Жестокий шторм - Жемайтис Сергей Георгиевич - Страница 27

— Прибрала волна что надо, — сказал Горшков.

— Что и говорить, корабль выдраен от клотика до киля, как говорится, да не о том я сейчас подумал.

Подчиненные вопросительно посмотрели на него.

— Видите ли, — старшина стал давиться от смеха, — что забавней всего, так это то, что нашему катеру запрещено выходить из бухты при волнении свыше четырех баллов.

Асхатов захохотал, засмеялись и Горшков с Авижусом.

— Знали бы портнадзорщики, сколько баллов нас трепало! — сказал старшина, вытирая кулаком слезы на глазах. — Вот веселый народ! — Все опять засмеялись, с радостным удивлением рассматривая друг друга, будто только что встретились после долгой разлуки.

— Ну и подзаросли мы, — сказал Горшков.

— Можно побриться, — предложил Петрас, — у меня безопасная бритва здесь и тюбик мыла уцелел.

— Обязательно. — Старшина помял лицо, покрытое рыжей щетиной. — Вот сделаем приборку в трюме и займемся личной гигиеной. В трюме надо все уголки обшарить, не завалялась ли где банка-другая консервов, ящики в щепки разбило. Надо заглянуть под настил, возле форпика, может, что и закатилось туда.

Петрас спросил:

— Какой будем завтрак готовить?

— Да обыкновенный, выбора у нас нету. Ты хочешь спросить, сколько положить тушенки?

— Да, товарищ старшина. У нас расходуется банка в день. Делим ее на три раза.

— Правильно. Такую норму мы установили и будем пока держаться этой нормы. Но сегодня прибавь по лишней ложке по случаю хорошей погоды…

— И окончания шторма, — весело добавил Горшков.

— Ну про это не будем загадывать. Штормов еще много впереди, время сейчас непогожее, вот разве пришлепаем в теплые широты, да, по правде говоря, не хотелось бы, пусть уж в этих местах закончится наше плавание, то есть разыщут нас. — Все посмотрели вокруг, на пустынный океан, на небо с редкими высокими облаками. — Ничего, сейчас уже недолго ждать, — сказал Асхатов.

Петрас ушел на камбуз разжечь примус. Асхатов сел на теплую палубу, прислонившись спиной к рубке, свернул самокрутку, прикурил от зажигалки и принялся наблюдать за Горшковым, который стал делать гимнастику.

— Ты не особенно налегай, Алексей, так, разомнись слегка — и достаточно, при наших-то харчах! Теперь садись рядом, погрейся на солнышке. Благодать! Совсем тепло. Все же тельняшку надень. Простуды нам еще не хватало. Вот остынешь, тогда раздевайся и загорай, только поначалу тоже осторожно.

Они хлебали обжигающую небо водицу, слабо пахнущую жиром и лавровым листом, потом выпили по кружке кипятку, слегка забеленного сгущенным молоком. У них оставалось всего три баночки молока, старшина берег его на крайний случай, сегодня же он разрешил отметить «новую эру» в плавании.

После завтрака Горшков действительно разыскал под настилом еще две банки тушенки и баночку сгущенного молока.

— Ну что я говорил? А? Везет нам, ребята, — просиял старшина. — Держи, Алеха! Да смотри не сыграй с консервами за борт. Нет, все три не бери. Переноси по одной в кубрик, а предварительно отчисть с них ржавчину, потом смажь тавотом. А мы с Петрасом займемся приборкой, доведем наш корабль до умопомрачительного блеска. Сперва отольем водичку. Что там с ручной помпой? — спросил он моториста, который уже возился с ней.

— Порядок. Сетку мусором забило. Уже пошла вода.

— Вот и прекрасно. Ты качай, а я буду ведерком отливать. Воды самая малость. Корпус у нас держит, это через люки набралось. Но сначала давай вытащим брезентовую емкость. Дыр в ней не так много. Вымоем, починим и приспособим под водяную цистерну. Ну, давайте общими силами. Вот так, взяли!

Разглядывая бесформенную груду мокрого брезента, Асхатов говорил:

— Помните, как вы на меня взъелись, когда я велел эту килу перенести на корабль? Рыбаки ее бросили за ненадобностью, а скорее всего из-за разгильдяйства. Мне давно хотелось насолить рыбки для всего нашего подразделения. Но о рыбе теперь другой разговор, много ее в океане, да поймать нелегко. Рыба больше у берегов на шельфе кормится. Здесь же разве заблудшая акула встретится или косячок тунцов. Да нам и акула — божий дар. Готовь, Петрас, снасть. Моток капроновой лески у нас есть да линь порядочный. Крючки тоже должны быть?

— Есть и крючки, — сказал Петрас, налегая на рычаг ручной помпы. — Акулу бы неплохо подцепить.

— Что-то акул не видно, — вздохнул Горшков.

— Увидишь еще. Ну, давайте брезент за бортом прополощем.

Они проработали весь день. Починили брезентовую емкость и установили ее в трюме. После обеда долго возились с плавучим якорем: его весь измочалили волны, на новый якорь пошла часть брезента с той же емкости.

— Парус бы нам, — сказал Петрас.

Втроем они стояли на палубе впереди рубки, довольные, что выполнили все, что наметили на сегодня. Старшина ответил мотористу с долей горечи:

— Парус, говоришь? А на чем его поднимать? Нашу-то мачту давным-давно снесло.

— Я в порядке мечты, товарищ старшина.

— Эти мечты, Петрас, душу мне переворачивают. Думаешь, и я о парусе не думал? Да если бы нам парус да попутный ветер, то мы бы живо домой повернули. И глядишь, через неделю добрались до Японии, а там…

Горшков неожиданно расхохотался. Старшина и моторист с удивлением посмотрели на него. Горшков сказал, виновато улыбаясь:

— Я подумал: вот мы маялись, брезент латали, установили водяную цистерну, а вдруг дождя и не будет?

Асхатов подмигнул Петрасу:

— Это хорошо, когда бодрость духа не пропала. С такой командой можно океан переплыть и, чем черт не шутит, какой-нибудь необитаемый остров открыть. — Он посмотрел на небо. — Нет, дождь будет. Как бы опять шторм нас не прихватил. Облака мне не нравятся. Видите, как их по небу размазало? Там вверху ветрище страшной силы…

Ночь прошла спокойно, но к утру опять стал крепчать северный ветер. Утихший было океан помрачнел. Волны покрылись мраморными разводами пены. Старшина Асхатов и матрос Горшков снова поселились в рубке. Вдвоем было веселее, особенно по ночам. Петрас находился в худшем положении: он один нес в машине круглосуточную вахту. И хотя он и говорил, что вволю высыпается у своих моторов, стоило лишь старшине сказать в переговорную трубу: «В машине!» — как тотчас же слышалось в ответ: «Есть, в машине!»

Стояла черная, беспросветная тьма. Моросил мелкий холодный дождь, высокая зыбь катилась с северо-запада. Новый шторм, пробушевав двое суток, умчался к югу. Океан застлал тяжелый, непроницаемый туман. Иногда в небе проклевывался оранжевый диск солнца и тотчас скрывался в рыхлой, мглистой массе тумана.

Весь экипаж собрался в рубке. Старшина Асхатов курил, стоя у штурвала, Горшков и Петрас Авижус сидели на палубе. Хотя было чуть за полдень, в рубке было сумрачно. Старшине не давала покоя мысль о парусе. Подходящий брезент хранился у него в небольшом трюмном отсеке, который он называл подшкиперской, не на чем только было поднять парус, не было мачты.

Петрас сказал:

— У нас остался только один багор, второй смыло, на двух можно было бы укрепить парус.

Старшина вздохнул:

— Где их возьмешь, твои багры? Все же, моряки, не будем раскисать, пока все идет вполне прилично. Течение нас несет себе помаленьку наперерез пароходным линиям. Так не бывает, чтобы в наш век, да на таком участке движения, нам никто не встретился.

Горшков спросил:

— Только два багра — и мы поставили бы парус?

Старшина повел плечом:

— Ну конечно, еще какой! Взяли бы на растяжки, брезента у нас двенадцать квадратных метров. Пожалуй, даже немного великоват для нашего паруса. Конечно, быстроходный клипер из нас не получился бы, все же узла на два-три хода прибавили.

— Только и всего? — усмехнулся Горшков.

— А тебе этого мало? — удивился старшина. — Да ты усекаешь, что мы тогда освободились бы от плавучего якоря, смогли управляться, идти по нужному курсу! Ах, Алексей, морской ты человек, а не соображаешь, что к чему.

— Я-то соображаю. Только обидно, что даже под парусом будем ползти как черепаха.