Белые сны - Песков Василий Михайлович - Страница 26

На свет птенец появляется голым. Смирно сидит на лапах у матери, прикрытый складкой живота. Потом первые шаги по льду. А мороз по-прежнему – сорок. И пурга. Пуховые шарики сбиваются в кучу. Взрослые тут же, около «детского сада», прикрывают птенцов от ветра, всегда готовы накормить. Тут уж не разобраться, где свой, где чужой. Кормят любого, кто просит. Детская смертность в колонии очень большая. Почти половина птенцов не доживает до выхода к морю. Больных и ослабевших подбирает поморник. Он постоянно рядом. Весь образ жизни его приспособлен к соседству с пингвинами.

Занятные птицы императорские пингвины. Однако не думайте, что встретишь их в Антарктиде на каждом шагу. На две тысячи километров ледового побережья – всего три колонии. «Мирянам» повезло: в любое время иди и любуйся – пятнадцать – двадцать тысяч птиц почти у порога.

Как грачи, многочисленны в Антарктиде пингвины Адели. Они забредают иногда к императорским. Мечется суетливый школьник-мальчишка между спокойными и сановитыми гражданами Антарктиды. Надоедает всем бестолковостью и настырностью. Получив пару щипков, убегает в свою колонию.

Адели селятся на каменных островах и появляются только весной, когда камни приятно греют замерзшие лапы. Строят гнезда из камешков и кладут два яйца. Появились Адели – значит, пришла весна в Антарктиду.

Императорский пингвин покидает колонию только по необходимости – надо идти кормиться. Адели постоянно бродят вдоль побережья просто из любопытства. Незнакомый предмет – несутся к нему сломя голову. Иногда идут, тихо покачиваясь. Если посмотреть вслед – точь-в-точь старушки на богомолье бредут. Забегают Адели на летную полосу – глянуть на самолеты. Ходили в поселок. Но собаки их кое-чему уже научили. Теперь обходят Мирный сторонкой. Приход корабля – большая сенсация для пингвинов: подходят к самому борту и наблюдают.

Гнезда Адели строят там, где есть среди льдов хотя бы маленький островок. В декабре еще часто бушуют вьюги. Случается вся колония заметается снегом. Ничего, сидят. Мелкие камешки для гнезда поставляет возлюбленный. Его поведение в это время потешно. Спускается вниз по уступу, с самым невинным видом идет мимо гнезд, смотрит по сторонам, щурится от низкого солнца. Но вот одна пингвиниха зазевалась – и в ту же секунду воришка хватает из гнезда камень. И куда делась походка вразвалку – деловито мчится к подруге. Та благодарно принимает строительный материал. И супруг уже снова отправился за добычей – снова походка, как у невозмутимо-равнодушного человека, решившего прогуляться. Добытчику невдомек: пока он фланирует по колонии, из гнезда на котором сидит подруга, таким же образом камни уносят другие гуляки. А самка прилежно сидит на гнезде. Иногда из снега торчит одна голова – сидит. Привязанность к луночке из камней поразительная. Аккуратно я выкатывал из гнезда яйца и клал с птицей рядом. Сидит. Я отходил полагая: наседка вернет на место свои сокровища. Нет, яйца лежат перед носом, а птица упорно греет пустое гнездо. Отклонение от нормы? Нет, точно так же вели себя три другие наседки.

В гнезде у Адели всегда два яйца. Из некоторых к концу декабря уже появились птенцы – маленькие, беспомощные но одетые плотным пушком.

Так же как и малыши императорских пингвинов, птенцы Адели сначала греются под животом матери, потом сбиваются в плотные «детские сады». И корм такой же – полупереваренная кашица из зоба взрослых пингвинов. Интересно наблюдать выход аделек из моря на лед. Под водой они разгоняются и вылетают на льдину свечой. Приземляются столбиком прямо на лапы. Напуганные в воде леопардом, Адели вылетают на лед ошеломляющим десантом. Только что было кругом пустынно и голо, и вот уже как будто семечками посыпали лед – целая сотня Аделей.

Под Новый год к елке в кают-компанию мы с одним затейником решили доставить пингвина. Связали себя веревкой, взяли в руки шесты на случай трещин и отправились к острову Хасуэлла. Видим, спешит навстречу один особенно любознательный пингвинишка. Так спешит, что падает на живот и, как ладья, загребая веслами-ластами, ну прямо несется по гладкому льду. Остановился у самых ног. Поднялся столбиком, разглядывает – кто такие? И угодил к нам в мешок.

Под елкой аделька вел себя осмотрительно-робко. Только вертел головой и не пытался выскочить из-за картонного заборчика. Но когда открыли бутылки с шампанским, когда каюта наполнилась дымом от сигарет, аборигену Антарктики сделалось плохо – раскрытым клювом глотает воздух, прыгает, верещит. Вынесли бедолагу наружу. Секунды две всего соображал, каким курсом следует улепетывать. «Ну будет теперь рассказов на острове Хасуэлла…»

В новогоднюю ночь было много хороших тостов. Кто-то предложил выпить и за пингвинов. Забавные птицы делают пребывание человека в пустыне менее тяжким. Человек видит рядом с собой жизнь. А это очень много значит для человека.

Старик, Волосан и другие

В кают-компании зашла речь о собаках. «А вы знаете историю на станции Сева?..»

Японская станция Сева приютилась на антарктическом острове в двух тысячах с лишним километров от Мирного. Там жили одиннадцать зимовщиков и пятнадцать ездовых собак. На станцию двигалась смена. Но ледокол «Сойя» сломал во льдах винт и запросил по радио помощи. Американский корабль вывел «Сойя» из ледовой ловушки. О высадке смены нечего было и думать – на станции кончились продукты, а аварийный запас унесло вместе с айсбергом, на который продукты выгрузили. Надо было спасать людей.

Портилась погода. Легкий американский вертолет сумел два раза приземлиться на острове. Одиннадцать зимовщиков удалось вывезти на корабль. Третий раз вертолет с корабля подняться не смог. Пришлось бросить имущество, приборы, и самое главное – на привязи осталось пятнадцать собак.

В японской печати поднялась буря. Общество покровителей животных требовало суда над полярниками. 6 июля 1958 года в городе Осака поставили мраморный памятник: «Пятнадцати лайкам, погибшим от голода в Антарктиде».

Через год японцы вернулись на станцию Сева. Радость и удивление! Навстречу вертолету, приветливо махая хвостами, бежали две лайки. Уцелевшие псы оборвали привязи, питались пингвинами. Ровно год собаки жили в Антарктиде без человека.

Пять собак живут в Мирном. Характеры разные, как у людей. Пожалуй, только Малыш и Мирный имеют сходство – оба глупы и трусливы. Дерутся по пустякам, а в большой драке ждут, когда объявится слабый, на него и кидаются. Оба ласковы и безобидны. Их терпят и даже любят. Считают: глупость с возрастом у собаки проходит. Ссылаются на Механика, который будто бы тоже не слыл Сократом.

– Механик!

Из-под снега вылетает здоровый пес, крутит хвостом, ждет мяса или хотя бы ласки. Механик не знает: его позвали для того, чтобы новый человек увидел его собачью слабость.

– Волосан!

При этом слове Механик кидается в ближайшую щель. Через минуту он понимает, что его обманули – Волосана поблизости нет. Вылезает и понуро идет в домик к механикам. Это лучшее место в поселке. Под лестницей ворох пакли. Лежи, размышляй. Проходят пахнущие соляркой люди, треплют загривок шершавыми пальцами. Тут всегда найдешь защиту от Волосана. Весь поселок души в Волосане не чает.

Сашка Дряхлов, радист с передающей станции, приходит обедать с жестяным ведерком. Ведерко для Волосана. Выйдет, приставит два пальца к губам. На свист от дома с антеннами отрывается темная точка. Точка растет, растет и превращается в сильного и красивого Волосана. Последний прыжок через яму, и пес упирается лапами в Сашкину грудь.

– Волосан, Волосанчик…

Собака падает около ног. Катается по снегу, вьется вьюном, лижет Сашкину драную куртку.

– Волосан! – Пес прыгает через Сашкину руку. Прыгает столько раз, сколько Сашка захочет.

– Волосан, а ну покажи, как ораторы…

Прыжок на стул. Передние лапы – на спинку. Заливистый лай под хохот зрителей. Потом кто-то почти шепотом говорит: