Питкернское преступление - Жаколио Луи - Страница 12

«Так я вам скажу, что нет: добрый и справедливый человек не желает ни мстить, ни действовать под влиянием гнева. Там, где есть страдание, не может быть удовольствия, там, где есть зло, не может быть справедливости».

«Наказания, которым подвергают преступников, имеют целью помешать им возобновить преступления и в то же время показать другим людям, чему они могут подвергнуться, если будут поступать так же».

«Скажите мне, разве нам не известно, что быть навсегда изгнанным с Таити, есть наказание более суровое, чем моментальная смерть? Разве изгнанный может снова кого-нибудь убить? Разве подобное наказание не будет ужаснее смерти? Вот поэтому и я полагаю, что Тати прав, и что самое лучшее будет оставить закон таким, как он предложил».

Видя, что никто более не встает, поднялся один Таатарий, начальник простого округа, и его выслушали с таким же вниманием, как и знатных ораторов, говоривших до него.

«Тати говорил хорошо, но он упустил, что один из мотивов наказания есть исправление виновного и если возможно, то превращение его в порядочного человека. Если же мы казним убийцу, то каким образом мы можем его исправить? Если мы отправим его на необитаемый остров, где он будет принужден думать, тогда Те-Атуа (Бог) может быть, уничтожит дурные мысли в его сердце и произведет хорошие. Если же мы его убьем, то куда пойдет его душа? »

Затем говорил еще целый ряд других ораторов, и результат прений был таков, что собрание пришло к единодушному решению ссылать провинившихся.

Нет сомнения, что говорить и действовать таким образом могут только люди, имевшие прошлое.

Сейчас гораздо больше различий между нынешним беззаботным греком, забрасывающим сети в Эгейское море, и современником Перикла, чем между нынешними таитянами и сектором Брамы и Будды. Геологические перевороты, разорвав континент Полинезии и сосредоточив жизнь на островах, не уничтожили преданий, и своими бытовыми легендами, своей мифологией, нравами, физическим и умственным развитием своих обитателей, переживших катастрофу, Полинезия крепко связана с Азией, этой колыбелью человеческого рода.

Интересно то, что в Полинезии древние нравы сохранились с изумительной верностью до появления европейцев. Ограниченная величина каждого острова не допускала ни крупных исторических событий, ни больших завоеваний, которые изменяют и часто даже заменяют совершенно другими преданиями предков. Оттого каждый из этих маленьких уголков земли не имеет новейшей истории.

Когда прибыли европейцы, таитяне сами первые стали смеяться над своими богами, как все состарившиеся народы, которые потеряли всякую веру в смешные сказки своих духовных лиц. Религия была только делом формы, и когда Помаре II ударом ноги столкнул статуи Оро и Тане в реку, то не нашлось ни одного жреца, который среди всеобщего смеха решился бы взять на себя защиту павшей веры.

Жители Таити сделались христианами потому, что им поставили это необходимым условием для принятия подарков от всевозможных обществ пресвитерианских, евангелистских и католических, которые присылались на их острова, но они остались скептиками.

Таитянин очень любит читать и большой оратор, он вам будет говорить речь о добродетели, о невинности и т. д. , как стал бы говорить об искусстве рыбной ловли между рифами, но без всякого убеждения о сущности предмета, о котором говорит. Он, как настоящий афинянин, влюблен в форму, периоды его речи ласкают слух, но он мало заботится об убедительности, не имея сам никакого мнения о вопросах метафизических, на которые он смотрит только как на простые поводы к разговорам.

Более всего он любит померанцевое вино, цветы и солнце. Это человек прошлого, живущий на клочке континента, куске большого материка… Это человек, который сходит со сцены, как сошли с нее древние халдеи и древние индусы, как сходят все черные и желтые расы, так как в новом периоде земного развития будет место только для белой расы.

V

Выше мне пришлось упомянуть о небольшом количестве населения этих островов. Я полагаю, что как в наше время, так и в древности, количество населения, например, острова Таити, не превышало семи или восьми тысяч душ.

Па этому поводу я должен указать на ошибку мореплавателей, которая до сих пор ставит в тупик многих этнографов. Кук полагал, что количество населения на Таити превышало двести сорок тысяч душ, Форстер считает, что сто двадцать тысяч, и, наконец, миссионер Мильсон полагает, что не более шестнадцати тысяч.

Что касается цифр Кука и Форстера, то они слишком уж преувеличены, так как ни пространство острова, ни количество его произведений не позволяют даже и думать об этом. Прибытие европейцев так подействовало на таитян, что они отправились вслед за европейцами и переходили из округа в округ, что проделывают и до настоящего времени по мере того, как приезжие обходили остров, так что Кук и Форстер принимали за население отдельных округов то, что было населением всего острова.

Если кто-нибудь пройдет всю внутреннюю часть острова, то обязательно найдет во многих больших долинах следы старинных жилищ и кладбищ, которые заставляют предполагать, что было время, когда население сделалось слишком многочисленно, чтобы жить на берегу, и отхлынуло внутрь своей родной земли.

Но пример того, что произошло во время возмущения таитян против Франции, указывает на то, что должно было происходить прежде во время постоянных войн, происходивших до вступления на престол династии Помаре.

Побежденная партия, преследуемая победителями, от которых ей трудно было ожидать пощады, бросала свои дома и поля и скрывалась в глубине долин, где можно было легко защищаться, и куда победители редко решались зайти.

Здесь строились новые хижины, воздвигались Мараи и погребались мертвые, и это происходило до тех пор, пока поворот счастья или мир, часто очень непродолжительный, позволял каждому снова возвратиться в свой округ и увидеть море, которое таитяне так любят.

Некоторые путешественники, желавшие объяснить ошибку Кука, предполагали в следах этих переселений остатки угасшего населения, тогда как они имели перед собою только следы бывших некогда здесь перемещений.

Когда я вижу, что по-санскритски Ра значит солнечный свет, что на Магори, языке Полинезии, Ра значит солнце, и что на старинном языке Египта Ра, будучи поставлено после слова Амон — отец богов — Амон-Ра — значит бог солнца, то я начинаю думать о древности человеческих рас, которую мы начинаем видеть. И этот простой слог, начертанный в храмах Фив, Мемфиса и на Мараи Полинезии, говорит мне более, чем какая бы то ни была книга.

Прошу прощения у читателей, что так надолго остановился на преданиях, легендах, нравах и верованиях древней Полинезии, но дело разрушения подвигается слишком быстро, и, те, которые называют себя бойцами, ломают и бросают в волны океана все памятники древности. Я старался спасти от потопа самое большое количество этих остатков, которые указывают, что тут был большой континент, народ азиатской расы и древняя цивилизация. Через несколько лет Полинезия станет закрытой книгой, и долины Таити будут так же свободны от всяких воспоминаний, как воды Тихого океана, в которые глядится Новая Цитера.

Я говорил уже раньше, что у Полинезии нет истории, поэтому я прямо перешел бы к описанию мест, где совершилась страшная драма, служащая рамкой этому рассказу о Таити, если бы я не находил интересным познакомить читателя в нескольких словах со странной личностью, которая в конце прошлого века неожиданно появилась в Полинезии со всеми признаками того, что люди называют гением. Я говорю о Помаре II, которого прозвали Великим, который принял христианство, как Хлодвиг, чтобы заставить победу вернуться под свои знамена и которому недоставало более обширной арены, чтобы изобразить Александра Македонского или Цезаря в новой истории.