Дитя эпохи - Житинский Александр Николаевич - Страница 24

– Зачем ты сюда приехал? – допытывался я у Автандила.

– А! – восклицал он, делая взмах рукой. – Я знаю, да?

Потом мы почему-то оказались на горе Мтацминда. Это такая знаменитая гора, которая установлена прямо над городом. Обратно мы ехали на фуникулере, распевая песни. Собственно, пел весь фуникулер. От песен его очень качало. Интересно, что туда мы не ехали на фуникулере. Как мы оказались на горе, мне неясно и сейчас.

Последний аккорд гостеприимства был, вероятно, самым громким и ликующим. К сожалению, я его не помню совсем. Я очнулся в самолете, на высоте десяти тысяч метров. Передо мной стояла стюардесса, наблюдая за процессом моего пробуждения. В руках у меня был большой рог с отделкой из серебра и на серебряной цепочке. В роге было еще много вина. Из нагрудного кармана, наподобие платочка, торчали сложенные бумажки. Я развернул их и убедился, что это подписанные акты о приемке договора.

Акты юридически удостоверяли, что я выполнил научную работу на двадцать тысяч рублей.

– Гражданин, – сказала стюардесса. – Пристегнитесь.

– Зачем? – спросил я.

– Идем на посадку.

Я допил вино из рога и пристегнулся. На роге я заметил серебряную пластинку с гравировкой: «Другу Петру от друга Автандила с большой любовью. Чтоб жизнь твоя всегда была полна, как этот рог!»

Когда он успел это сделать?

Теперь, когда меня спрашивают, бывал ли я в Тбилиси, я всегда нерешительно отвечаю: «Да как сказать...»

И действительно, как сказать?

Распределение

Я прилетел как раз во-время. Начиналось самое главное.

На кафедре вывесили листок с местами распределения. Места уже были известны, благодаря моим стараниям. Несмотря на это, группа толпилась возле листка и снова занималась обсуждением. Ходили самые невероятные слухи. Кто-то утверждал, что в Новгороде дают квартиру. Сметанин заявил, что в одном почтовом ящике, который фигурировал в списке, квартальная премия больше зарплаты за тот же период.

Я пришел в нашу комнату и показал Чемогурову акты.

– Они даже отчет как следует не посмотрели, – сказал я.

– Ты наивный человек, – сказал Чемогуров. – У них оставались лишние двадцать тысяч рублей. Приближался конец года. Вот они их и потратили. Все довольны – и они, и мы.

– Я недоволен, – сказал я.

– Ты тщеславен, – заявил Чемогуров. – Кстати, могу сообщить, что тебя оставляют на кафедре. Вместе с Крыловым. Его в аспирантуру, а тебя мэнээсом.

– Кем?

– Младшим научным сотрудником. Сто пять рэ... Юрий Тимофеевич уже подыскивает для тебя новый договор.

Я пошел потолкаться у объявления. Видимо, все уже знали о решении профессора. Никто не интересовался моими планами и надеждами.

Мимо объявления быстро прошел Крылов. Вид у него был ужасный. Глаза ввалились, волосы были в беспорядке, руки болтались, как у куклы. Сметанин окликнул его, но Крылов не отозвался, а прошел в нашу комнату. Я последовал за ним.

– Ты чего? – спросил я.

Крылов проглотил слюну, двигая острым кадыком.

– Отстань, – сказал он.

– Женишься, что ли? – продолжал я.

Крылов схватил со стола тетрадь и запустил в меня. Я увернулся. Тетрадь пролетела мимо и ударилась в лоб Мих-Миху, который как раз входил в комнату. Мих-Мих и бровью не повел. Он нагнулся за тетрадью, а Крылов, даже не извинившись, отвернулся к окну.

– Слава, – сказал Мих-Мих, – возьми себя в руки. Неужели из-за этой...

– Чего вам всем надо?! Чего вы все ко мне лезете?! – в отчаянии завопил Крылов и бросился вон из комнаты.

Из-за интегратора вышел Чемогуров, и мы устроили небольшой симпозиум. Мих-Миху был известен диагноз. Он его нам сообщил. Крылов переживал разрыв с Викой. У него наконец открылись глаза, чему Вика в немалой степени способствовала. Она выкинула следующий номер.

В мое отсутствие она пошла в гости к Сметанину и Миле. Там было чаепитие с профессором, во время которого Вика пыталась повлиять на распределение. Она очень мило болтала и как бы невзначай давала всем характеристики. У нее был свой средний балл оценок для нашей группы. В частности, я был назван эгоистом и неуживчивым человеком. Крылова Вика характеризовала как талантливого, но неуправляемого. Сметанин же оказался покладистым и преданным делу работником. Вика о себе умолчала, но ее дополнил Сметанин. По его мнению, она могла влиять на Крылова в нужную сторону.

Во всем этом была известная доля истины.

Короче говоря, они дали понять профессору, что кафедра нуждается в верных ему людях. Если таланту Мих-Миха прибавить талант Крылова да мой индивидуализм, неизвестно что может получиться. А тут еще вечный оппозиционер Чемогуров, под влияние которого я попал. Следовательно, нужно было оставить Крылова в аспирантуре, но для равновесия и лучшего морального климата взять на кафедру Сметанина и Вику.

Это не было сказано прямо, но профессор понял. Большая политика делалась тонко, под звон серебряных ложечек.

Надо отдать должное Юрию Тимофеевичу. Он холодно выслушал Вику и удалился в свой кабинет. На следующий день он вызвал Крылова вместе с Мих-Михом и изложил им результаты чаепития. Профессор не побоялся вторгнуться в личную жизнь Славки, как побоялся сделать я.

– Она далеко пойдет, – заметил Чемогуров.

– Может быть. Только не у нас на кафедре, – сказал Мих-Мих.

У Крылова было объяснение с возлюбленной. Что они там говорили, никто не знает, но Славка после этого стал невменяем. Он замкнулся и ни с кем не разговаривал.

Такова была обстановка перед распределением.

Группа пока ничего не знала. Естественно, что Сметанин и Вика помалкивали.

Наконец наступил день распределения. Оно проходило в конференц-зале института, где обычно заседал Ученый Совет. С утра мы собрались в коридоре под дверями. Нас возглавляла Зоя Давыдовна, у которой был список.

Без четверти десять в зал стали собираться люди. Пришли заместитель ректора, профессор Юрий Тимофеевич, Мих-Мих. Было много незнакомых. Зоя Давыдовна объяснила, что это представители предприятий.

По коридору прошел коренастый человек в унтах и тоже вошел в конференц-зал.

– Это из Кутырьмы, – сказал Зоя Давыдовна.

В группе произошло замешательство, особенно в той ее части, которая замыкала список.

– Мы поедем, мы помчимся на оленях утром рано... – пропел Сметанин. Теперь он чувствовал себя в безопасности.

В десять часов Зоя Давыдовна пригласила в зал Славку. Он вошел спокойно и безучастно. Вообще, в это утро он ни на кого не смотрел.

Мы прильнули к дверной щели. Кто ухом, кто глазом. Ничего не было видно, да и слышно тоже.

Через пятнадцать минут дверь открылась, и Крылов вышел. Такой же прямой, будто проглотивший аршин. Вика старалась на него не смотреть. У нее на лице были красные пятна.

– Ну что? – выдохнули все, хотя распределение Славки было делом решенным.

Крылов пожал плечами. Тут же из зала вылетел Мих-Мих. У него были круглые глаза. Он подбежал к Славке сзади и два раза тряхнул его за плечи.

– Ты соображаешь, что ты наделал! Это же не только твое личное дело! Ты ставишь под удар работу! – свистящим шепотом произнес он.

Мы застыли, не понимая. Мих-Мих обвел нас взглядом и сказал с горечью:

– Он распределился в Кутырьму! А что я мог сделать?...

Я посмотрел на Вику. До нее доходил смысл сказанных слов. Только теперь она, кажется, поняла, что разрыв со Славкой – это серьезно. Навсегда.

В зал вошел следующий. А оттуда выскочил довольный человек в унтах. У него были причины радоваться. Во-первых, он быстро освободился, вопреки ожиданиям, а во-вторых, получил лучшего молодого специалиста. Он подошел к Славке, пожал ему руку, и они стали о чем-то разговаривать. Крылов улыбался.

Когда подошла моя очередь, я вошел в зал и узнал, что мне предлагает работу Министерство высшего и среднего специального образования. Министерство направляло меня в распоряжение нашего института. Я решил не отказываться, это было бы теперь не оригинально. Мне подсунули большой лист и я расписался. В одной из граф на листе значилось: «жилплощадь не предоставляется». Я не знал, что в таких случаях нужно говорить и сказал «спасибо».