Жестокость и воля - Зверев Сергей Иванович - Страница 13

Да вот жаль, угощать некого. Старик-то ее помер лет десять назад, а детей завести они так и не сподобились. Врачи говорили, что во всем война виновата проклятущая.

Тогда молодая девчонка Нюрка вместе с другими деревенскими бабами и пахала на себе, и сеяла, и урожай собирала. Даром-то оно ничего не дается. И в пояснице ее согнуло рано. Так что ходила теперь баба Нюра, опираясь на крепкую палку.

Солнце уже наполовину вышло из-за зубчатой кромки леса и грело землю первыми горячими лучами. В лесу раздавались утренние песни птиц, а за спиной в деревне голосили петухи.

— Поздно просыпаться стали, — проворчала баба Нюра. — Разленились все…

Она прошлась вдоль опушки, но повсюду находила только остатки срезанных ножек.

«Видно, тут вчера соседские побывали, — подумала баба Нюра. — Пойду-ка я поглубже».

Вначале она шла вдоль тропинки, извивавшейся между деревьями. Потом свернула в сторону и тут же нашла первый подберезовик.

— Здравствуй, красавец ты мой. Изогнутыми узловатыми пальцами она ловко вывернула гриб из мха и отправила его в лукошко. Над головой в кроне высокой ели что-то застрекотало.

— Свят, свят, свят, — перекрестилась баба Нюра, — тебе, филин, уж спать пора.

В ответ ухнула над головой птица, с шумом взмахнула крыльями и исчезла в лесной чаще.

— Не к добру это, — нахмурилась баба Нюра, — дурной знак.

Потом ее внимание привлек еще один подберезовик, потом подосиновик. И баба Нюра позабыла о дурных приметах.

Так она ходила по лесу часа полтора, собирая в лукошко грибы, отмечая места, где цвела земляника, где росли лекарственные травы.

Солнце уже висело над верхушками деревьев, поднялся легкий ветерок, зашумели ветки.

Хорошо, что горожане сюда не добираются. И Москва вроде бы недалеко, а место здесь сохранилось тихое, спокойное. Ни тебе дачников, ни заводов с дымящими трубами. В речке даже рыба водится. Есть еще места в Подмосковье…

Баба Нюра вдруг остановилась и потянула носом. Ага, только подумала про чистый воздух — и тут же гарью потянуло.

Костер в лесу жгли ночью, что ли? Она принюхалась. Нет, не похоже на запах горелой древесины. Тянуло чем-то противным, удушливым. Ох уж эти горожане, все-таки нагадили.

Вскоре баба Нюра вышла на узкую лесную дорогу. После дождей, которые регулярно шли в течение последней недели, колея раскисла, кое-где в неглубоких ямках стояла вода.

Эту дорогу баба Нюра хорошо знала. Она шла от соседней деревни через весь лес, выходила на широкое кукурузное поле и километрах в десяти отсюда упиралась в асфальтированное шоссе.

По дороге этой теперь ездили редко, разве что председатель на своем «козле», чтобы сократить путь до поля. А вообще-то вокруг леса шел хороший песчаный проселок, широкий и без ухабов.

Но сейчас, к своему удивлению, баба

Нюра увидела на лесной дороге еще почти свежие следы широких шин. Она остановилась сбоку у дерева и недоуменно покачала головой.

«Неужто Николай, тракторист, на своем „пердуне“ здесь тащился? Вроде не похоже. У трактора следы другие».

Размышляя таким образом, старуха медленно ковыляла по тропинке вдоль глубокой, прорезанной корнями деревьев колеи. Запах гари становился все противнее.

«Не иначе, как городские дрянь какую привезли. Думают, раз никого нет, значит, можно помойку устраивать. Знаю я их, было уже такое».

Однажды, пару лет назад, через всю деревню проехал громадный самосвал, остановился на опушке леса и скинул из кузова целую кучу прогнивших картонных ящиков. Потом развернулся — и ходу.

Местные, конечно, пошли узнать, что же это он там такое выбросил. В картонных коробках оказалась колбаса. Тоненькая такая, длинная, высохшая совсем, позеленевшая, в покрытой плесенью оболочке.

Кто побрезгливей, конечно, трогать не стал, а иные по десять палок нагрузили, домой потащили.

Баба Нюра к этой дряни даже не притронулась, а вот соседские ели и нахваливали. Еще приходили, набирали. Но за пару дней всю эту колбасу собаки растащили. А по ночам, наверное, и зверь лесной приходил.

Может, и сейчас какую заразу вроде той колбасы выкинули? Чтоб никому не досталось — бензином облили и сожгли. А то отчего ж так воняет-то?

Баба Нюра вышла наконец на широкую лужайку между деревьями и в нерешительности замерла.

Дорога проходила мимо лужайки, сворачивая налево, дальше в лес. На этом месте раньше находилось болотце.

Баба Нюра еще девчонкой бегала сюда за брусникой. Потом болотце высохло и остался кочковатый луг, поросший густой травой. Размерами он был невелик, и с трех сторон его окружал лес.

— Господи Иисусе, пресвятые угодники и богородица, — перекрестилась старуха.

Такого она не видела даже во времена войны.

Фронт, слава Богу, не дошел до этих мест, хотя какая-то воинская часть стояла неподалеку от деревни. А однажды даже перед домами прогрохотали танки.

На лужайке, в черном кольце выгоревшей земли и травы, стоял остов огромного грузовика с прицепом.

Что это был за грузовик, баба Нюра не знала и при всем желании узнать уже не могла, потому что грузовик сгорел дотла вместе с прицепом.

Жар от огня был, наверное, таким сильным, что ветки ближайших елей, расположенных метрах в двадцати пяти от машины, пожухли и скрючились.

Одному Богу известно, почему огонь не распространился дальше. Возможно, почва после дождей еще сохраняла влагу, или болотце высохло не до конца, и под верхним слоем почвы стояла вода.

Во всяком случае, сгорела только трава, хоть и на большом расстоянии вокруг машины.

— Это что ж тут стряслось-то, — пробормотала баба Нюра, не решаясь сдвинуться с места.

Впрочем, однажды, еще в пятидесятые годы, тогда еще тетка Нюра видела, как на колхозном поле горел трактор.

Тракторист пахал землю на стареньком гусеничном «сталинце». Неподалеку на окраине леса женская бригада корчевала пни.

День стоял ясный, но внезапно небо затянуло черными тучами, загремел гром, и одна за другой стали полыхать ослепительно яркие молнии. Женская бригада укрылась в лесу, а тракторист остановился, выскочил из кабины и побежал по полю.

И тут в расколовшемся пополам небе сверкнуло что-то ослепительно белое и опустилось прямо на трактор.

«Сталинец» вспыхнул, как свечка. Дождь скоро прекратился, а трактор горел до тех пор, пока от него остались одни гусеницы.

Вот тогда баба Нюра и узнала, что железо может гореть не хуже бумаги.

Потом, конечно, разразился шум, приезжала комиссия из района, проверяла, был ли акт вредительства. Чудом уцелевшего тракториста люди в серой форме с малиновыми погонами увезли в райцентр.

Но работницы колхоза из женской бригады рассказали все, что увидели, и тракториста выпустили.

Может, в тридцать седьмом он и сел бы лет на пятнадцать без права переписки — за то, что бросил в поле народное добро, тем самым допустив преступную халатность.

А тогда, после войны, люди в колхозах ценились на вес золота, особенно мужики. С фронта ведь мало кто вернулся живым и здоровым.

Но там на поле был маленький трактор, а тут громадная махина с прицепом.

Баба Нюра, зачем-то оглядываясь по сторонам, обошла под деревьями полянку и остановилась напротив кабины.

Крыша у грузовика отсутствовала. Полосы наполовину расплавившегося металла свисали вниз, закрутившись, как бигуди на голове жены агронома Настасьи.

Из кабины, вернее, ее остатков, торчал оплавившийся двигатель, похожий на комок застывшего теста.

Кажется, там находилось что-то еще, но баба Нюра, как ни присматривалась, не могла разглядеть. Зрение-то ведь уже не то.

Вот раньше она с другого конца поля могла разобрать, кто едет — бригадир или председатель.

Обгоревшие и оплавившиеся обода колес въехали в землю. Над кабиной возвышался остов согнутого рулевого колеса, похожего на увядшую, клонящуюся к земле ромашку.

Длинный фургон-полуприцеп тоже сильно пострадал. Видно, его тонкие стенки сразу не выдержали пламени и сложились, как карточный домик. Так они и спеклись грудой, будто пирог у неумехи Натальи, живущей на другом конце деревни.