкий мальчуган, сидевший на нём, весело загудел и заболтал что-то на своём языке. Гуля посторонилась, чтобы дать ему дорогу, и в эту минуту целая ватага таких же разрумянившихся и весёлых ребят выбежала из глубины сада. В руках у одного из них был волейбольный мяч.

При виде этой весёлой, беззаботной ватаги Гуля сразу забыла о страшных сказках и уже не думала больше о том, что пережили не так давно эти ребята.

Когда сели ужинать, Гуля оказалась за одним столиком с болгарами — с двумя мальчиками и девочкой. Все трое очень понравились Гуле, особенно девочка. Звали её Росица. У неё были длинные иссиня-чёрные вьющиеся волосы, зачёсанные за уши, серо-зелёные, как будто прозрачные, глаза и ямочка на подбородке.

— Я не могла ещё много научить русский, — сказала Росица, словно извиняясь перед Гулей, — поэтому у меня есть много ошибки.

Но Гуле сразу всё полюбилось в её новой подруге, даже её ошибки. И скоро Гуля узнала, что Росица жила в главном городе Болгарии, в Софии, что она «школьничка», «ученичка» четвёртого класса.

— Я очень хочу, — говорила Росица, — иметь много приятельки в Советская Россия.

— Какое у тебя имя красивое, — сказала Гуля. — Росица. Совсем как роса. Росинка.

На ночь Гулю уложили в одной комнате с Росицей. А утром мама сказала Гуле:

— Я уезжаю, Гулюшка.

— А я? — с тревогой спросила Гуля. — Мне ещё не хочется уезжать.

— Меня просили оставить тебя погостить, — успокоила её мама. — Но смотри, Гуленька, не озорничай. Было бы очень стыдно, если бы советская девочка вела себя хуже, чем другие дети.

— Хорошо, мама, — серьёзно ответила Гуля. — Я понимаю.

В этот же день, проводив маму, Гуля играла с ребятами в волейбол, каталась на карусели и на гигантских шагах в саду детского дома.

Спустя неделю она уже говорила понемножку на всех языках, а в чемоданчике её еле-еле помещались подарки. Девочки дарили ей на память картинки, вышивки, ленточки, а мальчики — монеты и марки своих стран.

Приближался день отъезда. Гуля уже успела подружиться со многими ребятами и научиться петь их песни. За несколько дней до того, как снова приехала мама, Гулю приняли в пионеры.

Накануне вечером, лёжа в постели, она сказала Росице:

— Последние часы мы доживаем с тобой октябрятами. А завтра в это время…

— Что завтра? — спросила Росица, подняв голову.

— Пионерками будем!