Ребята с Голубиной пади - Жемайтис Сергей Георгиевич - Страница 4

На лице Коли появилось разочарование:

— Это мы уже слыхали… Об этом только что какой-то большевик говорил.

— Вот это и есть настоящая правда.

— Ну уж и твоя правда… — начал было Коля, да осекся под грозным Левкиным взглядом.

— Я тебе, Николай, прямо скажу: если ты скажешь еще хоть слово, лучше уходи от меня! Понял?

Коля взял Левку за руку:

— С тобой нельзя про политику говорить. Ты какой-то чумовой делаешься! Ну чего ты на меня взъелся? Что я, против рабочего класса? Что я, перед скаутами драла давал? Да я хоть сейчас пойду против всех мировых буржуев!

— Ладно уж, ладно, — смягчился Левка. — То ты говоришь по-настоящему, а то как кисель делаешься.

— Это я-то кисель? Да у меня мускулы потверже твоих! — вспыхнул Коля.

Навстречу мальчикам, цокая копытами и громыхая колесами по булыжной мостовой, двигалась артиллерийская батарея. Левка и Коля залюбовались выхоленными конями, бравыми солдатами и офицерами с красными лентами на шапках. И ссора была забыта.

— Ура, наши! — закричал Левка.

— Вот бы прокатиться… — вслух подумал Коля и исчез в толпе.

Вскоре Левка увидал его на зарядном ящике последнего орудия. Коля, сияя, сидел рядом с бородатым солдатом. Отыскав глазами в толпе Левку, он крикнул:

— Подожди! Я сейчас… Только прокачусь маленько!

Но оставить так быстро зарядный ящик оказалось выше его сил. Держась за железные поручни, Коля, подбоченясь, с нескрываемым превосходством поглядывал на ребят, стоявших в толпе и бросавших на него завистливые взгляды.

Коля доехал до казарм и, уже как свой человек, стал помогать артиллеристам распрягать лошадей.

Левка, так и не дождавшись друга, пошел бродить по улицам. Никогда еще он не видел родной город таким взбудораженным и многолюдным. Левка никогда не думал, что в городе живет столько людей. Они тесной толпой заполнили Светланскую и Китайскую улицы и все подходили и подходили из боковых улиц и переулков. Левке казалось, что теперь для всех этих людей не хватит места в домах и они так и будут вечно ходить по улицам.

Левка всегда куда-нибудь спешил и поэтому никогда не обращал внимания на дома, и вот теперь, двигаясь посредине дороги, он впервые заметил, как красивы и разнообразны здания, что у каждого из них, как и у людей, свое лицо, и дома показались ему живыми и тоже принимавшими участие в людском торжестве.

Весь город сегодня радовался и ликовал. И даже зимнее солнце горело сегодня совсем по-весеннему.

Людской поток принес Левку в порт, покружил его на причалах возле кораблей, между складов и снова вынес на Светланскую, где возле универсального магазина «Кунста и Альбертса» шел митинг. Здесь улица круто поднималась в гору, к магазину вела гранитная лестница, ставшая трибуной, на ней теснились ораторы, ожидая своей очереди.

Сквозь толпу, отчаянно звеня, пробирался трамвай. Он шел черепашьим шагом, поминутно останавливаясь. На «колбасе» стоял оратор и держал речь. За трамваем двигалась толпа. Оратор чем-то не понравился слушателям, и его стащили на дорогу. Левка немедленно воспользовался свободным местом и устроился на «колбасе». Он доехал до Гнилого угла, а потом поехал к вокзалу. Левка жадно слушал ораторов, разговоры на улицах, в трамваях и всем сердцем понимал, что наиболее сильно и убедительно звучат слова большевистской правды.

Когда на другой день утром Левка подошел к гимназии, первое, что он увидел, был бюллетень газеты «Красное знамя», приклеенный на кирпичной стене школы. Кто-то, видно, пытался сорвать его, но он был так хорошо приклеен, что удалось сорвать только уголки. Левка уже читал бюллетень дома, но все же остановился и еще раз пробежал глазами сообщение о переходе власти в городе к Советам.

Слушая рассказы дедушки о захвате рабочими власти в Петрограде и в Москве, Левка ожидал сражений и во Владивостоке и втайне мечтал принять в них участие, а получилось все так просто и легко, без одного выстрела.

Возле гимназии Левку остановил сторож Иван Андреевич:

— Ну-ка, Орешек, расскажи, как там что получилось? Садись-ка вот сюда, в сторонку. Ты, наверное, везде побывал — и на вокзале и в порту.

Левка уселся рядом со сторожем на выщербленную ступеньку гимназического крыльца, не обращая внимания на косые взгляды проходивших мимо гимназистов.

— Так-так, — повторял старик, слушая подробный рассказ о вчерашних событиях.

А когда Левка, вздохнув, сказал, что больно легко все получилось, он покачал головой и возразил:

— Легко, говоришь? Ой, нет. Орешек, не легко этот день дался народу! Ведь сколько живут люди, такого дня еще не было. А сколько нашего брата полегло за этот день! Легкости тут, братец, мало, и как еще дело обернется

— неизвестно. Я вот тоже вчера митинговать ходил. И надо тебе сказать, что из всех этих разговоров видно, что господа не хотят добром дело решать. Будет еще драка, Орешек, ох, будет!.. И на мою и на твою долю хватит… Ну, ступай, ступай, скоро звонить буду.

Когда Левка вошел в гимназию, его поразила необычная тишина. Гимназисты тихо ходили парами или шептались, стоя группами возле окон. Когда мимо проходил Левка, они умолкали и провожали его недоброжелательными или любопытными взглядами.

В классе тоже было сравнительно тихо. Несколько скаутов, среди которых был и Корецкий, обступили кафедру. Левка увидел, что гимназисты подкладывают под площадку, на которой стояла кафедра учителя, пробки от пугача.

— Подкладывай под углы. Так, осторожней!.. — распоряжался Корецкий.

«Ведь первый урок Жирбеша», — подумал Левка, ничего не понимая, так как свои «шутки» скауты проделывали обычно над безобидным учителем каллиграфии. Жирбеша они боялись.

К Левке подошел Корецкий и сказал заискивающе:

— Как тебе нравится наш фугас?

— Разве сейчас каллиграфия? — спросил Левка, хмуря брови: он решил спасти учителя от этой злой шутки.

— Да нет, Жирбеш будет трепаться.

— Жирбеш?

— Ну конечно! Ты что, с луны упал?

— Он же твой дядя!

— Конечно, мой, а не твой, но этого требует справедливость. Мы решили, и все!

— За что?

— Хотя это не твое дело, но на этот раз скажу: он всех обозвал «поросячьим отродьем».

Левка засмеялся:

— Хоть раз правду сказал!

— Но ты не очень! Только попробуй нафискаль, голову оторвем и концы в воду.

— Фискалить я не буду, а фугас вы уберете.

— Ха-ха! Слышали, ребята? А почему, скажите, пожалуйста? Хочешь подлизаться?

— Потому, что это подлость! Ведь он учитель!

— Слыхали, как заговорил? — усмехнулся Корецкий. — Но это ненадолго. Скоро вам всем будет крышка.

— Когда еще будет, а вам уже крышка! — Левка шагнул к кафедре и прыгнул на площадку. По углам рванули пробки, класс наполнился вонючим дымом.

— Что он вмешивается, дай ему! — крикнул кто-то.

— Уж если вы раньше меня боялись тронуть, то теперь и вовсе не посмеете! Отошло ваше время, вот что! Убирайте пробки. Ну!..

Скауты посмотрели на Корецкого.

— Жирбеш! — крикнул дежурный, входя в класс.

Учитель географии пришел без журнала. Он, сморщившись, потянул носом, прошелся по классу, глядя в пол. Затем подошел к первым партам и сказал:

— Господа, по некоторым обстоятельствам, о которых вы, наверное, догадываетесь, я не могу оставаться в гимназии и временно оставляю ее. Надеюсь, господа, что, вернувшись, я встречу вас такими же благородными и честными молодыми людьми, защитниками порядка, установленного самим господом богом…

Жирбеш проговорил до самого звонка.

Вторым и последним уроком в этот день был латинский язык.

А после уроков Левка и Коля Воробьев без устали носились по городу: слушали ораторов на митингах, ходили в казармы к красногвардейцам. Левка подмечал перемены во всем. Теперь на улицах очень редко попадались мальчишки в скаутских костюмах. На Светланской в пестрой праздничной толпе было много рабочих и матросов. Все носили на груди огромные красные банты, называли друг друга еще непривычным, но уже дорогим словом «товарищ». Прежнее «господин» теперь звучало как брань. Это слово слышалось только в кварталах, где жили богачи, да возле ресторанов и кафе. Наблюдая жизнь города, Левка с Колей подмечали, что назревают какие-то большие события.