Последний Повелитель - Шумилов Павел Робертович - Страница 5

– Эй, мужик! – закричал он, сложив ладони рупором. – Извини, если что! Ошибка вышла!

– За-асранцы! – с чувством сказал Джафар и принялся считать потери. – Соль, сахар – каюк. Мясо тоже утопло. Ладно, мясо вокруг бегает, а вот сахар… Кончилась сладкая жизнь. Еще – походный топорик. Черт с ним, нож остался. Фонарик, аккумулятор… Бинокуляр! Вот это действительно жалко. Теперь ночью я слепой. Ни фонаря, ни бинокуляра. Инфракрасную оптику здесь еще не делают. Что осталось? Нож, палатка, надувной матрас, веревка, фляжка, рогатка, зажигалка и та одежда, что на мне. Жить можно, но без комфорта. Кайфоломы! Кто имеет медный щит, тот имеет медный лоб, как говорил великий и мудрый Ходжа Насреддин.

Вечером, перед сном, Джафар прошелся босиком по песчаной отмели ручья, потом прошел еще раз, подражая Следопыту, хромая на правую ногу. Встал на четвереньки и старательно изучил две цепочки следов. Для контроля проложил еще одну цепочку следов, на этот раз хромая на левую ногу.

– Хреновый из меня следопыт, – заключил он через пять минут, стряхивая с коленей песок.

На восьмой день Джафар разыскал главную базу. Конечно, прошла тысяча лет, конечно, горы не вечны. Но одно дело – знать это теоретически, и совсем другое – увидеть собственными глазами. Огромная неприступная скала, внутри которой располагалась база, раскололась надвое, и половина рухнула в долину, рассыпавшись, как песчаный домик. Катастрофа произошла несколько веков назад. В трехсотметровой вертикальной стене виднелось темное прямоугольное отверстие – разлом прошел через какое-то помещение. Джафар попытался вспомнить план базы. Не удалось. Перед глазами стояли широкие, людные, ярко освещенные коридоры, но их взаимное расположение ускользало. Тогда он пошел вдоль стены. Метров через триста обнаружил трещину, которая то сужаясь, то расширяясь, шла до самого верха. Вершина скалы была плоской и служила посадочной площадкой. На базу оттуда можно было попасть на лифте, на грузовом лифте или по лестнице. Лифты, конечно, законсервированы, но с лестницей ничего не могло случиться.

Упираясь спиной и ладонями в одну стену трещины, а ногами в другую, Джафар поднялся метров на десять. Осталось в двадцать пять раз больше.

– Если вы сорветесь в пропасть, посмотрите направо – открывается вид чудной красоты, – пробормотал он и начал спускаться. Перед серьезным делом нужно было отдохнуть и подготовиться. Натянув палатку, Джафар с отвращением посмотрел на жареную в углях утку. Холодное жирное, местами подгорелое, а местами сырое мясо, да еще без соли, хорошо есть после недели голодовки, но не каждый день. Три дня назад он потратил сутки на заготовку продуктов, и теперь питался исключительно жареными утками. В пакете оставалось еще три тушки.

– Если вместо «вкусно» вы стали говорить «питательно», значит, вы состарились, – сказал и вонзил зубы в мясо. В последние дни Джафар все больше и больше говорил сам с собой. Не то, чтобы это особенно помогало, но как-то притупляло чувство одиночества. Поев, начал подготовку к восхождению. Срезал две березки и изготовил прочные жерди трехметровой длины. Из того, что осталось, вырезал несколько тридцатисантиметровых колышков.

На следующее утро развел костер, подогрел надоевшую донельзя утку, запил водой из ручья. Сложил все свои пожитки в пакет, отнес к трещине. Размотал тонкую как бечевка, но чрезвычайно прочную веревку и сложил вдвойне. Середину закрепил на поясе, одним концом обвязал пакет с имуществом, другим заготовленные накануне жерди. Березовые колышки связал и закрепил на поясе. Подумал немного, потом привязал тросиком к поясу нож. По привычке подумал: «Что сделал бы Гром?» Гром посмотрел на небо и сказал:

– Однако, если дождь пойдет, камень скользкий станет.

Джафар уперся ногой в стену трещины и полез вверх. Первые двадцать метров дались удивительно легко. Дальше трещина чуть сузилась. На высоте восьмидесяти метров он смог отдохнуть. Загнав в горизонтальную трещину все колышки, сделал узкое, жесткое, жутко неудобное сиденье. Отдохнув четверть часа, Джафар посмотрел вниз. Потом вверх. Вверх было вдвое дальше. Вздохнул, раскорячился в щели, выдернул колышки (два упали вниз), связал и продолжил путь. На высоте около ста пятидесяти метров удалось отдохнуть по-настоящему. Обломок скалы прочно застрял в сужающейся трещине. На нем можно было сидеть, опершись спиной о стену, можно было лежать, подогнув или задрав кверху усталые ноги. Два часа Джафар просто отдыхал, потом подтянул наверх пакет с имуществом, умял половину утиной тушки, запил водой из фляжки, подремал часик, чтоб обед усвоился, размял ноги и тронулся вверх. Трещина расширялась. Когда до вершины осталось меньше двадцати метров, он понял, что через минуту сорвется. Запихнул нож по самую рукоять в трещину и действительно сорвался. Боль резанула по животу. Джафар раскачивался на тонком тросике, которым привязал нож к поясу.

– Опередил курносую на пару секунд, – пробормотал он. – Надо закрепиться и отдохнуть.

Закрепиться было негде и нечем. Тогда Джафар подсунул под ремень колышки. Полегчало. Раньше висеть было мучительно больно, теперь стало просто больно. На лоб упала первая капля дождя.

– Что же ты, сука, делаешь?! – закричал Джафар, выдернул из трещины нож и рванулся вверх как в последний, решительный. Дважды оскальзывался, содрал в кровь ладони. Трещина все расширялась. Последние метры полз вверх боком, упираясь в скалу подошвами ботинок и загривком, выкрикивая бессвязные ругательства, пятная скалу кровавыми отпечатками ладоней.

Джафар лежал на вершине. Тело сотрясалось от рыданий. Ливень бил в лицо, смешивался с кровью изодранных ладоней.

– Я дошел, Гром, ты слышишь, я дошел, – бормотал он, ловя губами дождевые капли. – Теперь мы справимся, я дошел.

Напрягшись, перевернулся на спину, встал пошатываясь, стянул то, что осталось от куртки, подставил стертую до крови спину дождю.

Дождь кончился, солнце клонилось к горизонту. Джафар то ли очнулся, то ли проснулся. Сел со стоном, непонимающе уставился на две веревки, привязанные к поясу и уходящие вниз. Потом вспомнил, втянул наверх сначала пакет с вещами, затем жерди. Осмотрел площадку. Ни лифта, ни грузового лифта, ни павильончика над лестницей не было.

– Не может быть, как же так? – спросил он вслух, растерянно озираясь, и вдруг понял – все это осталось на той части скалы, которая обвалилась, рухнула вниз, в долину. Медленно обошел площадку по периметру. Потом осмотрел каждый метр. Машинально отметил в памяти несколько луж с водой, достаточно чистой, чтобы ее можно было пить. «Гром бы на моем месте…» – подумал он и представил коренастую фигуру на краю скалы. Привычка мысленно советоваться с космодесантником стала уже второй натурой.

– Правильно сформулируй задачу, и в половине случаев увидишь ответ, – посоветовал Гром.

«Я хочу попасть на базу, – подумал Джафар. – На базу вела лестница. Лестницы больше нет. Может, и базы нет? Почему я решил, что база есть? Потому что увидел в скале дыру… Ду-рак! Трудно быть глупым. Всего-то делов – спуститься по веревке. Неужели глупею? Может, это те самые необратимые изменения мозга начинаются? Тогда надо торопиться. Камилл говорил: „Торопиться – это не значит пороть горячку. Это значит не терять времени даром“ – так, кажется. Спуск – завтра, а сегодня зализываю раны».

На следующий день Джафар внимательно осмотрел каждый метр тонкой, полуторамиллиметровой веревки, разрезал ножом жерди на части, связал из них нечто вроде люльки и спустился до прямоугольного отверстия в стене. Изготовление люльки с лебедкой заняло 3 часа, сам спуск – меньше 5 минут. Одного взгляда было достаточно, чтобы похолодели руки, умерла надежда. Помещение, через которое прошел разлом, было ангаром. Энергоцентрали больше не существовало. Аппаратуры нуль-т не существовало. Уцелела жилая и научная зоны, все остальное рухнуло вниз, когда раскололась скала, было раздавлено, похоронено под десятками тысяч тонн каменного крошева. Джафар потерянно ходил по темным залам, зачем-то трогал выключатели. База была также мертва, как и его бункер. Даже еще мертвее. В бункере работала энергосистема, работала аппаратура саркофага, посылал сигналы слабенький нуль-маячок. Здесь же несколько веков назад затухла последняя искорка электронной квазижизни.