Черный амулет - Жиров Александр - Страница 1

Александр ЖИРОВ

ЧЕРНЫЙ АМУЛЕТ

1

Полковник в отставке Василий Кондратьев сидел на угловом диванчике и курил. На плите доваривался борщ по-украински. Приятный запах смешивался с табачным дымом и расползался по квартире. Через открытую дверь кухни Кондратьев видел в кресле жену с вязаньем в руках.

«Весь шкаф завален этим дурацким вязаньем. Понятно, если бы на продажу вязала. А то вяжет и распускает, вяжет и распускает». Высказывать эти соображения вслух Кондратьев не стал. В таком возрасте научиться вязать на продажу, видимо, уже невозможно.

Зато возможно научиться прятать отрицательные эмоции, которые к старости одолевали все чаще и чаще. Врачи утверждали, что это невроз. Но что такое невроз, спрашивается? Если пользоваться научными трактовками – черт зубы переломает.

Зато недавно увидал на столе у сына книжку. Название дурацкое: «Звуки МУ».

А внутри – мудрые мысли обо всем на свете. Про невроз сказано, что это всего лишь чувствительное отношение к миру. Может, так оно и есть?

Тяга двадцатилетнего Борьки к подобным книгам полковнику очень нравилась. Жаль, правда, что воспитанием сына никто и никогда толком не занимался.

Кондратьев служил в частях специального назначения и до выхода в отставку большую часть времени проводил в загранкомандировках или на спецкурсах между ними.

Спасибо жене Лене: семью сохранила, вытерпела, не позарилась на легкую жизнь.

А дочь какая выросла? Катюша… Красавица, умница. Двадцать три года, дипломированный врач, впору и мужика толкового завести.

Не пара, конечно, ей этот черный студент – Кофи Догме из Бенина. Говорит, после смерти деда стал вождем своего племени. Так и вьется молодой вождь вокруг дочери, так и бьет копытом… Между прочим, именно Борька, паразит, своего черного дружка с сестрой познакомил.

Стань этот Кофи хоть вторым генеральным секретарем ООН, нянчить черных внуков Кондратьев не хотел. Нет, он не считал себя расистом, тем более что мулат Кофи был способным студентом.

По большому счету отставной полковник ему даже симпатизировал, но иметь черных внуков – нет уж, увольте!

И за сыном Василий Константинович в последнее время стал замечать странные вещи. Нигде парень не подрабатывал, а все институтские каникулы то из ресторана возвращался подшофе, то на каких-то вечеринках пропадал.

Откуда, спрашивается, деньги на развлечения? И ведь ни копейки у отца с матерью не попросил! Более того, почти ежедневно сын разъезжал по Питеру на семейном «жигуленке», причем всегда оставлял после себя полный бак бензина… Ох, не ввязался бы в дурную компанию! Потом никаких денег не хватит, чтобы выпутаться…

Тяжелые предчувствия переполняли грудь, но оснований для беспокойства сейчас было как раз меньше обычного: на пороге нового семестра сын со своим черным другом отправились на пару деньков в родную деревню Василия Константиновича – в Васнецовку, что на берегу Вялье-озера, в ста километрах от Петербурга. Уж там-то дед Константин побузить не даст. Баня, грибы, рыбалка, – может, отец даже на охоту парней возьмет… Наберет этот Кофи впечатлений на год вперед.

Полковник докурил сигарету и замял ее указательным пальцем в пепельнице.

– Я, Леночка, пожалуй, прилягу. Чтото поясницу ломит, – сказал он, направляясь в гостиную.

Включив телевизор, Василий Константинович растянулся на диване. Шла передача «В мире животных», и Николай Дроздов с умилением рассказывал о львах. Царь зверей, родившийся в московском зоопарке, производил довольно жалкое впечатление. Совсем не царственное. Грива пышная, а взгляд тусклыйтусклый.

Ведущий сменил тему. О львах, видимо, он уже все рассказал; пришла пора познакомить телезрителей с обитателями мангровых лесов.

Василий Константинович, лежа на мягком диване, уже проваливался в сладкую дремоту. Упоминание мангровых лесов всколыхнуло в памяти события четвертьвековой давности. Сперва он вспомнил гнилостные испарения мангрового леса и черную руку колдуна со сверкающим ножом.

Затем память вгрызлась в глубину событий еще на несколько дней. Белая дорога между холмов с редкими пальмами.

Колонна запыленных бойцов. Звучат усталые голоса, и кто-то говорит: «Черт бы побрал эту Западную Африку… Черт бы побрал эту Дагомею… В тенек бы, под яблоньку. С пивком…»

– Баньку с пивком. А потом что – Маньку с блинком?!

В полудреме полковник произнес те самые слова, которые некогда привели в трепет его подчиненных – десантников капитана Кондратьева. Елена Владимировна удивленно покосилась из своего кресла:

– Вась, что ты несешь?

Не получив ответа, она вдруг всплеснула руками и ринулась на кухню. К кастрюле с украинским борщом. А перед мысленным взором Василия Константиновича появилось размытое лицо прапорщика Иванова, вместе с которым двадцать пять лет назад ему довелось совершать государственный переворот в дагомейской столице Порто-Ново.

– Прогадал ты, – говорил прапорщик своему боевому другу и командиру. – Зря все-таки тогда с Зуби… Может, ничего и не было бы…

– Чего не было бы? – не понял Василий.

– Я думал, ты знаешь.

– Что знаешь?.. Что знаешь, сволочь?!

Кондратьев закричал и попробовал схватить прапорщика Иванова за грудки.

Руки были, словно из ваты, и сделать это удалось не сразу. А когда схватил, то увидел, что держит не тогдашнего молодого прапорщика Иванова, а собственного семидесятипятилетнего отца – Константина Васильевича из Васнецовки.

– Сынок, я же тебя предупреждал. Почему ты меня не послушал?

– Я… Я ничего не сделал, – как ребенок, начал оправдываться Василий Константинович.

– Смотри, чтобы он с тобой не обошелся так же.

– Хорошо, отец. Хорошо, – залепетал Василий, совершенно не представляя, о чем идет речь. – Я все сделаю, будь спокоен.

– Уж как я спокоен, – произнес Константин Васильевич, дико захохотал и сквозь хохот выговорил мертвенно-синими губами: – Мне теперь волноваться нечего…

Константин Васильевич продолжал еще говорить, но хохот заглушал слова. Невозможно было ничего разобрать. Наверное, впервые в жизни Василию Кондратьеву стало по-настоящему страшно. Он понимал, что спит, что нужно всего лишь проснуться. Но ничего из этого не выходило.

2

Дождь лил как из ведра. В просветы среди фруктовых деревьев виднелась дорожка, выложенная бетонными плитками. На плитках вспузыривались крупные капли. Дорожка вела между сараем и домом к калитке. Стоя на краю огорода стариков Кондратьевых, Кофи Догме с трудом различал угол крыльца и краешек завалинки, на которой они с Борисом потрошили рыбу сегодня утром.

Он увидел, как в «УАЗе» с синими мигалками на крыше распахнулись двери.

Вылез какой-то человек в телогрейке и опрометью бросился во двор. Его заслонил угол дома. Следом в калитку влетел кто-то в такой же армейской плащ-палатке, как у Кофи.

«Борька!» – догадался он. Голова работала с предельной ясностью. Амулет не только требовал крови. Амулет придавал силы для того, чтобы кровь добыть. «Такие „УАЗы-469“ и в Бенине нередко можно встретить», – отметил про себя молодой вождь.

– Вы не плачьте, гражданочка, – сказал сержант Федор Пантелеев, проходя в комнату и оставляя мокрые следы на полу. – Успокойтесь. В жизни чего только не бывает. Как вас звать-то?

Заливаясь горючими слезами, бабушка Бориса Кондратьева едва выдавила:

– Любовь Семеновна…

– Где мы присядем? – спросил сержант.

А сам немедленно уселся за обеденный стол. Телогрейку он оставил в сенях и теперь мало отличался от нормального питерского милиционера.

Любовь Семеновна, промокая уголком головного платка глаза, послушно села.

Рядом с ней расположился Борис. По дороге на центральную усадьбу и обратно он крепко надеялся, что дед вернулся.

В голове даже вертелись уже слова извинений, с которыми он обратился бы к милиционеру: «Господи, какое было бы счастье!»