Ребята с Голубиной пади - Жемайтис Сергей Георгиевич - Страница 25

Старик полез в карман за кисетом, молча свернул папиросу и продолжал, часто покашливая:

— Здорово они здесь вас, рабочих ребят, портят. С виду все как полагается: и порядок, и чистота, и учат, даже «закон божий» есть, а приглядишься — совести настоящей в ученье-то и нету. Гляжу давеча, а этот лопоухий…

— Корецкий?

— Нет, тот, что с ним все ходит…

— Гольденштедт?

— Вот-вот, этот штет тузит мальчонку, а мистер Вилка, воспитатель ваш, смотрит и зубы скалит. Не чистое здесь дело. Я по-стариковски смекаю, что не зря этот Вилка вас своими консервами прикармливает. Тут, брат ты мой, хитрая политика! Ну ладно… Я пойду на бережок, подремлю в вельботе.

«Вот старый, так и уедает, — подумал Коля, провожая взглядом таявшую в темноте фигуру сторожа. — Ему-то хорошо рассуждать!»

Коля задумался и вдруг вспомнил решительное лицо Левки.

«А что, если сходить к нему?» — И Коля до самого конца дежурства представлял себе, как он увидит Левку, расскажет ему все, скажет, что он совсем не скаут, а просто так, и даже Левку и Суна пригласит записаться временно в скауты.

Коля старался оправдать себя. И, как всякому человеку, когда он настойчиво хочет найти оправдание своим дурным поступкам, Коле стало казаться, что он действительно не совершил никакой измены по отношению к ребятам с Голубиной пади, что каждый из них поступил бы так же на его месте. Но внутренний суровый голос совести упрямо твердил ему: «Нет, ты изменил, нет, ты изменил».

КОРАБЛЬ НЕВИДАННОЙ КРАСОТЫ

— Ну, теперь, кажется, все, — сказал Левка, ставя ведерко с краской на палубу «Орла». — Пошли, Сун, посмотрим издалека.

Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.

Мальчики сошли на берег — и замерли от восторга. На воде, горевшей золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты. У него была ярко-красная труба с желтой полосой наверху. Рубка сверкала яркой голубой эмалью, мачта была выкрашена голландской сажей, реи — белилами.

Два раза повторялась только одна краска — ярко-желтая. Золотистая лента опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской Луки Лукича использовали художники для росписи корабля.

— Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик покрасили, — с сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. — Вот дедушка обрадуется, когда вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.

— Очень красиво! — Сун посмотрел на Левку и вдруг от избытка чувств, подпрыгнув, перевернулся в воздухе.

Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун оглянулись. Недалеко от них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.

— М-да! — произнес, наконец, он и спросил, глядя на «Орел» поверх ребячьих голов: — Что же это такое?

— Ясно что: «Орел»! — ответил Левка.

— Нет, это не «Орел», — Лука Лукич вдруг повысил голос. — Попугай это, а не «Орел»! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?

— Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..

— Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает? Ведь на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.

— «Орел» стал очень красивый, Лук-кич, — осторожно вмешался Сун. Он первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и теперь не понимал, почему красавец «Орел» не нравится шкиперу.

Левка огорченно махнул рукой.

— Красили, красили, а тебе все не так… Три дня кистями махали…

— Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, — вставил Сун.

Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят, и взгляд его смягчился:

— Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то смотрел? Что он, ослеп, что ли?

Сун покачал головой:

— Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.

— Максим! — крикнул громовым голосом шкипер.

На машиниста перевоплощение «Орла» произвело такое сильное впечатление, что он сел на песок и сказал шепотом:

— Что же это такое?

— Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил, и что получилось! — Лука Лукич взялся руками за бока и, откинув голову, разразился оглушительным смехом.

Максим Петрович на этот раз не нашелся, что возразить, а лишь укоризненно посмотрел на ребят.

На катере Лука Лукич окончательно пришел в хорошее расположение духа. Палуба была на славу выдраена, концы троса сложены тугими кольцами.

— Ну, от лица службы выражаю вам благодарность. Порядок, как на военном корабле.

Мальчики встали по команде «смирно» и крикнули «ура».

— Так, а теперь приказ для верхней команды. Желтую полосу на борту закрасить черной краской, а потом за трубу принимайтесь.

Левка помрачнел и хмуро произнес:

— Ладно уж, покрасим…

После обеда друзья вооружились кистями и, стоя на плотике, с болью в сердце стали закрашивать желтую полосу на борту катера черной краской.

— Ничего не понимают старики, им бы все в один цвет, — сказал Левка и посмотрел на Суна.

— Лева, ты не сердись! Когда мы с тобой вырастем, то построим такое же судно и еще лучше его покрасим.

— Тогда уж мы краски подберем. Пусть хоть весь свет соберется смотреть. А как назовем?

— Пусть тоже «Орел» будет.

— Хорошо. Только «Орел второй».

— Этот первый, а тот второй. Очень хорошо! — одобрил Сун.

Мальчики быстрее стали водить кистями и старались представить себе свой будущий корабль, самый могучий, самый красивый из всех кораблей, которые когда-либо бороздили поверхность морей и океанов. И в их пылком воображении возник корабль-чудо, он горел всеми цветами радуги на синей поверхности моря.

Мечты об «Орле втором» были нарушены появлением скаута. Он сбежал на берег и пошел к пристани. Маляры, не веря своим глазам, опустили кисти: в скауте они узнали Колю Воробьева. Он подходил с нарочитой самоуверенностью, глубоко засунув руки в карманы новенького костюма. Но от Левки не укрылось виноватое выражение Колиного лица.

Коля поздоровался.

Левка и Сун не ответили.

— Что, не узнали?

— Почему не узнали? — проронил Левка, продолжая красить борт.

— Почему же тогда не здороваешься?

— С такими не здороваюсь.

С лица Коли Воробьева сбежал обычный румянец.

— Ты что, думаешь, я и взаправду скаут? — проговорил он вдруг охрипшим голосом. — Это случайно получилось. Премию мне дали за бокс. Ух, и дал я лопоухому!.. Ну и стал носить эту форму. Отец тоже говорит: «С паршивой собаки хоть шерсти клок. Одежду получил, кормить будут, а там посмотрим…» — Чтобы подчеркнуть свое презрение к форме скаутов, Коля Воробьев сел на край пристани прямо на грязные доски и продолжал: — Мне уже невмоготу стало. Убегу, думаю, потом…

— Потом… — Левка сплюнул в воду и, повернувшись к Коле, сказал: — А я бы сдох лучше, а не пошел к ним!

Под осуждающим взглядом Левки Коля опустил голову. Его поникшая фигура казалась такой одинокой, что Левка, почувствовав жалость, спросил:

— Ну как у них, хорошо?

— Кормят ничего. Только скука. То «закон божий», то про Америку мистер Вилка рассказывает, как у них нищие в миллионеры выходят.

— Вот и ты теперь будешь миллионером.

— Я мистера Вилку тоже спросил: «Почему вы не миллионер, если у вас это раз плюнуть?»

— Кто это Вилка?

— Американец, вроде попа. Он самый главный начальник в лагере. Его мистер Уилки звать, ну, а мы зовем его Вилка.

— Ну и что он тебе ответил?

— Послал на кухню картошку чистить.

— И Корецкий тоже, поди, в вашем лагере?

— Да.

— И лопоухий?

— Да, и Гольденштедт. Они послезавтра собираются осьминогов ловить. Какой-то новый способ, говорят, нашли.

— Ловите на здоровье! А нам надо другой борт красить! — сказал Левка и вместе с Суном стал переводить плотик, с которого красили, на другую сторону катера.