Девушка со снайперской винтовкой - Жукова Юлия Константиновна - Страница 5

Мне было уже 17 лет, но я не отличалась боевитостью и самостоятельностью, не всегда умела постоять даже за себя. А теперь пришлось отстаивать интересы нескольких десятков подростков, заботиться о том, чтобы и производственная практика у ребят на заводе проходила организованно, и быт с питанием были налажены. Как говорится, положение обязывало. Понемногу я научилась спорить с начальством, доказывать, Добиваться, кое-что стало неплохо получаться. Во всяком случае, так оценила мою общественную работу наша заводская, многотиражка, которую я сохранила.

В общем, дел хватало, я основательно была занята и производственными, и общественными делами, скучать не приходилось.

Но молодость — она всегда молодость. Когда выдавалось свободное время (правда, это бывало не так уж часто), встречалась с прежними своими друзьями, ходила в гости, в кино и даже на танцы.

Однажды узнала, что в госпиталь, размещенный в нашей школе, прибыл мой одноклассник Володя Чемряев. С разрешения мамы потратила часть своего заработка, купила чего-то вкусненького на базаре и отправилась навестить раненого. Мы долго разговаривали. Володя рассказал, что в 16 лет он, обманув все комиссии, умудрился поступить в пехотное военное училище, в 17 лет командовал ротой, был ранен и вот теперь лечился в стенах своей родной школы. Прощаясь, Володя сказал: «Знаешь, Юля, меня направляют на Сталинградский фронт, чувствую, что оттуда я не вернусь». Так и случилось, он погиб под Сталинградом…

Еще один мой одноклассник — Юрий Зайцев — тоже добровольно ушел на фронт. Остался жив, но потерял руку.

Об остальных мальчишках моего довоенного класса ничего не знаю. Вообще-то моим ровесникам, родившимся в 1926 году, повезло, многие из них даже в армию не призывались и остались живы.

Шел 1943 год. Наступило лето, стало немного легче. Все чуть-чуть ожили, оклемались, как у нас говорили. Мы ходили за ягодами, собирали грибы, ловили рыбу. Реками наша местность богата. Кроме Урала, рядом с городом протекали Чаган, Деркул и еще какие-то маленькие речушки. Рыбы в них в то время водилось много, а в Урале была даже красная рыба. Поэтому с рыбалки мы никогда не возвращались с пустыми руками. Маме дали за городом крохотный участок земли, мы посадили там картошку, а осенью собрали неплохой урожай. Не перестаю удивляться: ведь в то время было очень голодно, однако картошку с загородного участка не воровали.

Вообще с 1943 года с питанием стало немного легче. Разговаривала не так давно со своей заводской подругой Юлей Ларгиной, и она вспомнила, что, когда мы с ней работали в ночную смену, моя мама готовила к нашему обеденному перерыву (в 12 часов ночи) винегрет. Мы приходили ко мне домой (завод располагался в 10–15 минутах ходьбы). «Целый таз винегрета, — рассказывала Юля, — мы приходили и все съедали. Все до крошки».

Так шло время, я уже хорошо освоилась с работой, стала настоящим рабочим человеком. Однако мысль о фронте не покидала меня.

И вот однажды утром я встретила на улице Валю Шилову, мою подругу еще с детсадовских времен. Правда, она была на два года старше меня, поэтому в детском саду мы были в разных группах, в школе — в разных классах. Так получилось, что и на заводе оказались в разных цехах. Подружились мы благодаря нашим мамам, которые в молодости, состояли в одной комсомольской организации и сохранили дружеские отношения на все последующие годы.

Валя была необыкновенным человеком. Такие добрые, отзывчивые на чужую беду и радость люди, не способные по своей натуре на нечестность и обман даже в малом, по-моему, редко встречаются. Небольшого роста, хрупкая, она, тем не менее, была сильной, волевой, что особенно проявилось во время ее службы в армии. Меня больше всего поражали ее глаза — светлые, ясные и какие-то бездонные… Кто-то однажды сказал мне, что люди с такими глазами долго не живут. К сожалению, пророчество это сбылось: она погибла через три месяца после прибытия на фронт…

А в то летнее утро, встретив Валю, я узнала, что в городе организованы двухнедельные, с отрывом от работы, курсы начальной военной подготовки для девушек. Принимали на курсы по рекомендации комсомольской организации. Валя уже поступила. «Все, — решила я, — пришло мое время, тоже пойду на эти курсы». Валя пыталась остудить мой пыл, сообщив, что принимают девушек не моложе 18 лет. Мне до восемнадцати оставалось более полугода. Но я решила, во что бы то ни стало поступить на эти курсы: то был реальный шанс приблизиться к осуществлению моей мечты — попасть на фронт.

Наступил первый день занятий, приходить надо было с паспортом. Я явилась, естественно, без всяких документов. На вопрос о паспорте пролепетала что-то невнятное. На первый раз поверили. Но когда это повторилось на второй, на третий день, преподаватели, конечно, догадались. Однако из группы почему-то не стали отчислять. Возможно, подкупило мое страстное желание попасть на фронт и старательность, с какой я относилась к занятиям, а может быть, просто план набора был выполнен не полностью. Не знаю. Нагрузка на курсах оказалась очень большой, занимались по семь-восемь часов ежедневно, включая и выходные дни. Учили нас воинскому уставу, строевой подготовке, ползанию по-пластунски, маскировке, рытью окопов и даже стрельбе из малокалиберной винтовки — и все на улице, в любую погоду. Насколько мне помнится, ни одна из девчонок, несмотря на трудности, не дрогнула. Через две недели выдавали справки о завершении обучения на курсах начальной военной подготовки. Вот теперь от меня снова потребовался паспорт. Увы, 18 лет мне еще не исполнилось, паспорт бессмысленно было предъявлять, а посему я, единственная из всей группы, никакого документа не получила. Тогда я не придала этому никакого значения: подумаешь, какая-то бумажка.

Прошло полгода. И вот как-то иду на работу и опять у заводской проходной (вот ведь как бывает!) сталкиваюсь с Валей, очень взволнованной. Я удивилась: начиналась наша смена, а она шла с завода. Оказалось, что Валя и другие девчата, окончившие те самые курсы НВП, на которых полулегально занималась и я, получили из военкомата повестки, их призывали в армию. А основанием для призыва послужили те самые справки, о которых я отозвалась так пренебрежительно. Я не пошла на работу, решила вместе с Валей идти в военкомат, хотя за самовольный невыход на работу мне грозила серьезная кара, могли и под суд отдать. Но в тот момент я даже не подумала об этом. Я должна была попасть на фронт!

Когда мы пришли в военкомат, там уже собрались все девчата с курсов. Стали они доставать документы, в том числе и злосчастные справки. Только теперь я сообразила, что у меня не было с собой вообще никаких документов, кроме заводского пропуска. Не спасовала, вместе со всеми вошла в кабинет городского военного комиссара, который почему-то сам принимал нас. Вероятно, с учетом того, что призывники были несколько необычные. Села на крайний стул около двери и стала соображать, как мне выкрутиться из положения. Ничего не придумала. А горвоенком, узнав, что у меня нет никаких документов, даже разговаривать со мной отказался и предложил вернуться на завод, работать для фронта. С трудом уговорила выслушать меня. Выслушал, удивился, что я окончила курсы на одни «пятерки», но призывные документы оформлять отказался. На прощание поинтересовался, не дочь ли я Александры Ивановны Жуковой.

Из военкомата пошла на завод. Но работалось что-то неважно, мысли заняты были одним: как вместе с остальными девчатами попасть на фронт. Вернулась домой после смены, около 12 часов ночи. Мама еще не спала. Чем-то расстроенная, она стояла у корыта и ожесточенно терла белье.

— Что с тобой, мама? Чем ты расстроена?

— По-твоему, я должна радоваться, что ты тайком от нас с отцом идешь в военкомат и просишь отправить тебя на фронт? Ты же девчонка еще, у тебя больное сердце. В конце концов, даже ребят твоего возраста еще не призывают.

— Но ведь я комсомолка, мама, и окончила специальные курсы.

В общем, разговор получился очень тяжелый. Я тогда не могла понять, от кого мама узнала о моем походе в военкомат, думала, что кто-то из девчат проговорился. Огорченная разговором с мамой, я пошла спать и не предполагала, что мои родители в ту ночь вообще не уснут, решая, как им поступить.