Лунный парк - Эллис Брет Истон - Страница 31

– Ремни пристегнули? – весело спросил я, выруливая на дорогу.

– А мама не разрешает мне сидеть спереди, – сказала Сара.

На ней была блузка с принтом статуи Свободы, с воротом, как у Питера Пэна, вельветовые бриджи и пончо из чистейшей ангоры. («А что, теперь все шестилетние девочки одеваются как Шер?» – спросил я Марту, когда она доставила Сару в мой кабинет. Марта лишь пожала плечами и сказала: «А по-моему, очень даже миленько».) В руках Сара держала малюсенькую сумочку «Хелло, Китти», полную трофейных конфет. Она вытащила небольшую коробочку и, закинув голову, сыпанула себе в рот «скитлз», как прописанные ей лекарства, одновременно болтая ножками под бойз-бэнд.

– Малыш, почему ты так ешь конфетки?

– Так мама в ванной делает.

– Робби, забери, пожалуйста, у своей сестры конфетки.

– Она мне не настоящая сестра, – послышалось с заднего сиденья.

– А я ей не настоящий папа, – ответил я, – но к моей просьбе это никакого отношения не имеет.

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Робби уставился на меня из-за полусферических очков с оранжевым оттенком, подняв бровь, поеживаясь в джемпере мериносовой шерсти с V-образным вырезом, который, без сомнения, заставила его надеть Джейн.

– Я заметил, что сегодня ты как-то особенно холоден и замкнут, – сказал я.

– Мне нужно больше денег на карманные расходы, – был ответ.

– Может, если б ты был поприветливей, это было бы легко устроить.

– Как это понимать?

– По-моему, карманные деньги тебе выдает мама.

Он испустил глубокий вздох.

– Мама не разрешает мне сидеть спереди, – снова сказала Сара.

– А папа разрешает. Кроме того, тебе вроде бы удобно. И, пожалуйста, перестань есть «скитлз» таким манером.

Мы проезжали по Вольтеманд-драйв мимо жуткой трехэтажной пародии на колониальный особняк, и тут Сара выпрямилась и, указывая пальцем на дом, закричала:

– Мы здесь были на день рожденья Эшли!

Воспоминания об этом мероприятии вызвали приступ тревоги, и я схватился за руль покрепче.

Это было в сентябре. По просьбе Джейн я повез Сару на день рождения Эшли Вагнера, где был двадцатиметровый надувной стегозавр, шоу бродячих дрессировщиков, вход украшала арка из мягких игрушек, а по двору специальная машина гоняла потоки мыльных пузырей. За две недели до праздника была организована «репетиция», с тем чтобы оценить, кто из детишек готов «работать», а кто нет, кто «буйный», а кто вроде спокойный, кто хуже всех запоминает, кто слышал о Моцарте, кто готов раскрашивать свое лицо и у кого самый четкий ПИК (предмет индивидуального комфорта), и Сара каким-то образом прошла все эти тесты (впрочем, я подозревал, что приглашение она получила потому, что ее маму зовут Джейн Деннис). Неторопившихся родителей Вагнеры угощали горячим шоколадом, который подавался без молока (из рациона также исключили все, что содержит муку, кукурузный сироп, клейковину, масло или сыр), и когда очередь дошла до меня, я принял чашку и остался поболтать. Я изображал папочку, то был период, когда я мог побожиться, что это навсегда (кроме того, клонопин замечательно укреплял нервы), и в общем и целом вызывал нормальную реакцию окружающих, хотя происходящее вокруг меня и пугало.

Все казалось мне вполне невинным – очередной неоправданно роскошный день рожденья отпрыска богатых родителей, – пока я не стал замечать, что все дети, находясь под действием таблеток (золофт, лювокс, селекса, паксил), двигались как в летаргическом сне и говорили монотонно, без интонаций. И кто-то кусал ногти до крови, и дежурил педиатр, «так, на всякий случай».

Шестилетняя дочка одного из директоров «IBM» пришла в топике без рукавов и в туфлях на платформе. Пока я наблюдал, как дети общались между собой – жестоко ссорились из-за парашюта, участвовали в эстафете, пытались попасть футбольным мячом в сверкающий обруч, выслушивали сдержанные замечания, почти никого не тошнило, Сара кусала хвост креветки («Un crevette!» – взвизгнула она; да, Вагнеры подавали очищенных креветок), – кто-то всучил мне морскую свинку, и так я и баюкал ее, пока официант, заметив, что свинка извивается в моих руках, ее не забрал. И вот тогда-то меня и поразило желание бежать с Эльсинор-лейн и из округа Мидленд. Мне жутко захотелось кокаина, я еле сдержался, чтоб не попросить у Вагнеров выпить, и вскоре я отбыл, пообещав забрать Сару в оговоренное время. За последующие два часа я чуть не доехал до Манхэттена, но потом успокоился, мой отчаянный план перешел в стадию тихого раздумья. Когда я забрал Сару, она держала пакет, в котором не было ничего съестного, зато был компакт-диск, и, объявив мне, что теперь знает четыре своих самых нелюбимых слова, она сказала:

– А еще со мной разговаривал дедушка.

Я обернулся и посмотрел на нее, она невинно обгрызала креветку.

– Кто разговаривал?

– Дедушка.

– Мамин папа?

– Нет, другой дедушка.

Я знал, что Марк Штраус (отец Сары) потерял обоих родителей еще до знакомства с Джейн, и вот тут-то меня накрыло.

– Что за другой дедушка? – осторожно спросил я.

– На празднике он подошел ко мне и сказал, что он мой дедушка.

– Малыш, но тот дедушка умер, – произнес я как можно мягче.

– Но дедуля не умер, папа! – радостно ответила Сара, подпрыгивая на сиденье.

В машине было тихо – шумели только «Бэкстрит бойз»; тот день пролетел перед моими глазами, и я заставил себя забыть о нем.

– Папа, а почему ты не работаешь? – спросила Сара. Она довольно причмокивала после каждой проглоченной пастилки.

– Да нет, я работаю, малыш.

– А почему ты не ходишь на работу?

– Потому что я работаю дома.

– Почему?

– Потому что я домашний папа, – спокойно ответил я. – И что это у нас за светская беседа?

– Почему?

– Пожалуйста, малышок, не начинай.

– Почему ты сидишь дома?

– Ну, я еще в колледже работаю.

– Папа?

– Да, малыш.

– А что такое колледж?

– Это то место, где я учу чрезвычайно бездарных лодырей писать книжки.

– И когда ты туда ходишь?

– По средам.

– И это работа?

– Работа портит людям настроение и характер. Никто на самом деле работать не хочет. Работы в принципе лучше избегать.

– Ты не работаешь, и настроение у тебя дурное.

Это сказал Робби. Я напрягся и посмотрел на него в зеркало заднего вида.

Он уставился в окно, уперевшись в кулак подбородком.

– С чего ты взял, что у меня дурное настроение?

Робби промолчал. Я понял, что ответ на этот вопрос требует мыслительных усилий, на которые Робби не способен. Я также понял: лучше даже не затевать.

– Мне так кажется, я вполне сойду за счастливчика, – сказал я.

Долгая, жуткая пауза.

– Мне крупно повезло, – добавил я.

На что Сара спросила:

– Почему тебе повезло, папа?

– Да вам, ребята, тоже очень повезло. У вас обоих жизнь как в сказке. Да вам даже больше повезло, чем вашему папе.

– Почему, пап?

– У папы тяжелая жизнь. Папе хочется пополдничать – не дают. Папе хочется прилечь днем – нет времени. Папе хочется на игровую площадку – не пускают.

В зеркале заднего вида я заметил, как Робби зажал ладонями уши.

Мы проезжали мимо закрывшейся на зиму водяной горки, и Сара закричала:

– Хочу на водяную горку!

– Почему? – настала моя очередь задавать вопросы.

– Потому что хочется с нее скатиться!

– Почему?

– Потому что это весело, – ответила она уже с меньшим воодушевлением; то, что мы поменялись ролями, ее явно смутило.

– Почему?

– Потому что… мне так нравится.

– А почему тебе…

– Пожалуйста, не спрашивай ее больше, – пылко взмолился Робби.

Я быстро взглянул на него в зеркало, выглядел он так, будто ему нехорошо.

Я перевел взгляд на проигрыватель, крутивший компакт-диск «Бэкстрит бойз».

– Не понимаю, чего вы этот мусор слушаете, – пробурчал я. – Надо будет купить вам пластинок. Приличных музыкантов. Спрингстина, Элвиса Костелло, «Клэш»…