Факиры-очарователи - Жаколио Луи - Страница 14

Буддисты, божество которых не особенно интересуется добрыми или злыми делами своих последователей, веруют, что доброе дело находит себе награду, а злое — наказание еще здесь, на земле.

Своим святым и пророкам они возводят эти башни, которые противостоят разрушению веков. В них погребали они этих святых или же хранили части их: зуб, руку или ногу или несколько волосков Будды.

Развалины громадного здания видны вокруг башни метров на сто, а недалеко находится пагода, посвященная Шиве. Эта пагода считается самою священною из всех пагод в окрестности.

Кирпичи, которые находили в мусоре вокруг башни, не оставили сомнения в том, что она принадлежала буддистам, потому что на каждом из них видно оттиснутое изображение Будды в его обычной сидящей позе, с руками, положенными на колена…

Почти по всей Азии встречаются подобные развалины которые свидетельствуют, как был распространен буддизм в далекие века.

И, действительно, примитивная религия Будды, до пускающая лишь одно божество, отвергающая принцип каст и неравноправия и воздающая каждому по его заслугам, конечно, должна была привлечь к себе всех пасынков старого индусского строя — париев и рабов.

В браманический мир Будда вторгся, уничтожая рабство и проповедуя личную независимость, ему принадлежит символ:

«Каждому по его заслугам».

Теперь во всей Индии не найти ни одного буддист. На возвратном пути в Бенарес мы встретились с небольшим гвардейским кавалерийским отрядом. Видя всадников гарцующих на горячих конях, можно подумать, что в Индии еще осталось что-то от ее былого блеска. Но увы! Здесь то же, что и в остатках архитектуры, где снаружи все прекрасно сохранилось, а внутри мерзость запустения. Целый полк сипаев не устоит перед ротой европейских солдат. Англичане хотели заставить нас принять всерьез их туземную армию, но это ни что иное, как размалеванная декорация, и вряд ли эти солдаты смогут оказать сопротивление русским, если те явятся через равнины Афганистана, чтобы покорить себе Индию.

Англия выставит вперед свои европейские войска, и судьба Индустана будет решена в две-три битвы. Если англичане потерпят поражение, то им останется сейчас же покинуть страну, так как они не могут надеяться на туземные войска, которые, увидев неудачу своих властителей, тотчас же перейдут на сторону завоевателей и безжалостно перережут горло тем, кому повиновались еще вчера.

Исключая, что вообще восточный характер изменчив, и что Индия находится под игом уже много веков, еще приходится считаться с тем, что Англию и англичан так сильно ненавидят в Индии от мыса Коморена до подножия Гималаев и до берегов Инда, что если случится какой-нибудь европейской державе одержать над англичанами верх, то в Индии не протянется ни одна рука, чтобы поддержать их.

Да!.. Если бы я имел счастье направлять русскую политику, то в Константинополь я явился бы через Индию.

Вернувшись в Бенарес, я приказал Амуду готовиться к отъезду, так как меня охватывало нетерпение раскинуть мою палатку в диких областях, где берет свой исток Гадавери у развалин Эллоры, таинственное происхождение которых скрыто от нас в тумане веков.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Что меня поразило в Бенаресе, этом древнем святили чистых браманических верований, это влияние мусульманства на некоторые нравы и обычаи индусов, самых упорных противников всякой чужеземной идеи.

Что касается религиозных вопросов, то между ними остается та же граница, что и раньше. Обе расы с отвращением оттолкнули бы всякую мысль о смешанных браках, не стали бы носить одинаковые материи, ни есть общих кушаний, ни сели бы вместе обедать за один стел, и еще, может быть, в течение многих веков они не будут переступать порог один другого.

А потому большая часть домов в Бенаресе походит на крепости, и построены дома так, чтобы уничтожить всякую возможность увидеть с улицы в окне женщину, а также к ей позволить выглянуть в окно на улицу.

Высокие стены окружают дворы и сады, откуда бедные затворницы могут видеть только голубое небо.

Иногда им разрешается, но и то только после заката солнца, выходить на высокие террасы, где они могут подышать свежим воздухом.

Нельзя себе представить, в каком неведении держат этих очаровательных созданий. Со мною было странное приключение: благодаря счастливому стечению обстоятельств мне удалось посетить гарем Пейхвы. Из моих разговоров с прелестными затворницами можно заключить, как они детски наивны и какое представление имеют о внешней жизни.

Однажды утром, когда я уже заканчивал приготовления к отъезду, Амуду доложил мне, что меня пришел известить Пейхва. Потомок древних махратских раджей, он был очень умен и жаждал узнать как можно больше о Европе. Не проходило дня, чтобы он не зашел ко мне поговорить час, другой.

Я воспользовался этим визитом, чтобы поблагодарить за любезное гостеприимство, и предложил ему несколько подарков, которые просил принять от меня на память.

Глаза Рам-Кондор-Пейхвы заблестели, как у ребенка, когда между прочими предметами я передал ему прекрасный револьвер американской системы, украшенный золотом и платиной, он так был доволен, что предложил мне потребовать от него, что угодно.

Это обычный ответ индуса каждый раз, как вы делаете ему подарок.

Похвалить какую-нибудь вещь — это значит получить ее сейчас же в подарок.

Стоит вам сказать: — Чудная лошадь!.. прелестная жемчужина!.. прекрасный алмаз!.. — не успеете окончить фразы как услышите: — пользуйтесь ими, так как отныне они ваши.

Но принять этот подарок, значит показать недостаток воспитания.

По обычаю я ответил Пейхве, что мне ничего не нужно, что воспоминание о чисто царском гостеприимстве не изгладится в моем сердце. Но Пейхва настаивал, и очень упорно. Я со своей стороны продолжал отказываться.

— Благодарю тебя, Пейхва, — отвечал я, — уверяю тебя, что мне ничего не надо.

Но Пейхва заупрямился, он вбил себе в голову сделать мне приятное и категорически отказывался от моих подарков, если я не пожелаю чего-нибудь для себя.

— Какова бы ни была твоя просьба, она заранее исполнена, — наконец, заявил он.

— Берегись, не бери на себя так много, — ответил я.

— Не бойся, — горделиво ответил раджа, — правда, англичане лишили Пейхву трона, но это еще не значит, что он пал так низко, что слово его стоит не более слова раба

— Хорошо, раз ты этого требуешь, я скажу, чего мне хочется больше всего в эту минуту, но пеняй на себя, если мое желание окажется невыполнимым.

— Я слушаю тебя.

— Мне хотелось бы прежде, чем покинуть Бенарес, побывать в каком-нибудь гареме.

— Это невозможно!

— Разве я не говорил этого?

— Почему выбрал ты то, что по нашим нравам и обычаям совершенно невозможно?

— Потому что это единственное, чего я хочу в настоящую минуту.

Пейха подумал несколько минут, потом просто сказал:

— Хорошо… Ты увидишь гарем, но ты должен будешь переодеться, чтобы скрыть твою национальность и твой пол.

— Я сделаю все, что ты хочешь.

— Я могу выдать тебя за мусульманскую торговку, но ты не должен поднимать вуали.

— Эта мысль неудачна, Пейхва.

— Но почему же?

— Я слишком плохо говорю по-бенгальски, так что не будет никакой иллюзии.

— Но кто же заставляет тебя говорить?

— Тогда мой визит в гарем не имеет смысла Мне со всем не интересно смотреть на женщин, которые никогда не переступали порога своего дома, их раззолоченной тюрьмы, куда их запирает ревность мужа, мне интересно поговорить с ними и узнать, какое понятие имеют они о внешнем мире, которого никогда не видали.

— Я тебя понимаю. В таком случае, я выдам тебя доктора местри, единственного мужчину, которого мы имеем право вводить в наши гинекеи, и я припоминаю, доктор-англичанин бывал несколько раз во дворце после него раджи Аудского. Я предупрежу моих жен о твоем приходе, под предлогом осмотра детей. Осматривая ты можешь поговорить с их матерями. Салям, я зайду вечером.