Мастер сглаза - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 19

— Маша. Эй, отвлекись, я пока передыхаю.

Маша вздрогнула и судорожно вздохнув, откинулась на спинку скамейки — впрочем, тут же торопливо выпрямилась, пытаясь уберечь кофточку в чистоте и сохранности. Мой персональный компенсатор (по совместительству — маскировщик) подозрительно покосился в мою сторону, но в разговор вступать не спешил. Ладно, коснётся, как любит приговаривать Гарик.

— Ты на меня до сих пор дуешься? Ну, из-за этих дурацких… То есть когда ты последний раз ко мне заходила. Из-за того, да?

Невозможно разговаривать с человеком, который никак на тебя не реагирует. То же самое, что общаться со стенкой — а это уже шизофрения. Впрочем, ты ведь хотел разозлиться? Давай, продолжай.

— Маша, вот вы — в смысле женщины — очень любите рассуждать по поводу мужской грубости и чёрствости. И непонимания вашей тонкой девичьей натуры. Асами — что бараны. То есть овцы. Не хотите понять, так запомните: мужику время от времени нужна женщина. Допустим, женщинам этого не нужно. Но для мужчины это как есть, спать или пить. Ты же ешь каждый день? Почему я не могу себе позволить женщину хотя бы раз в неделю?

Похоже, я выбрал правильный способ разозлиться — такой чуши я от себя давно не слышал, но остановиться не мог, распаляясь всё больше и больше. Маша продолжала рассматривать меня с брезгливым видом.

— И вообще, ты мне не жена, не подруга, не сестра. Какое тебе дело до моей личной жизни?

— Никакого, — легко согласилась Маша, — поэтому ты и бесишься.

— Да не б-бешусь! — Ага, я, кажется, дошёл до стадии лёгкого заикания; ещё чуть-чуть — и наступит фаза швыряния тяжёлых предметов. — Я просто не понимаю.. То есть меня раздражает, когда все вроде нормально, и вдруг..

— Что «вроде нормально»? — холодно поинтересовалась Маша. — Мы просто выполняли одну совместную работу. Это — все. Остальное — плод твоей болезненной фантазии.

Я попытался продолжить, но был остановлен властным движением ладони:

— Тема закрыта. А теперь, если наш мастер сглаза немного развеялся разговорами, давай вернёмся к Николаю Николаевичу. И ещё: у тебя странное представление о потребностях женщин. Видимо, тебе просто на них не везло. Я, например, тоже время от времени позволяю себе мужчину. Если есть настроение— то и чаще раза в неделю Правда, я («я » было подчёркнуто жирной красной чертой) всегда очень тщательно выбираю мужчин. А теперь — давай работать.

Ага, конечно. Как обычно в минуты ярости, я впал в злобное оцепенение. Единственное, о чём я сейчас мог думать — так это о способах подбора Машиных кавалеров. А я, стало быть, не прошёл?! Плох оказался? А вот сглажу тебя изо всех паранормальных сил так, что ни одна особь мужеского пола год к тебе не подойдёт! И ещё…

— Молодой человек! Купите девушке цветочки!

С трудом сдерживаясь, чтобы никого никуда не послать, я поднял тяжкий взор. Передо мною стояла бабушка с охапкой ландышей.

— Смотрите, какие они славные!

Ландыши состояли в основном из широких мясистых листьев с редкими вкраплениями меленьких нераскрытых бутончиков. Квёлые июньские позднепервоцветы.

— А не поздновато для ландышей? — поинтересовался я.

— Ага, — радостно согласилась старушка, — это последние в этом году, больше не будет!

— Тогда давайте, — решительно отрубил я и, не уставая себе удивляться, протянул деньги. — Всю корзинку.

Когда я протянул небольшую, свеже пахнущую охапку Маше, она только насмешливо вздёрнула бровь. Но ландыши взяла. Кажется, попал, догадался я. Хотя и случайно. Почему бы мне не переименоваться в «мастера импровизации»? Смысл тот же, а звучит куда более оптимистично, чем «мастер сглаза». Ладно, это потом.

Сейчас пора вернуться к нашим гнилым помидорам. На чём мы остановились в прошлый раз? Кажется на общем заражении крови.

7

После тихого часа мы торжественно выкатили Николаича в больничный двор. Точнее, не сразу после тихого часа, а после всяких рентгенов и обмеров, которые только и убедили недоверчивых лечащих врачей в транспортабельности недавнего безнадёжного больного. Я прямо упивался собственным мастерством, разглядывая ошалевшие физиономии докторов, с которыми они изучали плёнки и кардиограммы. Отдельное спасибо Машке — кабы не она, вряд ли мне удалось бы работать с таким остервенением.

Даже Николаич, как только мы остались одни, не удержался и попросил:

— Ребятки, вы всё-таки полегче как-то. Во-первых, все тело, включая недостижимые внутренности, чешется нестерпимо, а во-вторых, я тут краем уха уловил слово «диссертация». Вот только диссертации нам с вами и не доставало. Давайте чуть-чуть снизим темп, а?

Словом, гордился я собой чрезвычайно и полномочно, хотя и не прерывал свои магические пассы ни на секунду. Слава богу, за последнее время я научился проделывать их почти автоматически, буквально краешком сознания. Так бывалый водитель может болтать и разгадывать кроссворды, не отвлекаясь от руля. Если дорога хорошая, разумеется.

Так и я — одним полушарием желал Николаичу всяческих гадостей и осложнений, а другим — радовался полному их отсутствию.

На дневном свету восставший из комы учитель выглядел вполне жизнерадостно: ввалившиеся щеки порозовели, глаза заблестели и приобрели обычное вежливо-проницательное выражение, даже голос, казалось, стал сильнее и отчётливее.

— …Сразу вынужден признать, друзья мои, что головоломка собрана не до конца. Мне, к сожалению, просто не хватило аналитического материала. Собственно, поэтому я и решил вернуться в мир этот и заняться поиском недостающих деталей. Кроме того, основные причины случившегося я могу изложить уже сегодня, как только объявится наш преуспевающий Гарри Семёнович. А пока расскажите мне, что тут у вас происходило.

Гарри Семёнович объявился через десять минут, всем своим видом вызывая классовую ненависть встречного пролетариата: бритый затылок, квадратный подбородок (борода была заблаговременно удалена загара ради), крошечный мобильник на поясе, майка, с трудом обтягивающая загорелый торс с непременной золотой цепью. Покосившись на Машу, я с неудовольствием отметил, что она рассматривает Гарика вовсе не с классовой ненавистью, а совсем наоборот. Слишком пристально. «И чего бабы находят в этих кусках загорелого мяса» — подумал я, втянул живот внутрь и продекламировал:

— Златая цепь на дубе том.

Гарик нисколько не смутился, но цепь снял, назидательно заметив при этом:

— Социальная мимикрия. Привет бывшим коматозникам. А почему сразу мне не позвонили?

— В смысле? — удивилась Маша.

— В прямом, — продолжал наезд недоотдохнувший Гарик. — Как только Николаич пришёл в себя, надо было звонить.

— Да я сразу и позвонила!

— М-да… — Гарик критически оглядел больного, — я так вижу, в этой вашей коме не так уж плохо живётся. Выглядите вы вполне…

— Это Андрею Валентиновичу спасибо, — церемонно наклонил голову Николай Николаевич. — Он с утра трудится, не покладая, так сказать, извилин.

— С утра? — подозрительно осведомился мой весьма непосредственный начальник и внимательно посмотрел на проплывающее облачко, явно пытаясь вспомнить мой график работы.

— Я сегодня был в ночной смене, — поспешил я развеять его подозрения. — Ушёл, правда, чуть раньше.

— И что, там все нормально? — продолжал хмурить загорелый лоб Гарик.

— Было бы ненормально — давно бы позвонили. И вообще, я с сегодняшнего дня — в отпуске.

— Это ещё почему?

— Согласно приказу! — чётко отрапортовал я и кратким взмахом руки переложил всю ответственность на кресло с Николаем Николаевичем.

Тот подтвердил информацию коротким кивком и добавил:

— Вместе с вами, любезный Гарри Семёнович, а также с не менее любезной Марией Анатольевной. Сколько вам нужно времени, дабы подготовиться к отъезду?

— Да я, в общем, и так в отъезде!

— Я имею в виду — к долгосрочному отъезду? Вернее, к отъезду на неопределённый срок?

— Стоп-стоп! Как неопределённый? Неделя? Месяц? Год?