Охота на гусара - Белянин Андрей Олегович - Страница 34

Я так и застыл с разинутым ртом. Постучался полковник Толь с картами и бумагами, меня вежливо попросили из избы. А рот пришлось закрывать уже на улице усиленной помощью всё того же Храповицкого. Да-а… многое ожидал я услышать от великого человека, но такое… По тем временам общение в астрале приравнивалось хоть к тому же чернокнижию. А я-то, наивный гусарский подполковник, и помыслить не смел о материях столь тонких, сколь же и таинственно-опасных уму неискушённому.

За обедом Михаил Илларионович осыпал меня ласками, говорил о поэзии, о своей переписке с госпожой де Сталь, о моём отце и матери. Беспрекословно подписал наградные листы на всех, кого я подсунул, и, ещё раз подчеркнув благоволение своё, после чая вновь благословил меня на войну.

– Так, значит, я ещё попартизаню, да?

– Иди, иди, любезный. Только зазря не балуй, не та у тебя миссия…

Пользуясь благодушным моментом, я за шиворот утащил упирающегося Храповицкого. Будет жаловаться, напишу прямую реляцию фельдмаршалу! Видимо, весть о том, что меня не посадили, распространилась быстро, и те же клеветники, вчера ещё кривившие губы мне вослед, ныне любезно улыбались, зазывая на пунш и преферанс. Я же, заломив на затылок малахай, гордо отвергал любые поползновения их, но всем сердцем рвался оправдать высокое мнение о себе и – вперёд, в сабли, в атаку! Покажите мне французов, покажите им меня!

Обойдя отряды графа Ожаровского, корпус Раевского и партию Сеславина, мы двинулись на село с нерусским названием Мерлин. Вроде где-то я слышал нечто подобное, но наверняка в каких-нибудь романтических балладах, хотя должен признать, что именно здесь суждено было произойти одному из таинственных и чудесных происшествий моей кочевой жизни. Поверите ли, не поверите, мне уже и не важно, право… Главное, что не я один, а вся бригада моя были свидетелями сего невероятного события!

А утро началось совершеннейше обыкновенно, мы промчались по большой дороге и навалились всей ордою на хвост неприятельской колонны. Расстройство сей части способствовало почти беспрепятственно потоптать её (аки петух куру!) и захватить в плен аж двух генералов, Альмерса и Бюрта, а кроме того, до двухсот нижних чинов, четыре орудия и множество обозов. После беседы с Кутузовым я был полон свежего вдохновения и, отослав под охраной пленных, с кипящим сердцем выехал на новую добычу. Увы, она была такова, что мы сразу и не поняли, кто за кем «охотится»…

Ближе к полудню на наш поиск вышла «старая гвардия», посреди которой находился сам Наполеон. Неприятель, видя шумные толпы наши, взял ружьё под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя бы одного рядового от сомкнутых колонн, они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми.

Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих, всеми родами смерти угрожаемых, воинов! Осенённые высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля!

Командуя легкоконными всадниками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн, отбивая отставшие обозы или орудия, но сами колонны оставались непробиваемыми, словно защищаемые высшей, недоступной воображению силой. Офицеры, урядники, простые казаки бросались к самому фронту, но французы отгоняли нас ружейными выстрелами. А вдобавок громко смеясь над нашим, вокруг них безуспешным, рыцарством! Лично для меня сей героизм закончился крайне неприятным последствием: меткая пуля неприятеля сразила в грудь моего гнедого, и благородный конь, захрипев, повалился в обозы.

Как известно, гусар может упасть с конём, но не с коня! Я был гусар, и рухнул вместе с верным другом, ударившись головой об артиллерийский палуб вплоть до потери сознания. Словно бы чёрный плат накрыл глаза мои, и лишь мириады блистающих звёзд, проносясь с сумасшедшей скоростью, как-то освежали нахлынувший мрак.

Мгновение спустя я услышал голос:

– Вперёд, сыны Франции! Ваш император не допустит штыки русских варваров до ваших непорочных мундиров!

Мрак задрожал, темнота начала светлеть, наливаясь непривычными красками, и взору моему раскрылось умопомрачающее зрелище!

Кроваво-красное снежное поле, идущие по нему чёрные полки неприятеля, над ними огромная, в полнеба, туша Наполеона Бонапарта! Вся фигура и лицо неистового корсиканца были пепельно-серые, в проблесках молний и грозовых вспышек, глаза горели синим огнём, а изо рта вырывались дым и пламя…

– Астрал, мать моя контузия! – догадливо протянул я, ощупывая себя с ног до головы.

Нате ж вам, и моё тело было совершеннейше иным – прозрачным, неплотным и наполненным малиново-золотистым светом! Сколько понимаю на уровне всяческих аур, карм и реинкарнаций – хороший всё-таки я, а вот Наполеону не повезло с расцветкой. Но чу! В новой обстановке не стали ли мысли мои более ленивыми, не забыл ли я, в чём долг мой перед Россией? Неужели в том, чтобы бессильно наблюдать торжественный уход её разорителя?!

Праведный гнев вернул меня к действительности. Закрутив усы и воздев шашку над головой, я грозно зыркнул оком – единый миг, и вот испытанный конь мой, незыблемо лучась сиреневым, стал рядом!

– Соблаговолите остановиться, ваше величество! Руки за голову, ноги расставить, зубы убрать, карманы вывернуть…

Пылающие синие глаза медленно поворотились в мою сторону. Подщипанные брови императора несколько изменили привычный угол наклона.

– Ты?! – громоподобно разнеслось под зелёными небесами.

Сочтя данное восклицание вопросительным, я неуверенно кивнул.

Брови императора начали гневно сходиться над переносицей…

– И ты, червь в мужицких тряпках, дерзаешь поднимать голос на владыку мира, ужас вселенной, бич божий?!

– Бич божий – это мой прапрапрапрадедушка Чингисхан! Не фиг присваивать чужие титулы, – пятясь, напомнил я.

Соотношение размеров наших было столь существенным, что помышлять о честном поединке казалось по меньшей мере неумно. Однако же и отступление никак невозможно по роду объективных причин. Во-первых, сие противно гусарской чести! Во-вторых, абсолютно некуда… В-третьих, я так понимаю, в астрале всё равно всё не всерьёз.

Шашка в руках моих грозно запела «не подходи-и-и!», гнедой воспрянул под седлом, а грудь переполнил неземной восторг ярко-оранжевого цвета.

давая шпоры, яростно проорал я незнакомые доселе, но давно вынашиваемые в сердце строки. Копыта коня моего беззвучно оттолкнулись от земли, и небеса раскрыли мне объятия, но… могучая, словно серая волна, длань Наполеона смахнула меня с горизонта.

– Так ты у нас ещё и поэт… – язвительно морща губы, прошипел император Франции. – Мало того что подлый партизан, бьющий честного врага из засады, в спину! Мало того что трусливо бежал от Бородинского сражения, не дерзая драться лицом к лицу с теми, кто покорил полмира! Мало того что вечно прячешься за чьи-то спины – то предка, то пьяного божества, то египетской царицы, то ещё кого. Ты, значит, ещё про меня и стишонки сочинять навострился?!

– Эй, эй, эй! – возмущённо завертелся я, ибо призрачные пальцы с видимой мощью сжимали меня вместе с перепуганным скакуном. – Не сметь душить свободу творчества!

– Чёрный Дьявол – Дени Давидофф, ты слишком часто встаёшь у меня на пути… Надоедливая заноза в моей задн… тьфу! Да если бы не твоя дурацкая затея скифской войны – никакая сила не выгнала бы французского орла из вашей древней столицы!

– Ну… я был не один… ныне партизанствуют многие…

– Но ты был первым! – Холодные глаза Наполеона подобно двум доменным печам встали передо мной, обдавая ледяными искрами. – Признавайся, кто написал «и … королями»?