Подземная пирамида - Леринц Ласло Л. - Страница 24

Я знал, что мы оба думаем об одном и том же. Об Афинах, откуда занесло нас сюда по милости Юноши (так называет летописец Александра Великого. Примечание переводчика Рональда Буксмана).

Здесь, на чужом морском берегу, я проклинал свое аристократическое воспитание, благодаря которому достиг такого совершенства в литературном стиле, что по всем Афинам обо мне ходили небылицы. Я могу и здесь заниматься своей наукой. Но лучше бы я остался простым башмачником в какой-нибудь мастерской: тогда, по крайней мере, я дышал бы сладким воздухом родины вместо этого чужого, насыщенного песком воздуха.

Но, увы, видно, богами мне предначертана горькая судьба изгнанника. Даже и в том случае, когда я завоеватель, или, по крайней мере, таковым меня считают местные жители, те, кого войска Юноши поставили на колени. Если б они только знали, что я еще более жалок, чем самый последний египетский раб. Что пользы нам, что он побежден, если он у себя дома, и что пользы мне быть среди победителей, если вынужден я на чужой земле прожить лучшие дни своей молодости.

В глазах слуги моего стояли слезы, когда я показывал ему, откуда мы пришли сюда. Долго смотрели мы вдаль, на Афины, вернее, в том направлении, где осталась родная колыбель. Но только поднявшаяся над морем дымка мерцала перед нашим утомленным и скорбным взором.

Когда мы вернулись с берега моря. Юноша велел мне прийти к нему. Он был пьян, как обычно, и отдавал всем противоречившие друг другу приказы. Мне он сначала сказал, чтобы я записал обычаи здешних жителей, потом, неожиданно изменив свое намерение, поручил другому эту задачу, а мне приказал заняться пирамидами, местами захоронения фараонов.

Когда, наконец, он милостиво отпустил меня, то крикнул мне вслед, чтобы я не забыл и о неизвестных видах животных. Словно между животными Египта и фараонами есть какая-то связь. Возразить я, конечно, ничего не мог, ведь не раз уже случалось, что, будучи во хмелю от самосских вин, он метал копье в того, кто, по его мнению, проявлял неразумную строптивость.

А этого, разумеется, я хотел бы избежать.

Заниматься описанием животных не по душе мне, но что было делать. Я не стыжусь признаться, что боюсь их, ведь даже собак на афинских улицах я обходил дальней дорогой. Если видел какую-нибудь бродячую скотину, то переходил скорее на противоположную сторону. Так спокойнее.

Вместе со своим слугой и сопровождающими из египетской знати я пришел на берег реки, чтобы сделать записи о резвящихся и плещущихся в воде животных. Но когда увидел их, мне стало дурно, и я подумал, что лучше утоплюсь, чем буду заниматься такой бессмысленной и омерзительной для меня работой.

На наше общее счастье был там один военный, некто Ромост, кстати, кажется, сириец, который благодаря хорошим способностям к языкам настолько изучил греческий, что превзошел в нем не одного грека. Этот военный заметил мое удрученное состояние и то ли из сочувствия, то ли под действием предложенных ему десяти золотых согласился выполнить мою обязанность.

Написанный им текст я позднее выправил, хотя следует честно сказать, что мне не так много пришлось менять в нем. Я бы не удивился, если бы в скором времени он выбился в грамотеи при Юноше.

Я, во всяком случае, походатайствую за него, если как-нибудь застану Юношу трезвым.

Покинув берег реки, я с половиной своей свиты отправился к пирамидам; там мы расположились лагерем, и я, как было приказано, стал записывать пирамиды, в то время как воины делали замеры их по периметру, а мой слуга вычислял высоту.

Не буду докучать вам результатами измерений, я сделал их в виде приложения в канцелярию Юноши. Вместо этого я познакомлю вас с более интересными древними событиями, о каких даже до этого нигде не читал, а ведь по приказу Юноши и моего приемного отца я еще дома основательно изучал историю Египта.

Итак, слушайте внимательно!

Давным-давно, в эпоху золотого века, жил фараон, имя которого было Аменхотеп. Прошу вас не удивляться этим варварским именам, какими бы смешными они вам ни казались. Я был свидетелем того, как местные жители потешались над нашими именами. И хотя непривычное многократно смешнее, я предостерегаю от того, чтобы недооценивать другие народы. Взгляните только на пирамиды! Как можно смеяться над теми, кто сумел построить такое. И Юноша тоже… Даже пьяный он никогда не позволяет себе посмеяться над чужеземцами. Он хочет познать их обычаи и научиться у них всему, чему можно. Если ^ А только он не пил так много!

Вернемся к Аменхотепу. Рассказывают, что этот фараон стремился к величию, и ему было не по нраву, что он только считается господином своей страны, а истинная власть – в руках жрецов бога Солнца, Амона-Ра. К тому времени на земле Египта сильно возросло число храмов бога Солнца, и в каждом из них жило много жрецов, которые лишь тем и занимались, что прославляли Амона-Ра и сына его, фараона.

Как это обычно бывает, однажды сын Амона-Ра прозрел и понял что он не господин на собственном троне. Это, между прочим, я пишу не со слов людей из моей египетской свиты, но нет сомнения, что суть событий была именно такова. Жрецы оттеснили фараона и его приближенных от власти. Прошу простить мне банальность, но похоже на то, что Аменхотеп даже по нужде мог пойти только с соизволения главного жреца.

Смирился ли Аменхотеп со своим положением, на этот вопрос египетские вельможи не могли дать ответа. Я же думаю, что вряд ли. Ведь говорят, что нельзя плевать против ветра Коринфа, который дует с Геллеспонта, – в лицо тебе попадет твоя собственная слюна, а будешь облегчаться – замочишь сандалии.

Так, возможно, было и с Аменхотепом. Не мог он взбунтоваться против жрецов, потому что их поддерживала и армия.

Тогда, по словам моих рассказчиков, случилось нечто неожиданное. Четверо жрецов стали на сторону фараона. Никто не знал, откуда они появились. По мнению одних, они были обитателями мемфисского святилища, другие полагали, что они прибыли из Фив, Ливии или от истоков Хапи. Словом, никому не известно было, кто послал их.

Имена этих четверых мужей сохранились на древних папирусах. Я не встречал этих папирусов, но как утверждал один из моих рассказчиков, еще отец его отца видел их. Согласно папирусам, имена четырех мужей были: Рут, Иму, Map и Дему; имена, впрочем, не такие, какие обычно дают жителям земли Египта.

Эти четверо мужей появились таинственным и загадочным образом, что дало повод для многочисленных кривотолков. Многие говорили, что прибыли они на землю в колеснице Гелиоса, хотя такое объяснение могло возникнуть лишь позднее – ведь в древнейшие времена жители Египта строили рядом с пирамидами корабли, потому что, по их вере, душа фараона переправляется по небесным водам в солнечной ладье. Именно поэтому неверно, пожалуй, говорить о колеснице Гелиоса вместо ладьи Солнца. Известно, что Гелиос в наших краях ездит на колеснице, а не в ладье. Это тоже важное различие между нашей и их верой.

Рассказывали и так, что эти четыре мужа – четыре сына бога Ра, которые пришли, чтобы спасти своего брата, фараона Аменхотепа.

Я знаю, что история эта немного сумбурна. От кого, собственно, нужно было спасать фараона, как не от жрецов Солнца, его собственного отца? А это – глубокое противоречие. Но я спрашиваю вас, разве не случалось и в других странах, что жрецы того или иного бога настолько наглели, что богу самому приходилось изгонять их. Напомню лишь о почитателях Диониса… Не правда ли? Итак, и здесь могло произойти подобное.

Что случилось потом, не совсем ясно. Известно только, что Аменхотеп прогнал жрецов и вместе с четырьмя чужаками провозгласил нового бога. Имя этого бога было Атон, и он продолжал оставаться старым богом Солнца, но под другим именем.

Я спрашиваю у вас, ну, не отличная ли идея? Я даже рассмеялся, когда мои спутники рассказали эту историю. Ведь как иначе можно было избавиться от жрецов, если не таким способом, – сказать, будто тот бог, которому они служили, отныне не существует. Так жрецы Амона-Ра остались с носом, без своего бога.