Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи - Жиганец Фима - Страница 4

Я, значить, решил безобразие прекратить. Если каждый будет природу глушить, это ж сколько рыбы надо? Ну, кому морду набил, кого постращал. Так что вскорости всё село знало, что с шашками можно рыбалить только мне да брательнику моему Коляне. И настала у нас тишь-гладь, божья благодать.

Сидим как-то с Коляней на бережку, никого не трогаем, наслаждаемся. Понятное дело, в «сидоре» пяток шашек лежит. Чё б мы иначе на бережку-то делали? Гляжу, старушонка семенит, Анисимовна. Она деда своего год как схоронила, живёт одна, а хозяйство не тянет: за восемьдесят годков перевалило. Подкатила к нам, говорит – мол, доброго здоровьица, ребятки… Ну, здорово, Анисимовна, чего тебя сюда занесло, старую? Чего на печи не лежится? Да вот, говорит, ребятки, пособили бы вы мне бычка забить. Умаялась я с им, окаянным, пущу его на мясо, меньше хлопот. Только как бы так его жизни лишить, чтоб не мучился? А то ить этот Яшка (бык это – Яшка) у меня на руках вырос, я его чуть не своей титькой прикармливала… Не снесу я его страданий.

Колян-то, брательник, парень у нас в семье башковитый. Он даже в ветеринарном техникуме полгода учился, посля бросил и шоферить пошёл. Потом, как грузовик-то по пьяной лавочке в карьер перекинул, пересел на трактор. А с трактора согнали, опять его к животным потянуло – в скотники. Так что бабка знала, к кому обращаться. Вот Колян и говорит: ты, Анисимовна, не боись. Твой Яшка умрёт геройской смертью, даже и мявкнуть не успеет. В наш век, говорит, техничного прогресса это как два пальца обсосать. Ну, «сидор» за плечи – и потопали мы в бабкин двор.

Тупое животное этот бык, я вам доложу. Мы ему шашки на рога вяжем, а он стоит, как подстамент. Ну, не всё одно; вот это самое слово. Оно, конечно, мы для него вроде как свои, местные. Но вот Аньки Плотниковой бычара, тот хрен кого к себе подпустит, кромя самой Аньки. И то, падлюка, ноздрями пышет. Старушка присела в сторонке на завалинку, вздыхает: переживает… Прикрутили мы этот тол к Яшкиным рогам бичёвкой, подожгли запал, отошли подале и стали ждать.

Я ж ещё говорил Коляну, сомневался: Коляня, говорю, на кой же ляд ты столько шашек сюда крутишь? Одной хватит за глаза. А он мне: это ж бык-производитель, дурья башка, это ж не стерлядка или селёдка какая. Вдруг его только малость оглоушит, а потом оклемается и пойдёт нас по всему селу веником гонять? Видал ты его роги? Хотишь, чтоб он тебе их в задницу засадил? Кто ж хотит… Вяжи, говорю, сколько надо.

Но я всё ж таки прав оказался. Однако тожить не ждал такого оборота. Я как очнулся-то, ничё понять не могу. Не слышу ничё, только звон какой-то в башке. А главное, не вижу. Дома бабкиного не вижу. Так, какая-то кучка дымится.

Ну, от дома-то хучь пепел остался. А от быка так ни пепла, ни рогов, ни копыт. Вот ведь загадка природы… Не могло ж его на атомы разнесть или выкинуть в безвоздушное пространство. В сракосферу или как там… Вот это самое слово. И главное – бабулька счезла. Как её и не было.

Это бы ещё что. Посля афганец местный, Родя Пряхин, рассказывал на суде, что этот взрыв, говорит, напомнил ему суровый бой под Кандагаром. Мне, говорит, даже отчётливо послышались вопли «Аллах амбар!» Ну всё одно, вот это слово. В соседней хате стену-то одну вынесло вчистую, как не было. В других, правда, только стёкла разлетелись. Но это благодаря что бабкина-то хата на отшибе стояла. И что интересно: в половине дворов все коровы пали, как ящуром скосило! Тоже загадка природы… От инфаркта, что ль?

Не, бабку мы попозжей отыскали. Так, метрах в пятнадцати от бывшей завалинки. Ниче с ней не сталось. Как новенькая. Дажить помолодела мальца. Так на нас с брательником набросилась, так матюгала! Я за всю жизнь этаких слов и не слыхивал. Просто какой-то народный… ну, типа «вафлёр». Во-во, это самое слово. Позжа ещё мужики с кольями поспели, Семён с дробовиком. Хорошо, менты вовремя прикатили, пока председатель этих иродов сдерживал. Однако ж пару раз мы с Коляней по кумполу схлопотали. Я говорю, что ж это за самосуд, как в Америке, прямо пукнусплан какой-то… Да ты меня уже заёб, как попа грамота!

***

– НУ, ВАЛЯ, ТЫ ПОСТРАШНЕЙ ЧЕЧЕНСКИХ ТЕРРОРИСТОВ, – уважительно прогудел Бурый, подождав, пока сидельцы проглотят хохотунчика. – Чем даром такому таланту пропадать, ты бы здесь давно уж какому-нибудь быку или, скажем, морде козлячьей на роги шашку намотал. Кандидатов мы тебе подберём. Со взрывчаткой в стране пока напряга нет. Чего подогнать – динамита, аммонала?

– весело запел юркий коротыш Шурик Клякса и стебанул чечеточку, лихо выстукивая об пол дробь своими кривыми ножонками.

– Эй, народ, уру-ру![49] – хлопнул в ладоши Енот. – Кляксич, вяжи свои танцы-шманцы! Махмуд, блин, Эсамбаев… Кто там у нас следующий на горизонте?

– Кишеня вроде, – подсказал Жора Лещ.

– Какой Кишеня? Дядя Вася?

– Ну…

– Он-то зачем на эти мутки подписался? Вроде уважаемый бродяга… Василь Поликарпыч, и ты, что ль, в сказочники подался? Андерсен, япона мать!

Кишеня недовольно отмахнулся:

– А что я, хуже всех? Я по-быстрому, без всяких сисек-писек. Не за ради ваших бабок и барахла. Хочу поделиться горьким опытом. Как, значит, старый жулик может попасть в блудную…

– Лады, тискай, раз вожжа под хвост попала… Жертва блудная.

И Кишеня тиснул.

Рассказ блудной жертвы

«КАРМАШ» – СПЕЦИАЛЬНОСТЬ БЛАГОРОДНАЯ, НО НЕРВНАЯ. Я говорю о старых щипачах, а не об нынешних бабуинах. Эти только и могут, что мойкой махать налево-направо, писаки[50] сраные. Народу только одёжу портят, а клиент нервничает, психует. Ты, урод, технично ему воткни в нутряк[51], чтоб он даже не щекотнулся! Или попробуй дурочку разбить[52], которую дамочка прижала к своим грудям, как младенчика, и глаз с неё не спускает. Вот это искусство, ради этого жить стоит!

Я, между прочим, с самим Трактором бегал[53], в Ростове-папе, ещё в лохматые годы… Чучело, Трактора он не знает! Ну, об чём с тобою базлать[54], володя[55] лоханутый. Ты ж лопатника[56] от лопаты не отличишь. А у меня – семейная династия. Жена моя, Валя Золотая Ручка (сколько карманниц знаю, почти все – Золотые Ручки), семь лет в киевском метро хохлов бомбила[57]. Потом, как в Чернобыле мирный атом наебнулся, она, конечно, свалила в первопрестольную, где мы с ней и снюхались в районе ВДНХ. Москва, я вам доложу, – город хлебный. Но мусарня достаёт конкретно. Разные регистрации, прописки, расписки… День такой кантовки – теряешь год здоровья. А тут ещё Валя забрюхатела, ей уж тридцать пять годков было, последний шанс, значит. Ей нерьвничать врачи запретили. Я и решил податься куда потише. В любимый мой город Ростов-на-Дону.

Валюха сперва тоже держала стойку, щипала граждан по автобусам – резину гоняла. Несмотря что пузцо уже было пятимесячное. Даже надеялась, что беременность – это навроде как фортяк[58]: кто ж на мамочку подумает нехорошее? Только на деле всё вышло как раз наоборот. То есть плохого, конечно, не думали, но для работы создавали невыносимые условия. Как только садка[59] нормальная или давка в салоне – сразу проходите, садитесь, да ещё норовят у окошка место уступить! И ведь не втолкуешь, не отмашешься. Да и ребятёнком рисковать в этой толчее опасно. Сплющит ему внутрях башку, и будет вроде как Витя Рыжий… Чё ты, Витя, в натуре, это ж так, к слову пришлось!