Требуется героиня - Журавлева Зоя Евгеньевна - Страница 1

Зоя Журавлева

Требуется героиня

Повесть об актерах нестоличного театра

1

Первый акт повторяли дважды, очень кстати. Второй раз Юрий даже успел попробовать еще один вариант. На секунду внутри блеснула свобода, как на хорошем, наезженном, десятом спектакле. Свобода хозяина положения, когда можешь все. И снова сорвался. Но что-то все-таки получилось. Хрупко, не удержать, сам не успел запомнить. Но что-то все-таки вышло. Наташа удивилась, чуть затянула паузу, чуть растянула реплику, как у нее всегда, если волнуется. И нашлась почти сразу. Подхватила. Юрий благодарно сжал ее руку, по мизансцене – все нормально. Наташины пальцы понимающе дрогнули.

– Дальше пошли! – крикнул Хуттер из зала.

Не остановил. Не остановил.

Пошли дальше. Второй акт начали почти чисто. Чистенько. Ничего. А если вот так? Ага, не зря все-таки бессонная ночь.

Теперь монолог Витимского. На этом и сели. Ляпнулись. Витимский, как всегда, сказал текст своими словами, склероз все-таки или просто лень – даже интересно. Но Витимский – это не оправдание, просто Юрий сразу наврал, и все полетело. Просто тут пока дырка, тут непонятно. Самому непонятно, что же нужно, вся надежда на Хуттера.

– Повторяем со слов: «Я бы еще мог…»! – крикнул Хуттер.

Повторяем? И только?

Повторили. Нет, опять ложь. Только гладкая. Обманем себя и зрителя, на это техники хватит.

– Молодец! – крикнул Хуттер.

Кто-то молодец. Дальше. Теперь вот так. Немножко еще. Что-то опять стеснилось внутри – огромное, освободительное. И лопнуло, вдруг ослепив. Кажется, так. Рано обрадовался, опять не удержал…

– На сегодня хватит. – Хуттер взглянул на часы и сморщился. – Ого, заработались. Десять минут четвертого. Уже! К пяти тридцати – всем на фабрику.

Про фабрику Юрий успел забыть.

– Юрий Павлович, задержитесь, пожалуйста…

Юрий спрыгнул в зал. Подошел. Присел возле Хуттера, сдвинув с кресла сиротский чехол. В какой «уцененке» они раздобыли такой трогательно-сиротский?

Хуттер незряче ткнул в микрофон сигаретой, сказал:

– Любопытно.

– Я уж думал, совсем ничего не вышло, – сказал Юрий, сразу и сладко осовев от этого «любопытно», так бы тут и заснул сейчас в кресле. После приятного рабочего дня.

– Потому что я тебя ни разу не остановил?

– Ага, – сказал Юрий, нежась.

– Во второй картине ты, конечно, не дотянул. Нашел себе формочку и купаешься, это называется играть состояние. И в шестой сразу слишком серьезен, там серьезность только в конце. Тогда будет сильнее.

– Я там вообще не знаю… – начал Юрий с жаром.

Но Хуттер перебил быстро:

– А с Наташей ты здорово повернул. Вдруг высек чувство.

– Сам меня вчера натолкнул.

– Сам? Гм. Не совсем.

– Конечно. Я же сегодня подошел сбоку, как ты сказал. Поза неловкая, неестественный выверт шеи, мышцы идиотски напряжены. А Наташка от неожиданности вдруг не дышит. Стою, а она не дышит. И книга у нее вдруг далеко, какое, к черту, читает…

– Я заметил, – кивнул Хуттер.

– Прости, я же не объясняю. Просто себе, вслух. Я чувствую, что больше так уже стоять не могу. Физически не могу, мышцы не держат. И тут вдруг как понесло! И вроде получилось.

– И с директором есть теперь путь. Можно из него сделать…

Витимский не сделает. У него роль готова: научная величина со странностями, хоть сейчас на премьеру.

– Ты к нему несправедлив, – засмеялся Хуттер. – Помнишь, он делал грузина, с базара не вылезал, даже переписку вел с Поти. Нет, на первом этапе он ищет.

– Больно уж у него он быстро кончается, первый этап.

– Это, конечно, есть. Витимский копилку закрыл, ключик выбросил, и тут уж он работу закончил, не приставайте, Тут он, конечно, несовременен.

– Ладно, дело не в нем, – отмахнулся Юрий. – Я к тебе чуть в четыре ночи не притащился. Потом, думаю, может, чушь, просто решил попробовать.

– Не чушь, – сказал Хуттер. – Весьма любопытно. Только понимаешь, какая петрушка… – Хуттер слегка замялся. – Просто это несколько не из той пьесы.

– Почему же? Это Чехова кощунственно углублять, там лишь бы самому дотянуться. А здесь, по-моему, в самый раз.

– Вот именно. Это же не Чехов, не Горький, не Лев Толстой.

– Неплохо бы нам к ним вернуться, – сказал Юрий. – На вторсырье мы слегка застряли, ты не находишь? С ними жить было как-то поинтересней, тонус в театре был. Может, пора?

– Это другой разговор, – усмехнулся Хуттер. – Пора, если есть идеи. Простым прочтением уже не отделаешься.

– Ага, – сказал Юрий, окончательно проснувшись. – А тут можно попросту, без особых идей. Но поднадоело.

– То, что ты выдал сегодня, уже идея. Хоть и сырая.

– Спасибо на добром слове, – засмеялся Юрий.

– Ты не дослушал. Это, конечно, интересно, но, повторяю, – из другого спектакля. Совсем другое решение, и мы на него сейчас, со сроками и со всем, просто не потянем.

– Придется поднатужиться, – сказал Юрий, еще не понимая.

– И не нужно сейчас нам тужиться. И при этой трактовке к тому же ты сразу всю пьесу гребешь на себя…

– Не гребу. Просто укрупняю героя.

– Это ему вредно, – сказал Хуттер. – И одновременно проваливаешь все остальные линии. Зачем же так укрупнять?

– Чтобы была, извиняюсь за хрестоматийность, личность. Он же у нас все-таки физик, а не дворник. И талантливый, как все вокруг говорят.

– А до премьеры-то десять дней, – напомнил Хуттер.

– Не понимаю, – сказал Юрий. – «Варшавскую» ты перелопатил за семь, когда вдруг увидел, и со скандалом отодвинул премьеру. Считал, что стоит свеч. Значит, ни черта сегодня не вышло, так и скажи, я же не режиссер. А при чем тут дни?

– Вышло, но не пойдет.

– Ты серьезно? – спросил Юрий. Тело ломило по всем измерениям: спать надо ночами – вот что. Кресла у них в театре бездарные, как в таком кресле наслаждаться искусством? Было бы чем наслаждаться.

– Нет, это несерьезно, – сказал Юрий.

– Вполне. Остановимся на старом рисунке. А это пока отложим на будущее, у нас еще все впереди.

– Значит, забыть, – сказал себе Юрий.

– Наоборот, запомнить. Мы к этому еще вернемся.

– Вернуться, конечно, можно. Еще никуда и не отошли, так что прямо ничего не стоит вернуться. Как скажешь, так и будет.

– Будет неплохо, – сказал Хуттер.

– Конечно, – сказал Юрий. – А на фабрику обязательно?

– На фабрику? Можно бы заменить, если б раньше. Все небось разбежались. Устал?

– Не с чего, – сказал Юрий. – У фабрики встретимся.

В гримуборной Наташи уже не было, не дождалась. На всякий случай Юрий спустился в буфет. В буфете тоже была пустота. Только за крайним столом кассирша Сима Никитична торопливо доедала салат, фирменное актерское блюдо.

Буфетчица, выдаивая из толстого бачка остатки кофе, радостно сообщила Юрию:

– Завтра палтус будет. Холодного копчения, еле выпросила в торге. Наташе передай, не забудешь?

Это она любила в своей профессии. Копченый окунь достать, или постную грудинку, или растворимый кофе в сверкающих банках, совсем уж невероятное дело. Сбиться с ног, а достать, порадовать актеров, не приспособленный к жизни люд.

– Обязательно передам.

– Это не ты пять рублей до получки брал? – спросила буфетчица.

– Не я, – засмеялся Юрий.

Когда Юрий впервые появился в актерском буфете, только-только приехав в город, она встретила его точно таким же вопросом: «Это не ты до получки брал? Нет? Значит, не ты! А похож, такой же высокий, из себя черный». Юрий тогда даже несколько растерялся, но тут дружно вступилась вся очередь: «Это же новый! Володька брал. Из оркестра…» – «Володька так Володька», – с удовольствием согласилась буфетчица.

Буфетчица у них уникальная. Всем дает в долг, всех кормит в кредит. Записывает где-то там на бумажках и сразу теряет. Первое время Юрию все казалось, что вот-вот она вылетит в трубу. Но буфетчица уже давно работала, много лет. Не вылетела. Как-то у нее в общем сходилось, дебет с кредитом. Хотя рассчитывать она могла только на совесть, когда теряла свои бумажки. Теперь Юрию уже даже приятно было смотреть на эту буфетчицу, которая все забывает. Видеть ее на посту. Всегда веселую. Как незыблемое свидетельство их общей честности. Как доказательство порядочности родимого коллектива.