Лунный парк - Эллис Брет Истон - Страница 37

Изображение кремового «Мерседеса-450SL» сначала привлекло мое внимание, но теперь это было не очень важно – чья-то машина, только и всего. Так я решил, когда попытки, увеличив изображение, рассмотреть номер машины, не увенчались успехом: цифры были размыты в отблесках уличных фонарей и, как и многое другое в тот вечер, больше не имели принципиального значения. Свои фотографии я пролистывал, не рассматривая, однако собственный вид, испуганный и ошарашенный, нервировал меня куда меньше, чем изображение Митчелла Аллена и Джейн, где они стоят на фоне дома Ларсонов, на Бридж-стрит. Митчелл уверенно обнимает Джейн за талию, губы изогнулись в плотоядной ухмылочке. Фотография эта давала больше поводов для беспокойства, чем какая-то машина, которой я так испугался на Хэллоуин.

Вообще-то мы с Митчеллом вместе учились в Кэмдене, но там были едва знакомы, хоть колледж и был маленький, до кровосмешения. То, что Митчелл Аллен оказался соседом Джейн, удивило меня меньше, чем то, что он женился и стал отцом двух детей: Эштона, который в связи с возрастной и географической близостью стал лучшим другом Робби по умолчанию, и Зои, которая была на год младше Сары. Сколь мало я ни знал о Митчелле в Кэмдене, этого все же было достаточно, чтоб считать его бисексуалом, если не стопроцентным гомиком. Однако в тот краткий исторический период полной сексуальной безответственности все спали со всеми, пока СПИД не закрутил гайки. Когда мы закончили обучение и восьмидесятые были на исходе, многие девушки, известные мне как «лесбиянки», вышли замуж и обзавелись детьми, то же касается и мужчин, чья сексуальная ориентация в течение всех четырех лет, проведенных в Кэмдене, оставалась смутно неопределенной. Быть бисексуалом – или хотя бы производить такое впечатление – в Кэмдене считалось круто, и студенческое сообщество относилось к неразборчивой пансексуальности не только с чрезмерной терпимостью, но даже всячески ее приветствовало. Большинство парней руководствовались максимой «один раз – не пидарас», а некоторые свой опыт даже выпячивали; у девочек от этого загорались глаза, а парни считали тебя таинственным и опасным, таким образом перед тобой открывались двери, повышался твой уровень желанности, а сам ты, в общем контексте, чувствовал еще большую принадлежность к искусству, что, собственно, и было нашей основной целью – продемонстрировать сверстникам, что нет никаких границ, все приемлемо, блуд в законе.

Поборов первоначальное удивление (ведь все, что я помнил о Митчелле, ограничивалось слухами, что это он инициировал длительную связь с Полом Дентоном, другим нашим однокашником), я припомнил девицу по имени Кэндис, с которой он подтусовывал последние пару семестров, прежде чем поступить в аспирантуру Колумбийского университета, где на ступенях юридической библиотеки и познакомился с Надин, копией той сытной блонди, с которой встречался еще студентом. Когда этим летом мы восстановили знакомство на шашлыках в парке Горацио, где собралась вся округа, он сделал вид, будто перепутал меня с Джеем Макинерни, и так ему понравилась эта вяленькая шуточка, что, представляя меня соседям, он повторил ее еще несколько раз, но поскольку те книг особо не читали, они не могли «приколоться», и Митчелл наконец понял, что оценить его остроумие некому. Никто из нас не жаждал узнать друг друга поближе или же пуститься в воспоминания о Кэмдене и полном сексуальных подвигов прошлом, даже ради наших сыновей, которые волею судеб оказались лучшими друзьями. С другой стороны, Джейн производила на Митчелла слишком сильное впечатление, чтоб он отважился на какое-либо гусарство. Мы стали старше, мир вокруг нас изменился, и в присутствии Джейн эго Митчелла съеживалось до крайней степени, что нередко наблюдается у мужчин, попавших в ближний круг общения кинозвезды. Образ крутого пофигиста, который Митчелл пестовал в Кэмдене – изысканная двусмысленность, принадлежность к богеме, Рождество в Никарагуа, футболки с провокационными слоганами, пунш, который он спрыснул кислотой, здесь присунул, там прокинул, – все это как будто стерли с его жесткого диска.

Конечно, многое объяснялось возрастом, однако причиной настолько полного перерождения был глубокий нырок в провинциальную жизнь (на Манхэттене до сих пор полно мужчин моего возраста, чей образ жизни сохранил черты юношеского экстремизма). Красавчика, искателя нетривиальных сексуальных приключений подменили мужичком под сорок, рабски преданным моей жене.

Это не ускользнуло от Надин, и теперь, когда мы встречались все вместе на каком-нибудь родительском собрании или, как сегодня, за ужином, она держала Митчелла на коротком поводке. Мне же было наплевать: у меня были свои наклонности, к тому же я знал, насколько все это не интересовало Джейн. То было неизбежное следствие раннесреднего возраста, скуки и наличия красивой жены. Когда же Надин принялась беззастенчиво флиртовать со мной, вся накатанная тривиальность провинции обескуражила меня и порядком остудила энтузиазм, который я испытывал, начиная новую жизнь, пытаясь сделать из себя ответственного взрослого мужчину, каким, возможно, я не стану никогда.

Попрощавшись с детьми (поскольку Робби прилип к гигантской плазменной панели и смотрел «1941», он едва обратил внимание, Сара же сидела в другом конце комнаты и повторяла контрольные вопросы к «Повелителю мух»), мы вышли на Эльсинор-лейн, и по пути к дому Алленов Джейн терпеливо напомнила мне, как кого зовут и кто чем занимается, поскольку моя забывчивость в здешнем обществе почиталась за моветон. Митчелл ко всему работал в банке и занимался инвестициями, Марк Хантингтон строил поля для гольфа, Адам Гарднер был из приблатненных, чья карьера в области переработки отходов была покрыта густым туманом, – обычные папаши, живущие в мягком обманчивом свете созданного нами благосостояния, в обществе жен, обладающих всеми качествами красивых женщин, чья основная забота – облегчить восхождение наших совершенных детей. Подул ветерок, и по асфальту зашуршали листья. Джейн взяла меня за руку и прильнула к плечу. Я чуть-чуть отстранился, чтоб она не почувствовала, как из кармана у меня выпирает мобильный.

Дверь открыл Митчелл, он крепко обнял Джейн и заставил меня постоять с протянутой рукой, прежде чем пожал ее. Мы пришли последними, и Митчелл поторопил нас в гостиную, где Зои с Эштоном готовились показать взрослым позы йоги, которым они научились на прошлой неделе. В безбрежной гостиной мы кивнули Адаму и Мими Гарднер, Марку и Шейле Хантингтон и стали наблюдать, как Зои минут пять притворялась деревом, а Эштон демонстрировал впечатляющие дыхательные упражнения в собачей позе полулежа. (Эштон, казалось, недавно плакал – глаза красные, лицо опухшее – и покорно делал, что сказано, явно не по собственной инициативе, хотя временами я и списывал его страдальческий вид на ушную инфекцию.) Они оба сделали стойку «пистолетом», после чего свернулись в «позу камня». В финале Зои с Эштоном встали на головы на подушках и стояли так, пока взрослые не зааплодировали. «Как это мило», – пробормотал я Надин Аллен, которая, как оказалось, стояла рядом и чья рука покоилась у меня на пояснице. Она щедро улыбнулась (фармакология клонопина) и протянула руку к Эштону, который, увернувшись резко, вышел из комнаты вон. Лицо Надин вспыхнуло беспокойством, но только на секунду, и снова приняло улыбчивую маску хозяйки вечера. Эпизод вышел очень выразительный. Я уже чувствовал себя больным и уставшим.

Дом Алленов – почти точная копия нашего: минималистские хоромы без единого пятнышка. В холле под высоким потолком висела похожая люстра, а этажи связывала такая же изогнутая лестница. Как только дети разошлись по своим комнатам, Митчелл стал принимать заказы на аперитив, и Джейн зыркнула на меня, когда я попросил водки со льдом, и я весело передразнил ее взгляд, когда, поколебавшись, она выбрала бокал белого вина, которого, я знал, ей на самом деле не хотелось, и вот мы расположились и стали болтать, потягивая напитки, и фоном звучала пластинка Берта Бакарака: узнаваемый китч, не без иронии проигранный по всем правилам, служил не только шпилькой в адрес наших родителей – способ вспомнить, какими буржуазными и недалекими они были, – он должен был расслабить и успокоить нас, перенеся в безмятежность детства, и для некоторых это было действительно бальзам на душу, как и меню – обновленная версия блюд, которые готовили наши мамы: котлета по-киевски (но с ямайским оттенком; даже не представляю, на что это может быть похоже), картофель о-гратан (но с сыром манчего) и здоровая сангрия семидесятых, которая, как и многие артефакты той эры, снова вошла в обиход.