Лестница - Житинский Александр Николаевич - Страница 19

— Когда я вырасту, я буду солдатом, — неожиданно и твердо произнес он. — И всех убью!

— Посмотрим еще! — разозлившись, ответил Пирошников, которому мальчик не слишком понравился, что, впрочем, совершенно понятно. Владимир мало имел общения с детьми, хотя полагал в душе, что относится к ним с любовью, причем последняя подразумевала в детях необыкновенно смешные и милые существа, от которых сплошной восторг и удовольствие.

— Убью! Убью! — повторил мальчик, совсем уж набычившись и без тени шутки.

— Ладно, — примирительно сказал Пирошников и вдруг ощутил проснувшееся в душе благородство и нечто вроде отцовского чувства. — Вот посмотри… — И он извлек из пачки открыток другую репродукцию Ван-Гога, а именно известный автопортрет с отрезанным ухом. — Этот… Этот дядя был художником. Он рисовал картины, а ты их рвешь. Посмотри, каким он был. Ему очень плохо жилось, он был совсем один и отрезал себе ухо.

Толик недоверчиво посмотрел на репродукцию и пощупал свое ухо.

— А где оно? — спросил он.

— Он его отрезал, — скорбно произнес Пирошников. — Его нет.

— И выбросил?

— Откуда я знаю? Дело совсем не в этом.

— Он плакал? — спросил Толик.

— Не думаю, — ответил молодой человек. — Но ему было больно. Главным образом, морально. Ты понимаешь, что такое морально?

— Понимаю, — неожиданно кивнул Толик.

— Вот… У него был брат, с которым они дружили. У тебя есть брат?

Толик отрицательно покачал головой, и Пирошников заметил, что сосредоточенное и неприязненное выражение исчезло с лица мальчика, который, судя по всему, заинтересовался разговором.

— У меня тоже нет брата, — сказал Пирошников. — С братом было бы лучше, правда?

— Нет, — ответил Толик. — Он бы дрался.

Так они и разговаривали, молодые люди, о голландском живописце, а заодно о некоторых других вещах, в частности о родственниках, которыми оба собеседника довольны не были. Пирошников заметил, что Толик назвал Наденьку просто по имени, когда речь зашла о ней. О матери Толика Владимир не спрашивал, потому что опасался навеять на мальчика дурное настроение.

— Давай ты будешь моим братом, а я твоим, — предложил Пирошников.

Произнеся эти слова, он почувствовал душевную легкость, какой давно уже не испытывал, ибо не помнил, когда он предлагал кому-нибудь дружбу. Но мальчик неожиданно замкнулся и лишь замотал головой.

— Я жду папу и маму, — наконец объяснил он. — Они приедут с Северного полюса, а потом народят мне братьев. Много-много…

— Постой, — не понял Пирошников. — Мама же у тебя здесь. Тебя тетя Надя откуда вчера привела?

— От бабушки.

— А мама твоя где?

— На Северном полюсе, — печально проговорил мальчик и даже рукой махнул куда-то в сторону.

Пирошников ничего не понял из объяснений Толика. Выходило, что Наденька вчера вечером придумала всю эту историю с женщиной, ее новым мужем и прочим, — но для чего? Владимир как-то сразу поверил именно мальчику, потому что не видел причины, зачем Толику врать. Но Наденьке, Наденьке-то зачем?.. Он осторожно принялся расспрашивать Толика о его жизни, и тут выяснились некоторые подробности. Во-первых, мальчик считал себя племянником Наденьки и внуком какой-то бабушки Лены, у которой он до вчерашнего дня проживал. Во-вторых, родителей своих Толик не помнил, знал лишь, что они обитают постоянно на Северном полюсе, о каком имел представление очень смутное.

— Полярники они, что ли? — спросил совсем сбитый с толку Пирошников.

— Они там живут в ледяном дворце, — спокойно отвечал мальчик. — У них был самолет, но он сломался. Они его починят и прилетят.

Тут Пирошников удостоверился, что все это не более чем пересказ бабушкиной версии об отсутствующих родителях. Но Толик продолжал говорить, увлекшись, и рассказал много. Вкратце его рассказ выглядел следующим образом.

Отец Толика в пушистой шапке и такой же шубе охотился на белых медведей. Он был очень сильный и мог побороть много белых медведей сразу. Местные жители, которые там, на Северном полюсе, обитали, прозвали его за это Снежным человеком, а маму называли Снежинка. Она сидела в ледяном дворце и смотрела в бинокль по сторонам и тоже была очень сильная и красивая. Вдобавок они присылали Толику письма с разноцветными марками, а еще присылали подарки на день рождения и к Новому году. Но к сожалению, приятели Толика во все это верили мало, и если бы не письма с марками, то и вообще бы не верили. О последнем Пирошников догадался по слегка обиженному и настойчивому тону мальчика, излагавшего такую вот легенду.

Поверите, у Владимира сердце сжалось, когда он слушал волшебную сказку Толика. Он, конечно же, сразу догадался, что нет у Толика никаких родителей, что они умерли или с ними еще что произошло. Как же больно будет мальчику узнать правду! Как трудно будет расстаться со сказкой! Чем он ее заменит? Такие примерно мысли взволновали Пирошникова да еще томил вопрос о Наденькиной версии. Молодой человек даже забыл о собственных своих злоключениях и смотрел на мальчика с печалью, а тот приводил все новые факты из жизни родителей и новые доказательства, но слишком уж ожесточенно, по чему Пирошников определил, что и сам Толик в душе почти уж разуверился и устал ждать, но хватается за сказку, как утопающий за соломинку.

Молодой человек машинально перебирал в руках открытки, причем среди них попалась ему и репродукция Рафаэля, на обратной стороне которой с решительностью было начертано: «Прощайте и простите за причиненное беспокойство». Это были его собственные слова, написанные вчера, перед головоломным спуском из окна. Пирошников усмехнулся, припомнив вчерашние приключения, и не без удовлетворения ощутил, что он будто бы узнал что-то новое за прошедшие сутки, хотя, что именно, сказать бы сразу затруднился.

Он не стал далее расспрашивать мальчика, а предложил тому поиграть в какую-нибудь игру, и последующие полчаса они провели весьма увлекательно. Затеяли так называемую игру в «Чапаева», которая состоит в сбивании с доски своими шашками шашек противника, — игру, которой Пирошников увлекался еще в детстве и которая оказалась знакомой и Толику. Партнеры вошли в азарт и с возгласами щелкали по шашкам. Пирошников, конечно, слегка поддавался, ибо мальчик не овладел еще искусством точного удара, но тем не менее и он получал от игры удовольствие.

Спохватившись, Владимир прочитал Наденькину записку, из которой уяснил, что пропущено время, когда Толику надо было дать лекарство. Пирошников захлопотал, сбегал на кухню за водой, а потом проявил выдержку и красноречие, уговаривая мальчика проглотить таблетку. Покончив с этим делом, он с воодушевлением принялся разогревать обед, действуя точно по инструкции, для чего перенес с подоконника на газовую плиту кастрюли, в одной из которых оказался бульон, а в другой каша, и, стоя у плиты, начал сосредоточенно и даже несколько важно помешивать ложкой вышеназванную кашу, дабы она не пригорела. Он нацепил Наденькин фартук и выглядел как образцовый и заботливый родитель. Появившаяся на месте действия Лариса Павловна тонко и понимающе улыбнулась, из чего следовало, что она вроде бы одобряет его действия. Наш молодой человек твердо решил играть роль до конца, сохраняя полное достоинство. Тут же вспомнил он о совете Наденьки и, пользуясь случаем, заговорил с соседкой.

— Лариса Павловна, — произнес он, стараясь придать голосу обаяние, но без подобострастия, — я хотел извиниться за вторжение на вашу территорию, так сказать. Дело в том…

— Ах, пустяки! — вскинув брови, прервала его Лариса Павловна, смотря на Пирошникова каким-то заинтересованным взглядом. — Эта комната не моя, так что можете пока пользоваться…

— Спасибо, — наклонил голову Пирошников и летучими шагами официанта поспешил в комнату, неся подогретые блюда.

Он обнаружил Толика стоящим босиком на полу у своего чемоданчика, который был раскрыт. Мальчик, наклонившись, рылся в нем, перебирая рубашки, штанишки и прочую одежду, пока наконец не извлек из-под низу какую-то фотографию.