Сармат. Любовник войны - Звягинцев Александр Григорьевич - Страница 3

— О Толмачевых они зубы сломают, сволочи! — выдохнул брат-генерал. — Надеюсь, что ты без драки уйдешь?

— Уйду! — кивнул Павел Иванович. — Уйду по-английски, не прощаясь, но немного позже... Скоро все уйдем...

— Ты?.. В своем уме?.. Кто с небес на грешную землю по своей охоте падал?

— Ваше превосходительство еще не понял, что к чему? — пытливо поглядел в лицо брата Павел Иванович.

— Ты о съездовской говорильне, что ли?

— Там за ширмой подготовки нового Союзного договора фактически произошел сговор. Тот договор, на котором настаивают националы, — это конец Союзу, социализму. А у Хозяина нет политической воли укоротить их самостийные аппетиты.

— Ты так спокойно говоришь об этом!

— Спокойно — не спокойно, уже не имеет значения.

— Господи, как же это может быть, брат?! — осевшим голосом выдавил Сергей Иванович.

— Как? — усмехнулся Павел Иванович. — Изволь! Сначала Хозяин и компания подпишут с Америкой где-нибудь на Мальте договор о нашей полной капитуляции...

— Скажешь тоже, капитуляции! — возмущенно фыркнул генерал.

— Неважно, как эта бумажка называться будет... А потом все посыплется... И начнется, брат, то, ради чего огород городили, — третий в истории России передел собственности.

— Подожди... Первый передел в семнадцатом...

— Первый, я считаю, был при Иване Грозном! — перебил брата Павел Иванович. — Грозный-царь отнял у бояр наследные вотчины и поделил их между служилым людом и опричниками. Третий, брат, третий!.. А теперь «опричники» сами заберут собственность общегосударственную в полное частное владение.

— Какие еще «опричники»? — удивленно хмыкнул генерал.

— Современные, брат, «опричники» — секретари райкомов, горкомов, обкомов, директора заводов и фабрик, извечно воровское племя — торгаши. Много чего перепадет криминалу, но самые жирные куски: нефть, газ, металл, сырьевые ресурсы — тем, кто рангом повыше, и иностранному капиталу, а также тем, кто попроворнее.

— Бред какой-то! — гневно воскликнул Сергей Иванович.

— Уверяю тебя, что даже телевидение, так успешно манипулирующее сейчас поведением людей, будет прибрано к рукам крупным капиталом, так как без него после отмены цензуры власть не удержать.

— Глупости, идиотизм!.. Еще раз говорю: бред все это, Павел! — продолжал возмущаться генерал.

— Если бы! — выдохнул Павел Иванович. — В окружении Хозяина только и разговоров о рыночной экономике, все остальные пути, мол, испробованы... Рынок — это буржуазное государство, а ты видел буржуазное государство без буржуазии?

— Народ не допустит! — пробурчал генерал.

— Говоришь: народ не допустит. Народ — это пороховая бочка, с помощью которой рвущиеся к власти всегда взрывали бастионы, — осушив фужер с коньяком, Толмачев-старший посмотрел на лежавших у его ног собак, похлопал по холке бладхаунда и спокойно продолжил: — В феврале на Маяковке митинг был в защиту там чего-то... Переоделся я попроще — думаю, послушаю, о чем там народ говорит, чего хочет...

— Ну и как, узнал?

Павел Иванович кивнул:

— Скажем так, я не узнал ничего такого, что могло меня хоть сколько-нибудь утешить. Народ, понимаешь ли, не знает, чего он хочет, но зато он твердо знает, чего не хочет.

— И чего же?..

— Нас. Мы, «опричники», отвратили народ от социализма, и он никогда не простит нашего глобального вранья... На митинге разожгли костер. Люди бросали в огонь партийные билеты. Рабочие, интеллигенты, офицеры... Да, да, при форме и погонах!.. Не забуду их лиц, такие бывают, когда хоронят близких, любимых, потому что те умерли и не хоронить их нельзя...

— Ну и картина — хоть в петлю! — вздохнул генерал.

— А ведь дальше будет еще хуже, — продолжил Павел Иванович. — В действие скоро вступит закон песочных часов: бывшие командиры производств и приспособленцы, оборотни и бандиты, люди с хваткой станут настолько богаче, насколько все остальные бедней. Что смотришь на меня, как на врага, брат? За великий грех семнадцатого года расплата приходит. Расплата! За все в этом мире надо платить! С развалом страны развалится единое хозяйственное пространство: встанут заводы и фабрики, развалится финансовая система, начнется деградация науки, образования, медицины, культуры и самой духовной сущности человека, потому что тем, кто дорвется до корыта, будет не до них... Место духовной национальной культуры займет космополитичная буржуазная кичкультура, которая будет одебиливать новое поколение. В центре и на окраинах, где давно правят партийные баи и теневики, начнутся кровавые схватки за деньги и власть, махровым цветом распустится уголовщина, а на улицы городов выплеснутся миллионные толпы ограбленных, униженных и оскорбленных. Я уж не говорю о том, что в Россию хлынут из бывших союзных республик миллионы русских и нерусских, спасаясь от национализма «братьев навек». Великая смута грядет, брат!.. Великая!

— Конечно, с твоей высоты виднее, брат, но не вешай мне лапшу на уши! — гневно прервал его генерал. — У России, слава богу, есть еще армия. Есть КГБ. И мы еще своего слова не сказали!

Павел Иванович положил руку на плечо брата и тихо произнес:

— После капитуляции первый удар куда наносят? Правильно, по органам безопасности побежденной страны, вспомни судьбу гестапо.

— Ну и сравнения у тебя!..

— Я смотрю правде в глаза. КГБ — боевой отряд партии, бельмо на глазу «опричников». Они раздавят вас только за это!

— А ну как мы ударим первыми? — взъярился генерал.

— Глупость! — воскликнул Павел Иванович. — Власть возьмете... Предположим, пушками и танками на время остановите распад, но чем накормить голодных, где средства на модернизацию промышленности, куда деть теневую экономику, а ведь ее доля в общем котле тридцать процентов?.. Да тут никакая пропаганда не поможет. Не-ет, брат, против истории не попрешь!

— Смириться?..

Павел Иванович прижал к себе голову бладхаунда, потрепал его по загривку и чему-то невесело усмехнулся:

— Зачем же так. Пусть «опричники» в одночасье станут богаты, как арабские шейхи, а все остальные бедны, как церковные крысы! — через некоторое время продолжил он. — Бедные скоро поймут, что их опять обвели вокруг пальца и ограбили. По русскому обычаю они вцепятся в глотки богатых, а затем неизбежно в глотки друг друга, и полыхнет, полыхнет «красный петух» по всей Руси-матушке!

— Ты хочешь сказать, что начнется гражданская война? Ты думаешь, что дойдет до этого? До кровопролития?! — негодующе прорычал генерал. — Но это же ужасно! Это преступно!

— Пусть! — усмехнулся Павел Иванович и оттолкнул от себя бладхаунда. — Кровь смоет всю скверну семидесятилетнего коммунистического режима, и перед лицом более смердящей скверны люди оправдают его, как оправдали деяния Петра Великого... И тогда придем МЫ!..

— Кто это «мы»?.. — заметил Сергей Иванович.

Но старший брат, будто бы не слыша вопроса, продолжал:

— Вместо идей равенства в нищете мы принесем идею национального возрождения через традиционную русскую соборность. При этом будут существовать все формы собственности и культивироваться национальный уклад жизни. Цель — вывести страну на ее исторический путь развития, прерванный в семнадцатом году. Как реки после половодья возвращаются в берега, так и народы, умывшись кровью, спалив в огне бунтов и войн скверну, возвращаются в свое естество... Услышав нас и увидев нашу правду, вдосталь навоевавшиеся народные массы вернутся к станкам, полезут в шахты, возьмутся за плуг.

— Если бы я не знал тебя как человека, обладающего острым аналитическим и совершенно ясным умом, то решил бы, что ты сошел с ума! — воскликнул генерал. — Гражданская война в ядерной стране! Это ж надо такое придумать!

— Да-да, твое мнение разделяют многие, — покивал Павел Иванович. — На это и расчет! Запад и Америка, увидев непомерный аппетит «опричников» и поняв, что им народ не удержать, убоявшись «красного петуха» в нашей ядерной державе, хотят они того или нет, во имя собственной безопасности будут негласно способствовать нашему приходу. Им нужна будет твердая рука под вывеской демократии. По большому счету, они уже смотрят на Хозяина и на того, кто наступает ему на пятки, как на фигуры отыгранные... А для нас главное — ничему не удивляться, не мешать, не торопить события и готовиться...