В сетях интриги - Жданов Лев Григорьевич - Страница 18

Мария еще далеко не кончила, как смышленый граф понял, куда она клонит дело, убедился, что его игра или разгадана, или вызвала серьезное подозрение в женщинах и выиграть здесь больше ничего нельзя. Приходится быть довольным и тем, что ядовитое жало глубоко засело в груди мятущегося Павла, и ждать дальнейших событий.

Так и решил Эстергази. Кончила Мария, он состроил глубокомысленное лицо, помолчал и потом торжественно заговорил:

– Я, может быть, удивлю вас моими словами, ваше высочество. Но душа моя здесь раскрыта, как в исповедальне храма, куда именно я и пойду немедленно от вас… Да, да, во храм! Перед таким вопросом, который задали вы мне, мадам, перед решением его надо обратиться к Богу, как я всегда делал перед решительными сражениями на полях битв. Вы, конечно, поймете меня, выше высочество…

– Как, Эстергази? Вы такой верующий? – вдруг, словно обрадовавшись чему-то, заговорил Павел, подходя вплотную к нему. – Вот не ожидал! Как это приятно! Идите, молитесь. Правда ваша: предстоит решительный бой… И я тоже буду молить небо… А скажите, – сразу понижая голос, спросил он уже готового откланяться гостя, – в ту, другую… в темную силу вы верите? Бывало с вами что-нибудь в жизни?..

– Нет, признаюсь, не случалось ничего такого, сир…

– А со мной было… даже два раза уже! – совсем меняя настроение, таинственно начал впечатлительный Павел, которому нужно было во что бы то ни стало высказаться. – Я дважды видел… того, знаете, кто казнил своего родного сына… моего предка… Петра… Да, да, видел. Это не сон, не галлюцинация… Он шел однажды рядом по улице со мною… ночью… Довольно долго шел… Потом вздохнул, шепнул ласково, так грустно: «Бедный Павел!..» И скрылся. Это было за границей. И во второй раз здесь, в столице у нас… Что бы это значило, Эстергази? Не знаете? Жаль. Ну, прощайте. До лучшей поры. Благодарю вас от души… Но все-таки скажу, – вдруг загораясь от прежней мысли, которую перебили своим приходом дамы, – если я пока делать ничего не стану, то и видеть ее… эту… матушку мою не хочу с ее вечно милой, притворной улыбкой!.. И не останусь здесь ни минуты. Мари, вели собираться. Сейчас же едем домой… Сейчас же, слышишь? Что молчишь?

– Слышу, мой друг. Иду, сейчас скажу, – делая движение к двери, но задерживаясь там, торопливо ответила Мария, зная, что в иные минуты нельзя противоречить полубезумному мужу.

– Вы, верно, ваше высочество, забыли: завтра венчанье его высочества, – первый раз заговорила Нелидова. Голос у нее был певучий, звучный, очень приятный, словно бархатный. Нелидова знала, что он особенным образом действует на Павла даже в минуты крайнего раздражения, и теперь пустила в ход это средство.

– Да-да, – вступился и Эстергази. – Завтра надо уж, ваше высочество… Потерпите…

– Да, вы думаете?.. И ты полагаешь, мой друг? – обратился он не то к жене, не то к Нелидовой. – Ну, хорошо. Завтра еще потерплю… До свиданья, Эстергази…

– Простите, чуть было не позабыл… Еще два слова… Я не сказал, кого собираются уполномочить… кого хотят направить к принцу Александру, чтобы убедить его. Конечно, выбирали лицо, которое безупречно во всех отношениях и пользуется самым сильным влиянием на юную душу вашего сына… И наконец нашли…

– Кого? Кого? Кого? – сразу прозвучали три вопроса с трех сторон.

– Этого пройдоху-республиканца, этого якобинца из шайки убийц, погубивших нашего доброго, святого короля… кавалера Лагарпа! – едко отчеканил граф, питающий давнюю вражду к наставнику Александра. Зависть грызла графа, но в то же время он искренно негодовал, что внука самодержавной государыни, дающей приют чуть ли не всей изгнанной королевской семье, воспитывает заведомый либерал-республиканец. И он, и многие другие из легитимистов прилагали при каждом удобном случае все усилия, чтобы выжить врага из Петербурга. Конечно, и теперь Эстергази не упустил случай повредить «якобинцу» в глазах Павла. Может быть, он будет все-таки править после Екатерины. Вот и готова петля для «выскочки-мужика», затесавшегося не в свое место.

– О, Лагарпа мы давно хорошо знаем! – закипая снова, захрипел Павел. – Я всегда жду беды для себя и для сына от этого разбойника… Я не забуду его!

– Вот теперь все! Имею честь кланяться, ваше высочество… Мадам!.. Мадемуазель… – И, по-версальски отдав салюты, вышел этот «преданный слуга»…

Но из дворца он не ушел, а окольными путями очутился сперва в покоях Шуваловой, а потом и перед самой Екатериной…

Здесь довольно подробно и точно изложил свое «тайное» посещение цесаревича с небольшой только разницей.

По его словам выходило, что Павел сам настоятельно пригласил его прийти, не говоря для чего… Заклиная дружбой, завязанной еще в Версале… Потом сообщил, что узнал о решении матери: внука посадить на трон…

– Ничего удивительного и нет, что узнал: я ни от кого не прячу своих намерений, – перебила Екатерина, внимательно слушающая графа.

Но верила она только наполовину этому «старому солдату». А тот продолжал рассказ. Указал на решение Павла не являться даже на завтрашнем и дальнейших торжествах, а затем о его будто бы задуманном плане бежать за границу и просить помощи у Австрии и других держав.

– Вздор! Не сделает он этого, да и не выйдет ничего из того… Я более тридцати лет правлю империей и сумею добиться, чего захочу… Но, однако, строптивость, проявленную моим сыном, тоже не оставлю без укрощения. Все? Благодарю. Буду помнить вашу услугу, граф…

Отпустила двойного предателя и приказала камердинеру Захару позвать к себе Зубова…

Это произошло 26 сентября.

А ровно через три недели Лагарпу дано было знать, что утром на другой день императрица ждет его для беседы об успехах своих внуков, из которых Константин учился каждый день по-прежнему, а Александр тоже не оставлял занятий, хотя уже не отдавал им столько времени, как раньше. Даже юная жена его принимала теперь участие в работе, особенно на уроках Лагарпа.

Поздно вечером 17 октября недавно пожалованный титулом графа Николай Иваныч Салтыков лично передал швейцарцу-наставнику приглашение Екатерины.

Умный наставник сразу насторожился. Он уж слышал стороной кое-что. Не хотел яснее раскрыть карты и потому совершенно спокойно спросил, как это делал и раньше:

– Может быть, вашему сиятельству известно, о чем будет речь? Я спрашиваю лишь потому, что ранее не удостоен был ни разу высокой чести: лично от вашего сиятельства слышать милостивое приглашение. Значит, предстоит беседа крайне важная… Может быть, даже такая, о которой не всем и знать надо? И потому вы, ваше сиятельство, сами…

– Да, уж разве от вашей логики укроешь что-либо, государь мой! – старомодным французским языком, хотя вполне правильно, заговорил старик, принимая дружеский, снисходительный вид. – Как по-русски у нас говорят: «На три аршина под землей разглядите все», не так ли? А может, и слышали кое-что от болтунов наших придворных?

– Слышать многое случалось. Но не прислушиваюсь я и не запоминаю. Чужой я здесь – так и дел ваших стараюсь не набивать себе в память. Так лучше, ваше сиятельство, не правда ли? А затем, не догадываюсь, о чем вы думаете, генерал.

– Не догадываетесь? Верить надо. О питомце вашем, о милом нашем общем любимце, о принце Александре, конечно, будет речь. О ком же ином?

– И я так полагал. Но в каком направлении?

– Кхм!.. – закашлялся уклончивый, осторожный старик, который терпеть не мог прямо отвечать на прямые вопросы. – Кхм!.. В различных направлениях, само собою разумеется… А как вы полагаете: вообще наш юноша по-старому доверяет вам, как было до женитьбы? Не отбился еще? – вдруг сам задал вопрос старик.

– Как будто нет… Но какое отношение это имеет, ваше сиятельство?

– Да уж имеет!.. А еще я вас спросить осмелюсь. Только прошу прямо и открыто изъяснить… Или уж лучше ничего не отвечайте…

– Обещаю так и сделать. Спрашивайте, ваше сиятельство.

– Скажите, подполковник, ведомо ли вам, какие чувства питает к вам его высочество, цесаревич Павел?