Сармат. Смерть поправший - Звягинцев Александр Григорьевич - Страница 28

— Не-е, не успеем! — бросив взгляд в зеркало заднего обзора, констатировал меланхолик.

И в самом деле: сзади раздался визг тормозов — микроавтобус «РАФ» с затененными окнами отрезал «жигулю» путь к переулку, а в его передний бампер целилась никелированная морда «Волги».

— Во-о, что я говорил! — констатировал меланхолик. — Увидят эту бандуру, — кивнул он на видеокамеру, — оттрахают с оттягом, а фамилию не спросят... И правильно сделают: мыслимо ли, самому генералу Толмачеву на хвост садиться.

— Ха-ха, чего икру метать, мужики — ворон ворону глаз не выклюет! — захорохорился радист, но, оценив компанию вышедших из «Волги» здоровенных мужиков, разом скукожился и затих.

— Глаз-то, может, не выклюют, — подал голос с заднего сиденья оператор, не знающий, куда спрятать злополучную видеокамеру. А если в деревянный бушлат оденут и выбросят на какой-нибудь подмосковной свалке?

Радист, выдав зубами чечетку, потянулся было к рации, но распахнувший дверь «жигуленка» хмурый бугай профессионально вырубил его кулаком под темечко.

— Стволы, ребята, — кинув взгляд на видеокамеру и аппаратуру прослушки, сказал он остальным.

— Мужики, может, договоримся — из одной кастрюли щи хлебаем? — предложил меланхолик обступившим жигуленок мужикам в одинаковых темно-серых пиджаках.

— Зато в сортиры разные ходим, — ответил кто-то из них.

Под дулами пистолетов топтуны не стали искушать судьбу и послушно расстались со служебными «пээмами».

Генерал Толмачев из окна третьего этажа проводил взглядом отъехавший от сквера микроавтобус и повернулся к Савелову:

— По всему выходит: цэрэушники, коли журналюгу своего не пожалели и в запретную зону направили, выходит, пронюхали что-то про нашу «Рухлядь».

— Выходит, пронюхали, Сергей Иванович... Я ушам не поверил, когда фотограф брякнул про американца. Кроме того, он утверждает, что его самого рекомендовал американскому журналисту не кто иной, как главный редактор самой принципиальной коммунистической газеты... Они там в газете с ума посходили, что ли — наводить американцев на наши секретные склады?..

— Это-то как раз понятно, — криво усмехнулся генерал. — Налицо совпадение шкурных интересов... Для американцев политика политикой, а бизнес бизнесом. Они через третьих лиц, сами мылятся поставить оружие в ту страну, хоть она им — кость в горле. А у наших коммунистов свой... предвыборный интерес. Общенародную собственность, мол, бяки-кооператоры толкают за границу с молотка... Ату бяк-кооператоров, ату — гидру частной собственности, а мы, мол, единственные, кто стоит на страже государственных интересов, потому и голосуйте только за нас.

— Одним махом семерых побивахом.

— Вот, вот, мы с тобой в дерьме, а они, понимаешь, в белом фраке... Кстати, как зовут того американца? — спохватился генерал.

— Эдди Клосс, судя по визитке. — Толмачев потянулся к телефону.

— Ты, Иван Павлович? — пробасил он в трубку. — Толмачев на проводе... Да, да, заверну я к тебе как-нибудь, заверну, а пока ответь-ка мне по старой дружбе: корреспондент Эдди Клосс из «Рейтер» случайно не под колпаком у тебя ходит?.. Что ты мне за эту птицу скажешь?.. Так, так, говоришь, дюже серьезная птица... Вот еще что, Иван Павлович: я тебя за него не спрашивал, а ты мне ничего за него не говорил, договорились?.. Ну, бывай здоров, старина.

Закончив телефонный разговор, генерал поднял на Савелова хмурый взгляд.

— Крути не крути, а придется свертывать операцию «Рухлядь», — скрипнул он зубами. — Клосс, как и следовало ожидать, матерый цэрэушник. Пакостил нам под журналистской крышей в ГДР и Польше, а теперь вот и у нас объявился. Контрразведка давно на хвосте у него сидит, да схватить с поличным за этот хвост никак не может. Боятся...

— С каких пор они пугливыми стали?

— Этот техасский сучонок во все наши верхи вхож...

— Больше им нечего бояться, Сергей Иванович...

Генерал удивленно вскинул брови.

— Каким бы матерым техасским волком не был тот Клосс — со дна реки ему не выплыть...

— Какой реки?

— Названия, к сожалению, не запомнил. Его «Нива» улетела с моста как раз над ее серединой...

— Выплыл?

— Выплыл, — кивнул Савелов. — А вот доплыть до берега пришлось ему помешать. Сожалею, но выбора просто не было...

— Хм-м, это меняет дело! — оживился генерал. — Где, где, говоришь, это произошло?

— Километров сто до Воронежа оставалось...

— Свидетели были?

— Свидетелей не наблюдалось... Мокрое шоссе... После ночного дождя, густой туман...

— Я-то, думаю, чего это так скрутило тебя, а оно вон в чем дело! Переживаешь, стал быть?

— У техасских ковбоев кровь того же цвета, что и у нас с вами...

— Не лезь в бутылку! — отмахнулся генерал и прошелся по комнате. — Худо, понимаешь, то, что смежники через день-другой тебя вычислят.

— Не сомневаюсь.

— Хм-м, для них прекрасный случай на законных основаниях пошарить у соседа за пазухой.

— Вы имеете в виду шантаже целью выяснения деталей операции?

— Угу-у. Языки развязывать они умеют.

— А американцы, конечно, визг поднимут.

— Запрос в МИД направят, но визга особого не будет — рыло у них в пуху. Их человек без спроса сунулся туда, куда соваться ему было не положено.

— Но еще остается фотограф...

— Этого-то паренька нашим, скажем так, оппонентам раскрутить раз плюнуть. Щенок мокрогубый, жить бы ему и жить...

— Как жить бы и жить? — невольно вырвалось у Савелова. — Совсем же пацан...

— Пацан, понимаешь, а петлю сам себе намылил, — отрезал генерал, но, взглянув на Савелова, смягчил тон. — Я, понимаешь, не говорю, что ему жить противопоказано... Но, как ты говоришь, тут как раз тот случай, когда выбор у нас лишь между гильотиной и Бастилией...

— Это так, — вынужден был согласиться Савелов. — Сергей Иванович, вы, кажется, как-то назвали майора Сарматова любовником войны?..

— Было. Сармат с этой б.., как говорится, на «ты» был. Она его из самых немыслимых передряг почему-то живым отпускала...

— Просто он знал, что на любой войне нужно оставаться человеком.

— Нельзя в нашем поганом деле остаться в полном смысле человеком, Вадим.

Лично, я не знаю, кому это удалось... Мутации происходят с мозгами, с психикой, но главное: понижается порог восприятия чужой боли.

— Если есть хоть малая возможность не убивать — не убивай, — будто не слыша генерала, тусклым голосом продолжал Савелов. — И не только чужую жизнь тем спасешь, а свою душу, сказал мне однажды майор Сарматов.

— Сарматов, Сарматов!.. Смотрю, Вадим, он в тебе как заноза сидит.

— А в вас? — посмотрел на генерала Савелов.

— Ну, не до такой же степени, — нехотя кивнул тот и бросил на Вадима встревоженный взгляд.

— Нет, нет, психика у меня в норме! — по-своему истолковал его Савелов. — Просто с Сарматовым из жизни ушло что-то такое... И дело не в том, что так переплелись наши судьбы... Дело в другом, более важном, чего я никак не могу сформулировать.

— Я, кажется, смог, — поднял на него сумрачный взгляд генерал. — Понимаешь, с Сарматовым, будь он неладен, от меня ушло понимание правоты и необходимости дела, которому я всю жизнь служил.

— И как же вы теперь? — спросил Савелов, не ожидавший от генерала подобного признания. — Как без такого понимания, Сергей Иванович?

И тот не ожидал от подполковника такого вопроса.

— Теперь личные судьбы не в счет, — помедлив, уронил генерал. — Наша с тобой страна смертельно больна, Вадим. Свернуть сейчас операцию «Рухлядь» — все равно что умирающей матери перед ее последним вздохом не подать стакана воды.

Савелов согласно кивнул и перевел разговор в другое русло:

— Корабли будут ждать эшелоны из Саратова, как определено планом операции, в Новороссийске? — спросил он.

— Коллеги по цеху, черт бы их побрал, будут их ждать там же, — вздохнул генерал.

— Думаете, операция ими раскрыта?

— Если информация об операции есть у редактора коммунистической газеты, значит, она есть и у них. Но деталей операции они, судя по всему, пока не знают, а это для нас — шанс...