Святой: русский йогурт - - Страница 59

«БМВ» остановился у ворот.

— Эй! — Охранник уже вышел за ограду.

— Чего? — Сосед Степаныча недоуменно глянул через плечо.

— Стой! — Рука человека в униформе рванулась к кобуре.

Степаныч, держа перед собой на вытянутых руках сверток, метнулся к машине. В два прыжка он оказался возле автомобиля и со всей силы саданул пакетом по крыше. Но ничего не произошло.

Мгновенно сориентировавшись, водитель дал задний ход. Открытая почти наполовину передняя дверца «БМВ» внезапно захлопнулась.

— Стой! — Дуло милицейского пистолета уставилось прямо на отставного майора.

Степаныч, ударившись о переднее крыло, вдруг оказался перед колесами автомобиля. Он нелепо растянулся на спине, не выпуская из рук мины, которой так и не было суждено взорваться в этот день. Водитель дал передний ход.

Последнее, что увидел Степаныч, был черный обруч колеса и металлическое брюхо, похожее на могильную плиту.

— Суки! — тихо охнул паренек да так и застыл рядом с милиционером, поспешившим отвести глаза.

Случайная прохожая с ребенком на руках, бледнея, юркнула в подворотню.

Мелкий моросящий дождь нудно выстукивал каплями, барабанившими по крыше землянки, заунывную похоронную мелодию.

Дмитрий в кромешной темноте, полусогнувшись, ходил по логову, натыкаясь то на острые углы каких-то ящиков, то на железные бока остывшей «буржуйки». Керосиновую лампу он не зажигал.

«Старик не вернется! — ворочалась в голове тяжелая, словно свинец, мысль. — Степаныч не вернется в эту нору».

Дмитрий поднес к глазам часы. Фосфоресцирующий циферблат излучал мертвенное зеленоватое свечение. Секундная стрелка вращалась с неумолимой быстротой.

Именные «Командирские» часы, изготовленные на Чистопольском заводе, Рогожину подарили однокашники по военному училищу.

Резец гравера нанес на заднюю стенку часов изображение Георгия Победоносца, поражающего копьем чешуйчатого змея. Воин-великомученик в шлеме с заостренным верхом скорее напоминал лихого рубаку-буденовца, чем святого ратоборца, но зато гад, символ сатанинского зла, свившийся кольцами под конскими копытами, был изображен на редкость выразительно.

Широко раскрытая пасть гада с высунуть™ раздвоенным языком и частоколом клыков выглядела весьма натурально и устрашающе. По окружности крышки часового механизма была выгравирована надпись: «Святому — от многогрешных друзей — на долгую память». Автором юморного текста был Толик Бокун. Он же застегнул металлический браслет часов на запястье Рогожина, когда новоиспеченные лейтенанты одаривали друг друга памятными сувенирами и обмывали первые звездочки на золотых парадных погонах и первые назначения.

За годы службы изделие чистопольских часовщиков ни разу не подвело, исправно отмеряя уходящее время.

Лишь хрусталик стекла замутился черточками царапин и почти полностью стерлась гравировка. От нее остались отдельные буквы надписи, клыкастая пасть пресмыкающегося, контур Георгия Победоносца.

Самой отчетливой деталью полуисчезнувшего изображения было копье. Гравер, по-видимому, сильнее нажал на резец, проложивший в металле глубокую бороздку.

Один из сослуживцев, увидав часы, предложил реставрировать образ христианского воина, восстановить надпись и изображение острозубого чешуйчатого гада.

Рогожин тогда отшутился, ногтем указав на линию копья:

— Направление главного удара сохранилось. А мне, человеку военному, больше ничего и не требуется!

Теперь ему предстояло самостоятельно определить, по кому нанести этот удар…

Степаныч не возвращался.

Воронье, как обычно к вечеру, подняло жуткий галдеж, выбирая место для ночлега. Сиплое карканье затопило землянку режущими ухо звуками.

Чтобы отвлечься, Дмитрий в который раз перебирал детали «глока», протирая их мягкой фланелевой тряпкой. Эту операцию он делал на ощупь, доведя движения до автоматизма.

Наложив затвор на ствол, Рогожин отвел его до конца назад, нажал тыльной стороной ладони вниз до характерного щелчка. Зацепившийся за пазы рамы затвор Дмитрий плавным движением вернул в переднее положение, вставил направляющую трубку возвратной пружины, ствольную втулку, повернул ее по часовой стрелке, проверил плавность спуска курка. Дмитрию оставалось снарядить магазин и вогнать его в рукоять «глока», когда за фанерной дверью раздалось шевеление.

Мужские голоса, мало чем разнящиеся от вороньего карканья, шепотом совещались:

— Входи ты первым!

— Да не обсирайся ты! Он же дохляк! Руки поднять не сможет! Заломаем в два счета…

— На фиг он нам сдался! Обольем эту нору бензином и подожгем! — упирался обладатель хриплого баса, не желавший тревожить Рогожина. — Деда укокошили. Больше этого фраерюгу никто искать не будет!

— Боишься! — подначивал свистящим шепотком нерешительного приятеля король мусорной свалки по фамилии Хвалько.

Дмитрий узнал его голос.

— Замочим бычару, а лучше к Сапрыкину отвезем.

Он с этим пнем трухлявым, Степанычем, пожар на спиртзаводе устроил! Зуб даю, Сапрыкин нам отбашляет! — горячо убеждал оробевшего друга скупщик стеклотары. — Будет рыпаться, мы его по башке, по башке… — Было слышно, как Хвалько притопнул, словно ретивый конь перед заездом. — Не дрейфь, Грек! Взламываем дверь, и айда! Забыл, как он нас у костра мордой по грязи таскал!

«Долго болтаете, ребята». — Дмитрий занял выигрышную позицию слева от лесенки, ведущей к двери .землянки.

Эффектно ворваться, выбив дверь ногой, завсегдатаи свалки не отважились. Они прокрались внутрь по-крысиному, лезвием ножа отодвинув дверной засов, прибитый Степанычем скорее ради приличия, чем в качестве защитного механизма. С ним без усилий мог бы справиться и ребенок.

— Блин, темно, как в заднице у негра! — тихо выругался массивный бомж, одетый в женское пальто с мехом чернобурки.

— Топчан, топчан у стенки стоит! — Хвалько, положив руку на плечо Грека, спускался вслед за ним. — Лупи ногой по харе, а я по яйцам. Попробует встать — из «винтаря»! Из обоих стволов!

«Есть оружие», — понял Рогожин, и, как ни странно, от этого обстоятельства ему стало веселее.

Идущий впереди Грек налетел на деревянную сваю, поддерживающую проседающий свод потолка.

— Ох, хренятина! Мозги вышиб! — клацнул он зубами.

Рогожин, чьи глаза привыкли к темноте и видели не хуже совиных, бесшумно зашел за спину непрошеных гостей. У лестницы, в строго отведенном месте, находилось ведро с нечистотами. Степаныч страдал расстройством желудка, и выбегать справлять нужду на двор было для старика накладно. Утром он опорожнял парашу, относя ее подальше от землянки.

Отправляясь к офису «Стар-дринк», отставной майор второпях забыл проделать обычную процедуру, а обоняние Рогожина не различало запахов нечистот свалки и человеческих испражнений, до половины заполнивших ведро.

Заходя в тыл к гостям, Дмитрий прихватил парашу, сочтя ее подходящим презентом для короля городской свалки.

— Расшиб мозги! — ноюще повторил Грек, несмотря на предупреждающее цыканье шефа, обошедшего столб.

— Они у тебя были? — произнес Дмитрий во весь голос, нахлобучивая ведро с дерьмом на голову верзилы и одновременно делая подсечку.

Туша Грека грохнулась на утоптанный глиняный пол землянки. Падая, он ударился головой о металлический бак «буржуйки», отчего та загремела, точно церковный колокол.

Опешивший Хвалько, не понимая, что произошло, шагнул навстречу Рогожину, оказавшись на расстоянии вытянутой руки. Дмитрий не преминул этим воспользоваться, всадив свой кулак между глаз вожака стаи бомжей. Переносица Хвалько хрустнула.

«Сломал», — удовлетворенно подумал Рогожин, чувствуя, как сладко заныли костяшки пальцев с содранной от удара кожей…

Язычок пламени тускло затеплился. Дмитрий накрыл керосиновую лампу стеклянной колбой, привернул колесико, чтобы пламя не коптило, и поднес лампу к лицу лежавшего без сознания Пыжика.

Его нос был свернут набок, из ноздрей хлестала кровь. Второй посетитель, бомж по кличке Грек, ползая на животе, руками пытался снять ведро. Сквозь оцинкованную жесть доносились булькающие, захлебывающиеся рыдания, перемежающиеся проклятиями и матерщиной.