Факиры-очарователи - Жаколио Луи - Страница 9

Среди этой чарующей природы, такой разнообразной и дикой, и расположены подземные храмы Карли.

Кроме самого большого, о котором я уже говорил, есть еще очень много и больших, и малых, очень разнообразных.

В большом находится знаменитое святилище, куда стекаются со всех сторон Индии брамины и факиры на девятидневную молитву.

Некоторые из них поселяются вблизи храма, истощают свое тело до последней возможности и живут лишь только внутренней созерцательной жизнью аскетов.

День и ночь сидят они перед пылающим огнем, поддерживаемым их поклонниками, неподвижно вперив глаза в пламя, с повязкой на губах — во избежание малейшего осквернения, — не вкушая ничего, кроме нескольких зерен риса, смоченных чистою водою, процеженною через полотно, они мало-помалу приходят в состояние полного телесного истощения, так что жизнь едва теплится в них, нравственные силы тоже быстро меркнут, и когда, наконец, они умирают после такого медленного самоубийства, то уже задолго до смерти они находятся в состоянии полного отупения. Все факиры, желающие достигнуть в загробной жизни высших ступеней превращений, должны подвергнуть свою плоть такому жестокому умерщвлению.

Между такими аскетами мне указали одного, прибывшего за несколько месяцев перед тем с мыса Коморена. Он сидел между двумя кострами и уже достиг почти полной нечувствительности.

Велико было мое удивление, когда я заметил знакомый широкий рубец на его лбу, неужели это мой факир из Тривандерама? Я приблизился к нему и на звучном языке юга, который он так любил, спросил его, помнит ли он Франки из Бенареса.

Точно молния сверкнула в полупотухший глазах, и дрогнувшие губы чуть слышно прошептали те два слова, которые были написаны светящимися буквами в наш последний сеанс:

«Дивьявапур гатва».

«Я принял флюидическое тело»… Это было все, что мне удалось добиться от Кавиндасами.

Окрестные жители, пораженные его страшной худобой и видом скелета, звали его Карли-сава, т. е. живой мертвец Карли.

Так кончают индусские медиумы, медленно доводящие себя до полного отупения и почти идиотизма.

Как говорят брамины, все эти чудеса и явления есть не что иное, как доказательства существования Питри, то есть, душ предков, которые ими пользуются для сношений с людьми.

Смеяться над этим верованием не следует, т. к. все религии, а в особенности христианство, признают существование посредников между людьми и высшими мирами. У каждой свои и имена их: Питри, дева, ангелы, святые, дивы, духи, и как индусы верят в огненные руки и явления духов, так и верующие христиане верят в огненные языки апостолов, явления святых и во все чудеса своей религии.

Единственная разница в том, что в Индии каждый волен творить чудеса, между тем, как в Европе полицейский комиссар непременно сунет свой нос и начнет разбирать в чем дело…

После отъезда факира я решил осмотреть подробнее Бенарес и начал осмотр с самого старинного памятника священного города, а именно с мечети Аурензеба, которую этот победитель возвел на развалинах индусской пагоды, чтобы унизить гордость побежденных.

Аурензеб был самым замечательным из всех властителей, царствовавших в Индии, — это была странная смесь пороков и величия, жестокости и справедливости. В памяти индусов он оставил такие глубокие следы, что и до сих пор они его зовут не иначе, как великий император. И действительно это интересная личность в истории не только Индии, но и всего мира.

Чтобы достигнуть трона, он зарезал своих двух старших братьев Дару и Худжа, и, свергнув родного отца Шах-Егана, посадил его в крепость.

Несколько анекдотов выкажут более ясно характер Аурензеба и нравы индусских дворов, нежели мои личные заключения.

Старый государь Шах-Еган скончался на восьмом году после потери своего трона, и надо сказать, что Аурензеб обращался с узником с почетом и уважением, должными бывшему монарху.

Однажды он посватался к дочери своего брата Дара для своего сына Акбара, в надежде, что этот союз соединит вновь две семьи, но Шах-Еган и его приближенные сочли это за оскорбление.

Свергнутый император ответил, что наглость узурпатора может равняться лишь его преступлениям, а молодая принцесса, вооружившись кинжалом, заявила, что предпочитает лучше тысячу раз умереть, нежели выйти за сына убийцы своего отца.

Все это, конечно, было передано Аурензебу, который не подал вида, что он недоволен и, по-видимому, покинул этот проект.

В другой раз он попросил у бывшего императора некоторые из драгоценностей, которые, по его мнению, должны были стать украшением его трона. Шах-Еган ответил, что он велит разбить их молотком, если только попробуют взять их у него силой.

— Пусть же он хранит их, — ответил новый император, — и передайте ему, что он может взять хоть все мои бриллианты.

Старый князь был тронут этой скромностью и послал почти все драгоценности, которые у него просили, и приложил к ним письмо, в котором говорил: «Возьми эти драгоценности, носи их с достоинством и постарайся заставить твою семью забыть о некоторых из ее бед».

Читая это письмо, Аурензеб прослезился, и, можно верить, что эти слезы были искренни.

Своим почтением, сдержанностью, вниманием к советам, за которыми он обращался к отцу, он заставил того, если не извинить его, то во всяком случае изменить свое мнение к лучшему.

Правда, когда Аурензеб узнал о близкой кончине своего отца, то все-таки не посмел явиться перед ним, а послал одного из своих сыновей, Шахалама, но тот уже не застал старика в живых.

Властитель Индустана выказал при этой потере самую искреннюю скорбь и ухватился за случай помириться со своей сестрой Еганарой, оставшейся верной отцу.

Аурензеб занимал трон Индустана, который под его управлением достиг наибольшего процветания. А когда он присоединил к своей империи три царства Декан, Кабул и Ассам, то его владения и подданные были многочисленнее римской империи в эпоху ее расцвета.

Государственный доход достигал миллиарда франков, суммы, которой до сих пор не могло достичь ни одно европейское государство. Причем надо принять во внимание, что по нынешней цене денег это составляет ровно четыре миллиарда.

Но преступления, которые доставили Аурензебу трон, ужасны.

Император Шах-Еган назначил Дара, своего любимца, наследником престола. Тотчас же Мурад и Аурензеб восстали против своего отца.

Победоносное войско Мурада и Аурензеба осадили Агру, которая скоро пала под их власть. Раненый при этом Мурад предоставил Аурензебу командование армией.

Тогда Аурензеб задумал проект завладеть своим отцом. Предприятие это было трудное и щекотливое. Укрепленный дворец, в котором жил Шах-Еган, мог выдержать очень долгую осаду, да и вооруженное нападение сына на отца, на монарха, очень популярного в своей стране, могло поставить бунтовщиков в далеко невыгодное положение…

Выманить отца можно было лишь хитростью, но какая хитрость могла провести старого, искушенного в азиатских кознях властителя?

А все-таки Аурензеб решил попытаться. Его посланец явился к императору и начал клясться, что господин его всегда питал к отцу сыновние чувства и был верен ему как самый преданный подданный. Шах-Еган не особенно-то поверил в эти излияния, но все-таки, чтобы выиграть время, он послал к сыновьям дочь свою Еганару с поручением разузнать истинное положение дела.

Прежде всего она отправилась к Мураду, а тот, зная ее привязанность к Дару, любимцу императора, принял ее очень грубо.

Оскорбленная принцесса поспешила усесться в свой планик, но при выходе из лагеря она вдруг встретила Аурензеба, который начал отвешивать ей самые почтительные поклоны, нежно упрекать в том, что она, как будто бы, избегает его, и, в конце концов, убедил ее зайти к нему в палатку.

Там он рассказал ей, как он терзается упреками совести за свой проступок, тем более, что его, мол, заставили следовать за братом чуть не силою, и уверял, что он готов на все, лишь бы загладить свои провинности.