Парадокс великого Пта - Жаренов Анатолий Александрович - Страница 62

Краснолицый отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и стал сосредоточенно рассматривать на свет пробирку с синей жидкостью. Диомидов осторожно выпростал из-под одеяла здоровую руку и пощупал повязку на голове.

— Не валяйте дурака, — спокойно сказал краснолицый. — Вы что? Не верите мне?

— Мне нужно поговорить с Ромашовым, — упрямо сказал полковник. — Мне наплевать на ваши больничные порядки. Вы понимаете, что дело не терпит отлагательства?

— Дела остались там, — равнодушно сказал краснолицый, кивнув на окно. — А если вам нравится грубить — грубите. Только не вертитесь и не сбивайте тюрбан. В конце концов это ваша голова. Проявите о ней заботу.

— Извините, — сказал Диомидов. — Я не хотел грубить. Но я не смогу спокойно лежать, пока не поговорю с Ромашовым.

— Это серьезно? — подозрительно покосился краснолицый.

— Даю слово.

— Хорошо. Как только он появится, я пущу его к вам. На пять минут. Хватит?

— Да, — сказал Диомидов, испытывая прилив благодарности к все понимающему краснолицому.

Потом он заснул. Проснулся вечером и испугался. А что, если Ромашов приходил, когда он спал? И краснолицого не видно. У койки дремала с книжкой на коленях сестра. Будить ее Диомидов не стал. “Спрошу, когда проснется”, — решил он. И подумал, что ночью Ромашов все равно не придет. Даже если бы он и захотел. Не пустят. “Дела остались там”. Как бы не так! Там осталась эта чертова штука. Ее нужно немедленно вытащить из-под обломков стены и поставить точку под делом Беклемишева.

Ему очень хотелось поставить точку. Он сильно торопился в последние дни. И он не подумал в тот момент, что стена может рухнуть. Впрочем, разве можно было предусмотреть это? Прочная ограда развалилась на куски, как от взрыва, хотя никакого взрыва не было и не могло быть.

“Дела остались там”, — снова вспомнил он фразу краснолицого. “Там” остался мотоцикл. Да еще труп. Последний труп в этой фантасмагорической истории. Беклемишев, Петька Шилов да еще этот — Отто. Последнего все равно ждала виселица. И в общем-то не имели значения подробности, которые он сообщил бы, если бы остался в живых. Все уже было известно следствию. Мертвый Петька Шилов дал исчерпывающие показания. Убирая его с дороги, этот Отто никак не рассчитывал получить обратный эффект. Он тонко продумал все детали. Петьки в разработанной им схеме не было. Петька сидел в тюрьме. Так полагал Отто, возвращаясь из Сосенска в Москву. Но на вокзале он неожиданно увидел Петьку. Вор спал на длинной скамье. Отто решил этот кончик оборвать. Он быстренько отвез Тужилиных домой и возвратился на вокзал. Растолкав спящего, он пригласил его совершить поездку в лес. Возможно, он придумал какой-нибудь убедительный предлог. Деталей теперь уже не узнать. В лесу он дал Петьке в руки трость Беклемишева и, отпустив его на двадцать шагов, выстрелил. Ему казалось, что таким способом можно убить двух зайцев: увидеть действие этой трости и избавиться от ненужного свидетеля.

В Сосенске он провозился с оформлением инсценировки “самоубийства” Беклемишева.

Когда он застрелил старика, в саду вспыхнул свет. Преодолев естественный испуг, Отто сообразил, почему он возник. Но в этот момент увидел Бухвостова и убежал, чтобы вернуться в сад на следующую ночь. Он быстро преодолел пять километров, отделявших его от места рыбалки, убедился, что рыболовы, усыпленные им, продолжают спать, забрался в постель и разбудил Мухортова. Вот откуда у аптекаря и появилось убеждение, что он всю ночь бодрствовал возле “чуть не утонувшего Ридашева”.

Стреляя в вора, Отто надеялся узнать наконец, что же за вещь попала ему в руки. Но он перестраховался. Двадцать шагов — это далеко. Ему удалось снова увидеть только вспышку света, и затем все исчезло. А на поляну вышла Зоя. Ее появление совпало с окончанием действия этой штуки. Возникла яма. В ней лежали труп вора и трость. Вторично стрелять убийца не решился — не знал, как поведет себя трость.

А теперь трость эта мирно покоится под обвалившейся каменной оградой. И никто, кроме Диомидова, об этом не знает. И никто, кроме него, даже не подозревает, что это за штука. А сам он? Все ли он понял из увиденного после того, как зеленый шар выбросил отростки и они впились ему в мозг, обволакивая сознание странной, какой-то ощутимой пеленой?

Утром Ромашов позвонил в больницу.

— Да, — лаконично ответил врач. — Все будет хорошо. Он пришел в себя… Да. Можно навестить… Недолго, учтите. — И повесил трубку.

Диомидов не раз говорил Ромашову, что в беклемишевском деле, в сущности, нет никакой загадки.

— Надо только распутать клубок, — любил повторять полковник. — И вы увидите, что оно выеденного яйца не стоит. Любое дело кажется загадочным, пока мы не раскусим его. Когда слетит скорлупа, окажется, что орешек в общем-то ничего особенного из себя не представляет.

— А трость? — возражал Ромашов.

— Это дело ученых, — говорил Диомидов. — Наша задача найти убийцу. А в убийце ничего фантастического и непонятного нет. Это не привидение. Он не летает по воздуху, а ходит по земле. И оставляет следы. Он не может не оставлять следов. Понимаете?

В конце концов Диомидов оказался прав. День за днем он и Ромашов скрупулезно “монтировали”, как выразился однажды полковник, киноленту жизни Петьки Шилова. Разрозненные кадры, собранные из показаний многих людей, сливались постепенно в цельную картину.

— Проверяйте всех Петькиных знакомых, — напоминал Диомидов. — Не забывайте о том, кого мы ищем. Вот тут, я вижу, у вас записано, что Петька ходил бриться в парикмахерскую на Балчуге. Вы смотрели личные дела мастеров?

— Смотрел, — говорил Ромашов.

Он уже обалдел от этой работы. Сотни людей. Сотни мимолетных Петькиных встреч. Все это мельтешило в глазах, наслаивалось, путалось. Он удивлялся Диомидову, который взвалил на себя три четверти работы и ни разу даже не выругался.

— А тех, кто уволился? — спрашивал Диомидов. — За последние пять лет?

— Да, — вздыхал Ромашов.

Ему казалось иногда, что они взялись решать непосильную задачу. Легко сказать — изучить последние пять лет Петькиной жизни и найти в этом стоге иголку, сиречь следы связи Петьки с агентом Хенгенау. Утешало только одно обстоятельство: Ромашов знал этого агента в лицо. Он два раза встречал в Сосенске “писателя Ридашева”. Это утешало и злило одновременно. Утешало потому, что облегчало работу. Ромашову достаточно было взглянуть на человека, чтобы сказать: не он. А злило потому, что он, Ромашов, ходил в Сосенске рядом с агентом и не знал об этом.