Песчаный город - Жаколио Луи - Страница 5

Он считал себя погибшим и едва нашел в себе силы, чтобы спросить, чего от него хотят.

Его вопрос раздался среди глубочайшей тишины. Ответа не последовало…

Тогда, посмотрев на этих замаскированных людей и на двух неподвижных негров, которые продолжали на него смотреть с той же улыбкой, он почувствовал, что мозг его помутился, и что с ним начинаются галлюцинации и головокружение…

Между тем замаскированные сели за небольшой столик, накрытый скатертью, а оба негра остались на ногах. Шарль Обрей, которого движение немножко привело в себя, смотрел на эту сцену, дрожа; ему казалось, что он явился перед каким-то тайным трибуналом, беспощадным орудием чьего-то мщения…

— Подойдите, — сказал вдруг пронзительный голос.

Молодой доктор с трудом мог приподняться; ему помогли негры, которые подвели его к зловещему ареопагу.

— Зачем ты явился сюда? — продолжал тот же голос со странной насмешкой.

— Не знаю, — пролепетал доктор, видевший, что его последний час настал.

— Я скажу тебе. Ты думал, что стремишься к богатству и благосостоянию… А явился к судилищу.

— Чем я заслужил это? — едва мог произнести молодой человек.

— Сейчас узнаешь!

И тот, кто председательствовал в этом собрании, начал длинную речь на гортанном языке, наполненном странными придыханиями и совершенно неизвестном Обрею. Время от времени он останавливался, как будто спрашивал своих товарищей, которые отвечали наклонением головы, потом опять продолжал свою странную речь, которую, наконец, кончил, проведя в воздухе рукой крест по всем четырем сторонам.

— Какого наказания достоин виновный, — сказал тот же человек громко и внятно.

— Смерти! — отвечали все присутствующие зловещим тоном.

Услышав это страшное слово, доктор содрогнулся и упал бы, если бы негры не продолжали его поддерживать.

— Да будет так! — воскликнул в последний раз судья.

Кунье и Йомби бросили тогда несчастного доктора на диван, связали его и привязали к его ногам пушечное ядро… Потом один из замаскированных нажал пружину в стене и открыл большое отверстие.

— Да совершится правосудие, — сказал он, указывая пальцем на разверзшуюся бездну.

Шарль Обрей пытался крикнуть, но кляп, вложенный ему в рот, давил ему десны и губы, и он едва успел издать хриплый звук, который замер в рыдании.

Ему показалось в эту минуту, несмотря на то оцепенение, в которое он был погружен, что его бедный пудель царапается за стеной, как бы желая ему помочь; слезы полились из его глаз, и с быстротой молнии пронеслось перед ним в эту великую минуту все его прошлое.

Оба негра приподняли доктора и качали его на руках, чтобы придать необходимый размах; по новому знаку они швырнули его в пространство, и несчастный, увлекаемый пушечным ядром, погрузился в волны как стрела…

Исчезнув под водой, Шарль Обрей сделал сверхъестественное усилие, отбросил от себя кляп и мог вскрикнуть с отчаянием. В ту же минуту он упал на подводную скалу…

Физическая боль разбудила его, скала оказалась полом в кают-компании «Ивонны». Ему просто привиделся кошмарный сон! Вертясь на диване, он упал и стукнулся головой о колонну… Когда он совсем пришел в себя, его верный товарищ Фокс лизал ему лицо.

При крике, который вырвался у него, когда он упал, Кунье, спавший у дверей, бросился к нему на помощь.

Находясь еще под впечатлением страшного сновидения, которое, без сомнения, было вызвано таинственными происшествиями, волновавшими его в эти два дня, молодой человек почувствовал при виде негра, как вся кровь прилила к сердцу. И он наверное бросился бы на него, если бы спокойный голос негра, спрашивавшего о причине его падения, не успокоил его. Он находился в кают-компании, окруженный теми же предметами, какие заметил накануне; собака лежала у его ног, и он, наконец, убедил себя, что не делал прогулки под водой.

— Вы вчера не обедали, — продолжал негр — но вы так крепко спали, что я не решился вас разбудить.

— Ну, господин Кунье — сказал Шарль Обрей, обрадовавшись, что не подвергался таким печальным приключениям, какие видел во сне, — зато я думаю, что воздам должное завтраку сегодня утром.

— Вам стоит только приказать; огонь в кухне никогда не гасят, и Джо, повар, в вашем распоряжении днем и ночью.

Начинало светать: на востоке показалась красная полоса — предшественница солнца, которую древние называли дщерью ночи; воздух был еще чище и теплее, чем накануне, и с испанского берега, к которому приблизилась шхуна, долетали время от времени порывы ветра с благоуханием померанцевых и гранатовых деревьев.

Шарль Обрей вышел на палубу прогуляться несколько минут, и зрелище столь для него новое, которое при дневном свете расстилалось перед его глазами, немало способствовало возвращению ему спокойствия, а вместе с ним и радости, и надежды.

Всю ночь «Ивонна» благодаря своей исключительно искусной конструкции — ее строили в Гавре, в мастерских Лапормана, лучшего кораблестроителя на свете — делала по одиннадцати и двенадцати узлов и в тот же вечер должна была прибыть в Пальму.

— Хорошо, если ветер все время будет попутный! — сказал доктор Кунье, который сообщил ему это известие.

— «Ивонне» ветра не нужно, — ответил негр.

— Она, может быть, заранее им запаслась? — сказал шутливо молодой человек, радуясь, что тучи в его мозгу совершенно рассеялись.

— Вы совершенно правы: «Ивонна» сделала запас, чтобы обойтись без небесного ветра и спрятала свой ветер в угольной яме.

— Как! Эта маленькая шхуна идет и на парах!

— Да, у нее есть машина в сто лошадиных сил, достаточная в случае надобности для того, чтобы делать от пятнадцати до шестнадцати узлов, а иногда она делала даже и семнадцать.

— Стало быть, у вас есть машинист на шхуне?

— Есть, и четыре кочегара.

— Кто же этот машинист?

— Я!

— Вы?

— Да. Господин мой посылал меня на два года в мастерские в Сиота. Я учу Йомби, потому что…

Негр вдруг замолчал, как будто приступал к запрещенному предмету.

— Потому что? — повторил вкрадчивым тоном молодой доктор.

— Потому что… — сказал негр, как бы придумывая, — лучше знать двоим, чем одному…

— Вы не то хотели сказать сначала.

— Может быть… но теперь я говорю это.

— Мне кажется, что в этой тайне нет ничего таинственного.

Негр молча улыбнулся. Улыбку эту можно было перевести вопросом: «Кто знает? «

— Но где же труба машины?

— Она спрятана, ее ставят только тогда, когда надо разводить пары…

В сопровождении Кунье, Обрей спустился туда, где был? спрятана машина, и увидал одно из самых изящных механических произведений мира. Машина была сделана в мастерских Сейна и так блестела, словно только что была доставлена оттуда.

Доктор вернулся на палубу, восхищенный и заинтересованный больше прежнего, спрашивая себя, кто мог быть тот таинственный незнакомец, которому он отдал свою свободу на пять лет; будь он суеверен, его сновидение предвещало бы ему самый печальный конец этого приключения.

— Ба! — сказал он себе, смеясь, после минутного размышления, — древние авгуры толковали сны в противном смысле; к тому же, положение, в которое я буду поставлен, не может быть хуже того, которое я оставил. Буду же наслаждаться пока свободой и счастливыми часами, которые посылает мне случай!

В три часа по полудню послышался голос матроса с марса.

— Берег с бакборта! — закричал он по-английски. Капитан прервал свою прогулку по палубе и навел трубку по указанному направлению; улыбка удовольствия мелькнула на его лице: он не ошибся в своих расчетах. «Ивонна» находилась только в двадцати милях от Пальмы, города на Майорке, самого большого из Болеарских островов и столицы всей группы.

Полчаса спустя синеватая полоса, искрившаяся радужными лучами под лучами солнца, уже закатывавшегося, сделалась видна простому глазу, и вскоре горы северо-западного берега Майорки, словно выходившие из океана, по мере того как шхуна приближалась к ним, ясно обрисовывали на небе свои причудливые контуры.