Этот бессмертный - Желязны Роджер Джозеф - Страница 22

Чуть дальше к востоку из воды торчали несколько островков, которые еще совсем недавно были вершинами прибрежных холмов. Теперь это были крохотные островки, и пока еще некому было взбираться на их отвесные стены.

– Вы жили здесь? – поинтересовался Миштиго.

Я кивнул.

– Хотя и родились в деревушке Какринша, среди холмов Феодосии?

– Да.

– Но дом свой устроили здесь?

– Совсем недавно.

– «Дом» – универсальное понятие, – сказал он. – Я высоко ценю его.

– Спасибо…

Я продолжал смотреть вниз, чувствуя попеременно печаль, тревогу, тоску, почти безумие, затем полную отрешенность.

Афины после долгого отсутствия показались мне все тем же неожиданным местом, которое действует всегда освежающе, очень часто обновляюще и очень возбуждающе.

Фил как-то прочел мне несколько строк одного из последних великих греческих поэтов, Георгия Сафериса, утверждая, что он ссылался именно на мою Грецию, когда писал:

«Страна, которая больше не является нашей страной, не является и вашей…»

Когда я указал ему, что веганцев еще и духа не было, когда были написаны эти строки, Фил находчиво возразил, что поэзия существует независимо от времени и пространства, и что смысл ее заключается в том, что она означает для конкретного читателя.

Это, действительно, наша страна. Ее не могли отнять у нас ни готы, ни гунны, ни болгары, ни сербы, ни франки, ни турки, ни, наконец, веганцы.

Народ, как и я сам, выжил. И материковая Греция для меня остается такой же, как и прежде. И это несмотря на то, что Афины изменились, как и я – мы изменились вместе, каждый по-своему.

Что бы ни происходило со мной, все такими же неизменными оставались холмы Греции, запах поджаренных бараньих ног, смешанный с запахом крови и вина, вкус сладкого миндаля, холодный ветер по ногам и ярко-голубые небеса.

Вот почему я чувствовал себя преображенным каждый раз, когда возвращался сюда. Но так как теперь я был человеком, за спиной которого осталось много лет, подобные чувства я испытывал и ко всей Земле в целом.

Именно поэтому я и боролся, убивал и бросал бомбы. Именно поэтому к каким только уловкам не прибегал я, чтобы помешать веганцам скупить всю Землю. Ради этого я составлял один заговор за другим от имени правительства, находившегося в эмиграции на Тэллере. Вот почему я продолжал свое дело, но уже под другим, новым именем, став одной из деталей одного огромного механизма Гражданской службы, ныне правившей этой планетой – и почему, в частности, посвятил себя искусству, памятникам и архивам.

На этой должности я мог бороться за сохранение того, что еще оставалось, и ждать очередного Возрождения.

Вендетта, организованная Рэдполом, испугала эмигрантов в такой же степени, как и веганцев. Они не понимали того, что потомки тех, кто пережил Три Дня, по всей вероятности не уступят лучшие места по береговой полосе морей для организации веганских курортов. Не понимали, что они не станут водить веганцев среди развалин их городов, показывая праздным пришельцам наиболее интересные исторические места Земли. Вот почему Управление для большей части его персонала является чем-то вроде службы здоровья.

Мы призывали возвращаться потомственных жителей, основателей колоний на Марсе и Титане, но никто не пожелал вернуться. Они сильно размягчились, паразитируя на теле цивилизации, которая возникла задолго до нашей. Они растеряли свои связи с Землей. Они бросили ее.

И все же именно они были правительством Земли, избранным законным образом отсутствующим уже большинством.

Уже лет пятьдесят дело не двигалось с мертвой точки. Не было новых веганских курортов, прекратились акты насилия Рэдпола. И никто не возвращался на землю. Возможно, вот-вот начнется новое Возрождение, оно уже как бы висело в воздухе – если чутье Миштиго не изменило ему.

В Афинах мне все казалось тусклым. Шел холодный, моросящий дождь, недавнее землетрясение оставило немало следов на афинских улицах. Однако, несмотря на все это, несмотря на шрамы на моем теле и застрявший в горле вопрос, я чувствовал себя освеженным.

Все так же стоял Национальный музей. Акрополь был еще более разрушен, чем прежде, а гостиница «Сад у Алтаря» (прежде это был Королевский дворец) хотя и покосилась немного, но стояла на месте и функционировала, как обычно.

Мы прошли внутрь и зарегистрировались.

Как Уполномоченный по делам искусства, памятников и архивов, я претендовал на особый номер, номер 19.

Он был совсем не таким, как в тот день, когда я покинул его. Он был чистым и отремонтированным.

Небольшая металлическая пластинка на двери гласила:

«ЭТОТ НОМЕР БЫЛ ШТАБ-КВАРТИРОЙ КОНСТАНТИНА КАРАГИОЗИСА ВО ВРЕМЯ ОСНОВАНИЯ РЭДПОЛА И БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ВОССТАНИЯ ЗА ВОЗРОЖДЕНИЕ».

Внутри номера, над кроватью, красовалась надпись:

«В ЭТОЙ КРОВАТИ СПАЛ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС».

Подобную же табличку я заприметил на дальней стенке узкой продолговатой прихожей:

«ПЯТНО НА ЭТОЙ СТЕНЕ ПОЯВИЛОСЬ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТОГО, ЧТО ЗДЕСЬ РАЗБИЛАСЬ БУТЫЛКА С ЛИКЕРОМ, КОТОРУЮ ШВЫРНУЛ ЧЕРЕЗ ВСЮ КОМНАТУ КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС, ПРАЗДНУЯ БОМБАРДИРОВКУ МАДАГАСКАРА. ЕСЛИ ХОТИТЕ, МОЖЕТЕ ЭТО ПРОВЕРИТЬ».

«КОНСТАНТИН КАРАГИОЗИС СИДЕЛ НА ЭТОМ СТУЛЕ», – уверяла еще одна табличка.

После всего этого я с ужасом подумал о том, что ждет меня в ванной…

Обед был прекрасный. Джордж и Фил, как всегда, стали спорить; на этот раз предметом их спора была эволюция.

– Неужели вы не заметили, как здесь, на нашей планете, в последние годы происходит конвергенция жизни и мифов? – спросил Фил.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Джордж.

– Я имею в виду то, что когда человечество поднялось из тьмы первобытного состояния, оно вынесло с собой легенды, мифы и воспоминания о сказочных созданиях. Теперь мы снова погрузились почти в такую же тьму.

Жизненная сила стала слабой и неустойчивой, и наметился возврат к тем первоначальным формам, которые до сих пор существовали только, как смутные образы в воображении…

– Чепуха, Фил. Жизненная сила? В каком столетии вы заблудились? Вы говорите так, будто все живое является цельным, единым разумным существом.

– Так оно и есть.

– Пожалуйста, продемонстрируйте.

– В нашем музее имеются скелеты трех сатиров и фотографии живых. Они живут среди холмов этой страны. Кентавров здесь тоже наблюдали, а также цветы-вампиры и лошадей с зачатками крыльев. В любом море теперь водятся морские змеи, завезенные к нам крысс-пауки бороздят небеса. Имеются даже клятвенные заверения очевидцев, которые встречали Черного Фессальского Зверя – пожирателя людей, костей и всего прочего. Оживают практически все существовавшие в прошлом народные легенды, – закончил он.

Джордж вздохнул:

– То, о чем вы говорите, ничего не доказывает, кроме того, что в бесконечности времени существует возможность возникновения любой формы жизни, если только присутствуют ускоряющие факторы и подходящее окружение.

Существа земного происхождения, о которых вы говорите, являются просто-напросто мутантами, созданиями, возникающими в различных «горячих» местах, разбросанных по всей Фессалии. Мое мнение не изменится, даже если в эту дверь вломится Черный Зверь с сатиром, восседающим на его спине. И при этом я считаю, что это не доказательство ваших утверждений…

В это мгновение я бросил взгляд в сторону двери, надеясь увидеть, разумеется, не Черного Зверя, а какого-нибудь не вызывающего внешне никаких подозрений старичка или официанта, который принесет Диане вместе с заказанным питьем записку, припрятанную внутри сложенной салфетки.

Но ничего подобного не произошло.

Несколько дней я бродил по афинским улицам и оставался в неведении.

Диана вышла на связь с Рэдполом, но ответа до сих пор не было. Через тридцать шесть часов мы отправились на аэроглиссерах из Афин в Ламию, а затем пешком по местности, где растут причудливые новые деревья с длинными бледными, в красноватых прожилках, листьями и стволами, увитыми лианами.