Кувырок через голову - Журавлева Зоя Евгеньевна - Страница 26

— А ты работай, не ленись, — говорит Валентина Васильевна.

Мама еще раз повторяет — нет рукописи. И, по-видимому, не будет. У мамы такое ощущение, что больше она уже никогда ни строчки не напишет. Не знает — что, как, зачем. Так пусто внутри, даже страшно! И чем больше мама над своей пишущей машинкой сидит и на чистый лист смотрит, тем ей страшнее. Видимо, просто-напросто исписалась, это, как. известно, бывает, не она — первая…

— А ты без толку не сиди, — советует Валентина Васильевна. — Встань, разомнись. Сбегай в театр. Походи по улицам. В очереди постой. Посмотри, как люди живут.

Но мама уже никуда не может ходить. Ей стыдно людям смотреть в глаза. Потому что все эти люди честно делают свое дело, а мама делать свое не может. Ей даже на вещи уже стыдно смотреть! Вон хоть на этот стул. Какой он крепкий! Удобный! Основательный! Даже, может, красивый! Кто-то его, значит, отлично сработал. Мастерски! А мама свое дело делать не может. Видимо, это не ее дело. Надо правде смотреть в глаза. Мама уже самой себе опротивела. И всем она опротивела. Папе. Асе.

— За нас, пожалуйста, не расписывайся, — кричит папа из коридора. Он там возится со своими карточками, но все слышит.

— Не опротивела! — сердится Ася.

— Видишь, еще не всем, — смеется Валентина Васильевна.

Ей легко смеяться! Она свое дело умеет делать. Она в жизни — на месте. А посидела бы в маминой шкуре! Нет, мама больше не хочет себя обманывать. Она должна найти для себя какой-то выход. Не будет же она вечно без дела сидеть? Возможно, она, например, завтра пойдет водить трамвай…

— Ага, до трамвая дошло, — обрадовалась Валентина Васильевна.

Она давно ждет, когда дойдет до трамвая. Жалко, что у Валентины Васильевны нету магнитофона. Все как-то не купить…

— Зачем он тебе? — удивилась мама.

— Чтобы тебя на этот магнитофон записать, — объяснила Валентина Васильевна. — И тебе же давать послушать. Тогда бы ты сама убедилась, чего ты болтаешь. И в тех самых, главное, выражениях!

— Как это? — мама не поняла.

Сколько Валентина Васильевна маму помнит, мама так всегда говорит. Перед каждой новой повестью. Что она исписалась. Что у нее в голове — ни одной мысли. А потом эти мысли прекрасным образом как-то все же к маме приходят и рукопись она сдает в срок. Каждый раз одно и то же! Как только маме не надоест!

— Выходит, я, по-твоему, притворяюсь? — обиделась мама.

— Что ты! Что ты! — замахала Валентина Васильевна… Даже дым над ней сбился. — Ни в коем случае!

Просто пора бы уже привыкнуть, что так всегда бывает. Это как с гриппом! Прыгаешь, поешь, веселишься. А на самом деле ты уже болен. Это скрытый период болезни! Так и у мамы. Когда маме так уж безумно кажется, что она ничего не может, значит на самом деле — внутри, бессознательно, неизвестно как — она уже именно работает. Это скрытый период работы! Период психа, если так можно выразиться…

— Спасибо, — говорит мама. — Весьма лестное объяснение.

Уж чего лестного! И с гриппом сравнила. И с психом. Ася бы, может, обиделась.

— Я уж сколько раз объяснял! — кричит папа из коридора.

Увы, мама знает, что все не так. Она себя знает. Может, когда-нибудь она что-нибудь подобное и говорила, мама не помнит. Но раньше было другое дело! А так, как сейчас, у мамы никогда не было…

— Обычный творческий кризис, — смеется Валентина Васильевна. — После кризиса как раз будет небывалый подъем.

Но мама даже не улыбнулась. Нет, она себе отдает отчет. И не нужно ее переубеждать, это напрасный труд.

— Я и не собираюсь, — говорит Валентина Васильевна. Снова ей смешно! А вот посидела бы в маминой шкуре! — Просто интересуюсь, когда будет рукопись. Она в плане стоит.

— Толку-то, что она стоит. Ее никогда не будет.

— А надо, чтобы была!

Еще маме грозит! Кольца свои вверх пускает. Они все равно из дыма. Никакой жонглер ими все равно не смог бы жонглировать, чтоб подкидывать и ловить. Дунь посильней, они и рассыплются.

— Садись и пиши!

Еще маме, главное, приказывает! Мама про себя лучше знает.

— Она же сказала, что она не будет, — вдруг вмешалась Ася — Мама же вам сказала! Если она не может!

Она не хотела вмешиваться, честное слово. А сама вдруг слышит, что уже кричит:

— Никакого кризиса у нее нет! Никакого подъема у нее не будет!

— Аська! — кинулись к Асе мама и Валентина Васильевна. — Ты что, Аська?

Папа ворвался в комнату, подхватил Асю на руки. Вытащил ее в коридор и теперь с ней бегает по коридору, прижимая к себе, как маленькую:

— Тише, тише. Чего это ты влезаешь? Нехорошо.

Слышно, как Валентина Васильевна вздыхает за дверью:

— Ну, довела ребенка?!

Как будто это не она довела…

— Хочешь, поедем со мной в театр? — предлагает папа.

— Не поеду, — сердится Ася. — Почему она маме не верит? Мама же про себя лучше знает!

— Не дури, — папа тоже сердится, — Это не твоего ума дело.

И все-таки Асю в театр утащил.

Этот спектакль Ася уже три раза видала. Лес на сцене, избушка на курьих ножках. Злая старуха-волшебница варит в огромном чане волшебный суп, чтобы всех вокруг превращать, и этот суп злобно дымится. Она всех превращает! Тронет клюкой — ты жаба. Сидишь в бородавках, таращишься, сказать ничего не можешь. Или тронет — змея. Шипишь, бьешь хвостом. Одну маленькую девочку, которая случайно к ней забрела, вообще превратила в рукомойник. Он так жалобно тренькает, когда злая волшебница моет руки. Но все равно, как всегда в театре, сразу видно, что этот рукомойник — девочка и что она плачет…

Вообще-то сказка для маленьких. Рядом с Асей в служебной ложе сидит Маринка Булавина и ужасно переживает за свою маму, заслуженную артистку Булавину, которая играет сейчас злую волшебницу. Маринке шесть лет. Она ужасно переживает, что ее мама такая хорошая, а весь зал ее ненавидит. За что? Это просто такая роль! А зал сейчас прямо разорвал бы ее маму на части! Кричит, топает и свистит. У Маринки слезы в глазах.

Скорей бы уж антракт.

Папы не видно. Зато всюду мелькает тетя Неля Чукреева. Она сегодня этот спектакль записывает для радио.

Дальше — известно, что будет. Пионер Вася случайно зайдет в избушку напиться. И услышит голос своей сестренки, которую он ищет, а она стоит рядом как рукомойник. Вася сразу решил тут остаться. Злая волшебница даже обрадовалась. Пусть Вася солит ей суп, метет пол. Она эти дела не любит. Обещает в награду, что поможет найти сестренку. Сама, между прочим, мечтает превратить Васю в жабу. Зачем-то ей столько жаб! Коллекция, что ли? Но Вася вдруг поглядел на эту злую волшебницу и увидел, что она похожа на его добрую бабушку, которая в прошлом году как раз исчезла при весьма странных обстоятельствах.

И как только он это подумал, злая сила вдруг у старухи пропала! Хочет кого-нибудь превратить, а не может. С помелом скачет по сцене! Рвет на себе зеленые волосы! Даже жалко ее, честное слово! Вдруг такое бессилие. Больше не может свое дело делать. А водить трамвай ее все равно не примут. Больно стара! Просит теперь волшебную птицу, чтоб та ей вернула силу. Птица тоже не может, Она вообще сидит в клетке. Что она может?

А Вася вдруг эту злую старуху обнял и поцеловал…

И сразу все чары спали. Она действительно Васина пропавшая бабушка! Теперь плачет. Девочка-рукомойник к ней бежит. Все зайцы, медведи, волки тоже расколдовались. Выскочили на авансцену, взялись за лапы, танцуют от счастья и поют: «Нас пленила злая сила, но любовь ее сразила, потому и говорят — для любови нет преград». А бывшая злая волшебница уже гладко причесана, кланяется и держит за руку своего Васю с девочкой.

Ну, это все потом. Просто Ася знает.

А в антракте она с Маринкой Булавиной сидела в гримуборной у ее мамы, заслуженной артистки Булавиной. Маринка все трогала свою маму: «Ты ведь хорошая, правда?» Будто она все-таки сомневается. Глупая еще, даже в школу не ходит. «А то нет?» — басом засмеялась Булавина. И сделала в зеркало страшное лицо. Это она репетировала. «Просто такая роль, да?» — все приставала Маринка. Будто она не знает! «Прекрасная роль», — страшным басом подтвердила Булавина и подмигнула Асе. Вдруг закричала кому-то в коридор: «Леша, твой попугай, случаем, не муляж? Молчит, как чурка! С ним общаться скучно!» И в гримуборную заглянул артист Стурис. Он, значит, Васю сегодня играет? Ася и не узнала. Стурис слегка смутился, ее увидев. Выходит, это попугай Гарик сидел на сцене в клетке? Ася только теперь поняла. «А вдруг бы вам не понравилось, что он скажет?» — отшутился Стурис. И уже исчез.