Во дни Смуты - Жданов Лев Григорьевич - Страница 17

Снова сочувственный гул покрыл речь гетмана.

И Сигизмунд в свою очередь несколько раз утвердительно медленно кивнул своей красивой, седеющей головой.

– Почти все верно… Кроме одного… Я немало удивляюсь перемене, какая произошла с нашим отважным гетманом. Он говорил об осторожности, о благоразумии… Невольно думается, что его подменили… И подбросили Речи Посполитой ласкового теленочка вместо отважного льва, каким мы знали пана рыцаря…

– Если немедленно звать на дальнейший бой – значит быть ласковым теленком?.. Тогда одно остается сказать: настоящие львы торопятся с поля битвы спрятаться под платье придворным красавицам Варшавы! – ответил колкостью на колкость несдержанный гетман.

Сделав вид, что не понял намека, Сигизмунд продолжал, чуть повысив голос:

– Мы слушали пана гетмана. Теперь договорить свое желаем. Скажу сначала об одном, об опасеньях гетмана. Жолкевский ли боится москалей?.. И можно ли поминать о пораженьях в эту минуту, когда громкой славой покрылось наше оружие и войско и корона!.. Не думает ли гетман, испытанный стратег и полководец, что приспела пора… И если мы с таким трудом и мукою, ценою тяжелых лишений взяли Смоленск, стоящий на окраине царства, который больше наш, чем московский… Не думает ли гетман, что и Москва запросилась уже к нам в руки? Нет, хотя и сидят в Кремле наши воеводы с полками нашими… Плохой расчет у пана гетмана. Еще не скоро можем мы двинуть на Москву свои измученные, ослабленные долгою осадой рати. Да и московские дела еще не дошли до надлежащего развала. Пусть их земля еще поопьянеет… Пусть братскую рукою они наносят раны друг другу… чаще, глубже да больнее… Пусть горячею кровью поистечет хорошенько земля врагов… Тогда и мы вернемся из Варшавы, явимся в самую пору, чтобы кончить затеянную нами великую игру! И схватим тогда кусок, который повкуснее…

…А может быть… кто знает… может быть, и взаправду доверят нам свое царство россияне!.. Может быть, не для оттяжки времени ведут они переговоры, как мы до этих пор полагали… На милость, говорят, нет закона, а на глупость – не бывает образца!.. Это – их присловье, московское… Посмотрим! И свет истинной, единой католической веры просияет в этой варварской доныне стране… Но… это все дело десятков лет… А не одной осени, как полагает, видно, пан Жолкевский. Что скажет нам теперь отец святой, пан примас, и паны сенаторы и воеводы?.. Понятен ли наш уход к Варшаве?..

Конечно, на заданный вопрос не могло быть другого ответа, как единодушное согласие, которое и послышалось со всех сторон.

Молчал один Жолкевский.

– А пан гетман отчего молчит? Или еще не согласен с нами? Не ясно здесь было доказано: что надо делать? Воевать или переждать? Еще непонятно?

– Мне все понятно, яснейший круль!.. Но… – пожимая плечами, ответил неохотно Жолкевский. – Еще раз и я повторю свое: кто может знать, что его ожидает!.. Порою безумье храбрых вырывает из рук у судьбы такой великий дар, какого не мог своими расчетами добиться самый мудрый на земле!.. Как угадать!..

– Ну вот вы и гадайте сами, панове, на костях или на звездах! – с досадой снова забрюзжал Сигизмунд. – А я – ваш король! И должен не гадать, а рассуждать и думать. Так и будет. Вопрос решен. Пана гетмана Хотькевича пошлем мы к Москве, на помощь Гонсевскому, а сами будем собираться домой!

Решив еще несколько очередных дел, Сигизмунд распустил совет.

Когда Жолкевский с полковником легкой конницы, Лисовским, головорезом-литвином, шел к своей ставке, они увидели, что Сигизмунд верхом, с небольшой свитой, поскакал к Покровской горе, откуда открывался вид на весь Смоленск.

Круль хотел еще раз полюбоваться своей славной добычей до въезда в завоеванный город.

– Не пойму я нашего круля! – не то про себя, не то вслух проворчал Жолкевский, следя взором за группой, быстро скачущей вдаль под лучами июльского солнца, знойного, несмотря на ранний час дня.

– У него – свои расчеты! – усмехаясь, отозвался Лисовский. – Слышал, пане гетман, он надеется, что не упустит здесь ничего, наоборот… А сейм, правда, открывать давно пора… По дружбе, за великую тайну скажу пану гетману, как постоянному своему заступнику и покровителю… Еще в начале этого года, отпуская некоторых москалей из Великого посольства на родину, тех, которые оказались посговорчивее, выразили согласие на изменение договора, подписанного с тобою, вельможный гетман, в августе прошлого года… Вот, отпуская этих наших «друзей», пан круль вошел в тайное соглашение с самыми влиятельными из них… Не поскупился большие деньги отсыпать таким слонам, как…

– Келарь троицкий, Авраамий Палицын, как Вельяминов, Салтыков, слезливая баба… и дьяку Андронову довольно перепало, и помощнику его, Грамматину, лысому псу… Знаю, все знаю… Да половина из этих «друзей», как ты назвал, пан, только до границы лагеря нашего остались нам друзьями… Струсь мне пишет из Москвы и другие приятели наши, что тот же Палицын заодно с патриархом, с Гермогеном ихним против нас подымают ополчение… Плохо тут рассчитал скупой наш круль. Плакали его червонцы… Не хотят уж теперь и Владислава москали неверные… Прогадал старик наш.

– Не совсем… Не о Владиславе и хлопочет он, о себе скорее… И даже не скрывает этого… А на Руси все-таки он закупил себе тоже друзей, как там ни говорить… Особенно из партии Салтыкова… И теперь хочет дать время своим сторонникам, чтобы они подготовили побольше голосов за него для избрания на трон московский… А мне дал разрешение кинуться на ихние земли с моими головорезами, «лисовчиками»… Там – пограбить что можно, побольше страху нагнать, смуту усилить… Будто от Заруцкого наши набеги и налеты идут… А попутно просил сеять слухи, что Владислав еще слишком молод и не сумеет оборонить Московское царство от всех внешних и внутренних врагов… Что только мудрый и опытный, прославленный победами государь, как он, Жигимонт Ваза, может дать покой измученной стране и народу… Только он вернет прежнюю силу и блеск державе русской. И народ московский сам должен требовать от воевод своих и от бояр, чтобы скорее призвали они не Владислава, а его на царство…

– Просто и хорошо! – насмешливо улыбнулся Жолкевский. – Думает пан, что москали такие простецы, как с виду кажутся… Забывает, как предан этот народ своей вере… И не подумают там посадить католика на трон… Да еще такого друга ксендзов, каков наш старик… Плохую он игру затеял, не двойную, а тройную, нечистую, надо правду сказать!.. Добра из этого не выйдет ни ему, ни нам, ни Речи Посполитой, о которой я только и забочусь… Мне дела нет до выгод и барышей Сигизмунда Вазы, способного променять нашу корону на шапку царя-схизматика. Плохо он делает… Говорит – одно, глядит – в другое место…

– А вершит дело по-третьему!.. Ты прав, вельможный пан гетман. Но это же и есть настоящая королевская наука. И сам Макиавелли…

– Пускай сам черт или его бабушка говорят что хотят, а я по-старому одно признаю: лучшая ложь – это правда. «Иисус Распятый и мой меч!» С этим бы старинным кличем ринуться вперед, от Смоленска – на Москву! Пока москвичи сами не пришли отбирать то, что мы урвали у них нынче… Но… пока воля не моя… «Скачи, враже, як круль каже!..» Подождем, увидим!.. А вот мы и пришли. Прошу пана полковника в мой шатер, выпьем чарку-другую венгерского. Есть у меня еще тут с собою заветный бочоночек!..