Сармат. Смерть поправший - Звягинцев Александр Григорьевич - Страница 14

— Ха-ха-ха!.. У страха глаза велики! — сквозь смех ответил Юсуф. — Не стоит волноваться, братья. Комиссар Корвилл и покровитель потерявшего память гяура в Пешаваре полковник ЦРУ Метлоу оказались сослуживцами на вьетнамской войне. Метлоу из Пешавара попросил Корвилла встретить нас в аэропорту.

— Азиатский тигр, — обратился к Юсуфу пожилой араб. — Мы не знаем, что думать, ты две недели избегал встречи с нами.

— Метлоу не пронюхал о моем статусе в клинике Аюб-хана, — опять засмеялся Юсуф. — Но он мог попросить Корвилла сесть мне на хвост. Чтобы не засветить братьев перед его фараонами, я не стал сразу выходить с вами на связь. Но я не терял времени даром — за эти две недели успел оформить лицензию на частную медицинскую практику и теперь могу даже пользовать богатых клиентов клиники сумасшедшего Осиры, предпочитающих сочетать его шарлатанство с достижениями европейской медицины.

— За русского гяура теперь в ответе японец Осира, а не ты... Не так ли, Азиатский тигр? — спросил его араб в бурнусе.

— Так, — насторожился тот. — Но почему это интересует тебя, брат Махмуд?

— Чтобы гяур не достался ЦРУ, он должен исчезнуть, — провел рукой по горлу араб в бурнусе. — Наш дорогой брат Али-хан настаивает на этом.

— Али-хан настаивает! — В черных глазах Юсуфа полыхнула ярость. — Запомните все: гяур принадлежит мне, а не ЦРУ и Али-хану с его грязной пакистанской разведкой.

— Разве гяур не был его товаром? — закипел араб в черных очках. — У нас принято уважать собственность братьев.

— Гяур — мой! — крикнул Юсуф и, молниеносным движением выхватив из-за пояса араба в бурнусе кривой кинжал, прижал лезвие к его горлу. — Не для того я полтора года вырывал его из когтей смерти, чтобы отдать на растерзание Али-хану!

— Опомнись, Азиатский тигр! — выпучил от страха глаза араб. — Али-хан наш брат...

— Брат?! — заклокотал Юсуф. — Жирная свинья втерлась к вам в доверие, чтобы его поганая ИСИ направляла разящие лезвия ваших кинжалов в нужную ей сторону. Глупцы, неужели вы этого не понимаете?

— Мы примем мнение Азиатского тигра к сведению, — отстраняя кинжал от своего горла, сухо сказал Махмуд. — Но как объяснить остальным братьям, зачем тебе гяур?

— Разве нам не нужны воины, брат Махмуд?

— Какой воин из человека без памяти? — удивился араб в темных очках.

— Старый самурай Осира уверяет, что люди, не помнящие прошлого, самые лучшие воины, — выкрикнул Юсуф. — Разве нам не пригодятся биороботы, не знающие страха и пощады к нашим врагам?

— Брат Юсуф, проведи нас по лабиринту твоих мыслей, — вежливо обратился к Юсуфу другой араб, не принимающий участия в разговоре.

— Рано, брат Энвер, — качнул тюрбаном Юсуф. — Пусть пока гяур постигает у старого Осиры самурайские науки, они ему очень пригодятся для исполнения наших планов.

— А если японский профессор сумеет вернуть ему память? — засомневался пожилой араб.

— Брат Энвер, — с раздражением бросил ему Юсуф. — Ты забыл, что я — врач. Амнезию такой тяжести вылечить еще никому не удавалось.

— Да свершится то, что должно свершиться! — вслед за пожилым арабом в один голос повторили все остальные арабы и вместе с ними Юсуф.

Москва.

17 июня 1990 года

Адъютант генерала Толмачева бросил сонный взгляд на вошедшего в приемную офицера и молча показал ему на дверь кабинета.

— Товарищ генерал-лейтенант, старший лейтенант Шальнов по вашему приказанию прибыл! — доложил в кабинете офицер генералу Толмачеву.

— Садись! — кивнул тот на стул. — Значит, выздоровел?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Но, говоришь, погоны старшего лейтенанта на плечи давят?

— Так точно, давят.

— Давай, старлей, начистоту — чем вызван твой рапорт о переводе в резерв?

— Личными мотивами, товарищ генерал-лейтенант.

— Поясни?

— Зачем, товарищ генерал-лейтенант? Изменить уже ничего нельзя.

— О чем ты, старлей?

— О наказании невиновных и награждении непричастных, товарищ генерал-лейтенант.

— Вот ты о чем! — вскинул брови генерал. — Считаешь, что, наградив подполковника Савелова Золотой Звездой Героя, правительство неправильно оценило его вклад в выполнение задания особой государственной важности?

— Я не даю оценок действиям начальства, товарищ генерал-лейтенант, и не имею ничего против награждения кап... виноват, подполковника Савелова.

— Тогда в чем дело, черт возьми?

— Не могу согласиться с уголовным делом, возбужденным по факту измены Родине майором Сарматовым. Мои показания полностью игнорируются военной прокуратурой.

— Все шагают не в ногу, а старлей Шальнов — в ногу! — крутанул желваками генерал. — Что молчишь?..

— Майор Сарматов учил нас, что генеральские кабинеты не предназначены для дискуссий.

— Хочешь уйти в отставку без дискуссий?

— Так точно!

— А ты в курсе, что майору Сарматову не нужны ничьи показания. В живых твой майор больше не значится!

— Я еще значусь, товарищ генерал-лейтенант!.. И я знаю, что в уголовном деле моего командира, светлой памяти майора Сарматова, все — неправда.

— Ишь ты!.. А гибель твоих товарищей по группе тоже неправда?

— Я недавно прочитал у одного писателя: есть медные пятаки многих правд, товарищ генерал-лейтенант, и есть одно — чистое золото правды...

— Философ, понимаешь, а не старший лейтенант! А знаешь ли, философ, сколько дерьма надо перелопатить, чтоб добраться до твоего чистого золота? Что наглотаешься его и вымажешься в нем, пока доберешься. Знаешь, а?..

— "Успокойся, смертный, и не требуй правды той, что не нужна тебе!" — выдавил кривую улыбку Шальнов. — Следую этому совету, товарищ генерал-лейтенант. Прошу подписать мой рапорт.

— Я ему про Фому, а он мне про Ерему! — усмехнулся генерал. — А скажи-ка, сокол ясный, на гражданке в милицию пойдешь служить, или в ресторанные вышибалы?

— Отец у меня — мастером на ЗИЛе, учеником автослесаря к нему пойду.

Генерал побарабанил пальцами по столу, потом достал из ящика папку.

— Подполковник Савелов в приемной, товарищ генерал, — сообщил по внутренней связи адъютант. — Он только что из Берлина и просит срочно принять его по важному делу.

— Зови, — пробасил генерал и протянул папку Шальнову. — Заполни в приемной, правдоискатель хренов.

— Что заполнить, товарищ генерал?

— Анкету установленного образца. Нарисуй там подробную автобиографию и все такое... Но о тех афганских гастролях ни-ни, упаси бог!.. Не пришло еще время, понимаешь.

— Для увольнения в резерв анкеты не требуется.

— А для направления на учебу в Академию КГБ СССР требуется.

— Но, товарищ генерал...

— "Но" отставить, а про «чистое золото правды» как-нибудь на досуге еще потолкуем, философ.

— Но я...

— Готовиться к приемным экзаменам, шагом марш!

— Есть готовиться к приемным экзаменам! — отчеканил Шальнов и, развернувшись, едва не наткнулся на вошедшего в кабинет подполковника Савелова.

— С возвращением в строй, Андрей! — протянул тот ему руку. — Не представляешь, как я рад тебя видеть в полном здравии...

И без очков было видно, что Савелов действительно рад их нечаянной встрече. Но Шальнов, будто не заметив его протянутой руки, холодно отчеканил: — Здравия желаю, товарищ подполковник! — и быстрым шагом вышел из генеральского кабинета.

— Зачем так, Андрей?! — крикнул ему в спину вспыхнувший Савелов, но Шальнов уже скрылся за дверью.

— Не бери в голову, Вадим, на каждый чих не накрестишься, — показал на стул генерал. — Какой-то мудозвон из военной прокуратуры познакомил его с некоторыми деталями по уголовному делу Сарматова, а порода казачья, вот и пошел вразнос сокол ясный. Рапорт об отставке, понимаешь ли, подал в знак протеста. Я этот его «протест» под сукно, а ему направление на учебу в Академию КГБ. Пусть в стольном граде двойню свою тетешкает, да на наших глазах ума-разума набирается.