Кладбище сердца - Желязны Роджер Джозеф - Страница 14

— Какие хирургические методы? — перебил Мур, сев в постели и опираясь на изголовье. Впервые после Рождества его голова была совершенно ясной. Он уже догадывался, о чем речь.

Он произнес одно слово:

— Объясните.

Эндрюс поерзал на стуле.

— У мистера Юнгера, — начал он, — было весьма поэтическое представление о точном местонахождении человеческого сердца. Он не попал по центру сердца, хотя в результате случайного отклонения его орудие задело левый желудочек. Это легко поправимо, по словам медиков.

К несчастью, однако, отклонение древка привело к повреждению позвоночного столба: два позвонка раздроблены и еще в нескольких возникли трещины. Это повлекло за собой тяжелую травму спинного мозга…

Мур снова впал в оцепенение, которое все более усиливалось, пока слова адвоката заполняли окружающий воздух. Разумеется, она не умерла. И не жива. Она в холодном сне. Искра жизни сохранится в ней до самого пробуждения. Тогда, и только тогда она сможет умереть. Если только…

— …Осложняется ее беременностью, — говорил Эндрюс, — и периодом времени, необходимым, чтобы поднять температуру ее тела до операбельной.

— Когда будет операция? — вмешался Мур.

— Сейчас они не могут сказать наверняка. Нужно специально разработать новую схему операции, учесть многие проблемы, решение которых известно в теории, но не на практике. В настоящее время медики могут контролировать любой из угрожающих факторов, но не уверены, что удержат их баланс на протяжении всей операции. Сейчас это труднопреодолимо — чтобы одновременно восстановить сердце, срастить спинной мозг и сохранить плод, потребуется разработать специальный новый инструментарий и новые техники.

— Это надолго? — настаивал Мур.

Эндрюс пожал плечами.

— Они не могут сказать. Месяцы, годы. Сейчас ее жизнь в безопасности, но…

Мур попросил его уйти — довольно громко — и он ушел.

На следующий день Мур встал на ноги, несмотря на слабость и головокружение, и отказался ложиться до тех пор, пока не увидит Юнгера.

— Он в заключении, — сказал приставленный к Муру врач.

— Ничего подобного, — возразил Мур. — Вы не юрист, а я говорил с юристом. Официально он не будет взят под стражу, пока не выйдет из анабиоза

— когда бы это ни произошло.

Потребовалось больше часа, чтобы добиться разрешения на свидание с Юнгером. Его сопровождали Эндрюс и двое санитаров.

— Вы не доверяете символическому наказанию? — съехидничал Мур. — Ведь я теперь должен дважды подумать, прежде чем это сделаю.

Эндрюс отвел глаза и промолчал.

— Во всяком случае, сейчас я слишком слаб, да и молотка нет под рукой.

Они постучали и вошли.

Юнгер сидел, обложенный подушками, с белым тюрбаном на голове. На одеяле лежала закрытая книга. Через окно он наблюдал за садом. Он повернул голову навстречу вошедшим.

— Доброе утро, сукин сын, — приветствовал его Мур.

— Прошу, — сказал Юнгер.

Что дальше говорить, Мур не знал. Он уже выразил все свои чувства. Поэтому он молча направился к стулу возле кровати и сел. Достав трубку из кармана пижамы, он собрался заняться ею, чтобы скрыть свое замешательство. Однако вспомнил, что табака у него нет. Эндрюс и санитары делали вид, что не обращают на них внимания.

Он зажал в зубах пустую трубку и поднял глаза.

— Мне очень жаль, — сказал Юнгер. — Вы можете в это поверить?

— Нет, — ответил Мур.

— Она — будущее, и она — ваша, — сказал Юнгер. — Я всадил кол ей в сердце, но она так и не умерла. Мне сказали, что сейчас разрабатывают новые машины для операции. Врачи исправят все, что я наделал, все будет как новенькое, — он сморщился и опустил глаза.

— Если вас это может как-то утешить, — добавил он, — я страдаю и буду страдать. Этого Голландца не спасет ни одна Senta. Нет для меня гавани ни в Круге, ни за Кругом, ни в бункере — я умру в незнакомом месте среди чужих людей. — Он поднял голову и со слабой улыбкой посмотрел на Мура. Не выдержав его взгляда, он вновь уткнулся в одеяло. — Ее спасут! — сказал он настойчиво. — Она будет спать, пока не найдут надежные средства. И тогда вы сойдете вдвоем, а я останусь на карусели. И вы больше никогда меня не увидите. Желаю вам счастья. Прощения выпрашивать не буду.

Мур поднялся.

— Нам больше нечего сказать. Поговорим еще в каком-нибудь году, через день или два.

Он вышел из комнаты, гадая, что еще тут могло быть сказано.

— Круг поставлен перед этическим вопросом, — произнесла Мэри Мод, — то есть, я поставлена. К сожалению, он исходит от правительственных юристов, поэтому с ним нельзя поступить так, как с большинством этических вопросов. На него придется ответить.

— Это касается Мура и Юнгера? — уточнил Эндрюс.

— Не совсем. Это касается всего Круга — в результате их эскапады.

Она приподняла газетный лист, лежавший на столе. Адвокат кивнул.

— «Родился младенец среди нас», — процитировала она заголовок, указывая на фотографию распростертого в церкви члена Круга. — Передовица этой газеты обвиняет нас в распространении всевозможных неврозов — от некрофилии и вплоть до чего угодно. И еще это второе фото — мы до сих пор не знаем, кто его сделал, — здесь, на третьей странице…

— Я видел.

— Теперь они хотят гарантий, что отставные члены Круга сохранят хороший тон и не превратятся в выдающиеся нежелательные элементы.

— У нас такое в первый раз… в такой форме!

— Разумеется, — улыбнулась Дуайенна. — Обычно у них хватает порядочности воздержаться от антиобщественных поступков в первые недели… а богатство хорошо маскирует большинство несоответствий в поведении. Однако наши обвинители утверждают, что мы либо недостаточно тщательны при отборе и допускаем к себе неправильных людей, — а это смешно, — либо плохо проверяем людей при выходе из Круга — а это уж совсем смешно. Первое — потому что отбором занимаюсь я, второе — потому что нельзя запустить человека на полстолетия в будущее и ожидать, что он приземлится на ноги и будет разумен и приветлив, как всегда… какую бы подготовку с ним ни провели. Наши люди хорошо выглядят просто потому, что они вообще, как правило, не привыкли что-нибудь делать.

Мур и Юнгер были в достаточной степени нормальны и знали друг друга достаточно поверхностно. Оба внимательнее обычного следили за тем, как их миры уходят в историю, и оба были чрезмерно чувствительны к этим изменениям. Тем не менее мы имеем дело с межличностной проблемой.

Эндрюс молчал.

— На мой взгляд, мы имеем дело с элементарной мужской ревностью — непредсказуемая человеческая вариация. Предусмотреть такой конфликт я не могла. К переносу во времени он отношения не имеет. Не так ли?

Эндрюс не ответил.

— Таким образом, никакой проблемы нет, — продолжала она. — Мы не выпускаем на улицу Каспаров Хаузеровnote 20. Мы просто переносим состоятельных людей с хорошим вкусом на несколько поколений в будущее — и они хорошо там устраиваются. Наша единственная ошибка была предопределена обострением мужского антагонизма, который носил взаимный характер и был вызван присутствием красивой женщины. Вот и все. Вы согласны?

— Он считал, что умирает навсегда, — проговорил Эндрюс. — Мне даже не приходило в голову, что он может не знать Всемирного Законодательства…

— Это несущественно, — отмахнулась Дуайенна. — Он продолжает жить.

— Вы бы видели его лицо, когда он очнулся в клинике!

— Лица меня не интересуют. Я их слишком много видела. Наша задача — сфабриковать проблему и решить ее, чтобы доставить правительству удовлетворение.

— Мир меняется так быстро, что и мне самому приходится перестраиваться чуть ли не ежедневно. Эти бедные…

— Некоторые вещи не меняются, — сказала Мэри Мод, — но я вижу, к чему вы клоните. Весьма разумно. Наберем группу независимых психологов, пусть придут к выводу, что Кругу не хватает совместимости с настоящим временем, и дадут рекомендации отвести один день в году для терапевтических целей. Проводить его будем каждый раз в другой части света — где не проводили балы. Множество городов желает получить концессии. Пусть это будут простые установочные контакты с местными жителями, самое легкое времяпрепровождение. Вечером — небольшой ужин, простые и приятные развлечения, потом, конечно, танцы, — танцы полезны для психики, они снимают напряжение. Я полагаю, это удовлетворит всех, кого это касается. — Последнюю фразу она произнесла с улыбкой.