Сказание о граде Ново-Китеже - Зуев-Ордынец Михаил Ефимович - Страница 61

Эх, Настасья, эх, Настасья, Отворяй-ка ворота!..

– Отворили уж! – кричали ему весело и грозно. – Так отворили, что и ворота вышибли!

Коли пляшет Псой, будет плясать и Сысой. Он тоже заломил руку, тоже подбоченился, заголосил часто-весело:

Зови Сидора, Макара, Власа, Сеньку да Захара, Трех Матрен, Луку с Петром…

Песня оборвалась недопетая. Сысой положил руку на грудь, удивленно посмотрел на людей и медленно начал падать. Лег на землю тихий, робкий, словно улегся спать, и растекалась около него лужа крови. В шуме, гаме, в песнях никто не услышал выстрела. И только в наступившей оторопелой тишине грозно прозвучала длинная очередь.

– Автоматы! Японские! – вскрикнул капитан. – Это братчики!

Нежно запели пули, будто рядом, около уха или над головой, рвались туго натянутые тонкие струны. Братчики выбежали из широко распахнутых дверей собора и пошли цепью, бросая в воздух короткие, рваные автоматные очереди. Их было четверо, три скуластых чахара в засаленных далембовых халатах, запахивающихся направо и расшитых по груди желтыми и красными узорами, как одеваются наши забайкальцы или буряты. Четвертый был русский, с тонким, но опухшим лицом интеллигентного пьяницы.

«Вот он, князь Тулубахов!» – подумал Косаговский.

А капитан сказал раздумчиво:

– К началу боя Памфил опоздал братчиков привести. Но откуда он их вызвал?

– Как они в Детинец прошли? – крикнул с отчаянием летчик. – Ведь кругом были дозоры Алексы. И почему они в соборе прятались?

– Глядите! Вот он сам, Памфил-Бык! – заволновался, закипел мичман. – Знать бы раньше, что он за птица!

Памфил вышел не спеша из собора. Одет он был в помятый серый пиджак и черные суконные брюки, заправленные в кирзовые сапоги. На голове его пузырилась некрасивая, дешевая кепка.

Чахары дали из автоматов несколько очередей широкими веерами по толпе посадских, и лавина кричащих людей помчалась к воротам, оставляя на земле оброненные шапки, брошенное оружие, неподвижных убитых и корчившихся раненых.

– Спасены души, стойте! Не бегите! – раздался отчаянный одинокий крик. – Слабость пресеки, робость рассей! Силу друг в друге поддерживай!

Это кричал Алекса Кудреванко, высоко, призывающе вскинув руки.

– Их горсть, их всего пятеро! Сомнем! Растопчем!

Князь Тулубахов, услышав этот крик не потерявшего голову человека, провел по поясу Алексы автоматной очередью, и перерезанный ею солевар сначала склонил кудрявую голову, потом рухнул на землю во. весь рост.

– Алекса, милый!.. Как же это? – закричал жалеюще Птуха.

– За все ответят! – сжал кулаки капитан и скомандовал: – За угол перебежкой, пока они нас не увидели!

Перебежкой по одному, пригнувшись, они перебрались за угол посадничьих хором и нашли тут Сережу, Истому, Митьшу Кудреванко и, конечно, Женьку. Капитан с тревогой посмотрел на Митьшу, но мальчуган был счастливо возбужден и с любопытством таращил неулыбчивые свои глаза. Значит, он не видел смерти отца. А Виктор набросился раздраженно на брата:

– Сорванец, беспризорник! Я тебе уши оборву! Где тебя носило? Здесь милиции нет, чтобы тебя искать!

– Чего ты, правда? – обиделся Сережа. – Вечно он за меня переживает и сразу ругаться. Мы с Митьшей соль раздавали. Ух, здорово получилось! А можно выглянуть, посмотреть, как из автоматов стреляют?

Брат молча погрозил ему кулаком, сделав свирепое лицо.

– Подумаешь! – протянул пренебрежительно Сережа. – Ой! Пуля! – не успев испугаться, удивленно вскрикнул он.

Над головами их, в бревна стены, ударили пули.

– Заметили нас. Сюда идут! – встревоженно сказал Косаговский.

Снова простучала автоматная очередь. Струя пуль опустилась ниже. Виктор вскрикнул и пригнулся. Пуля сорвала кожу у него на шее. Широкая царапина, уходя в волосы, залилась кровью.

– Давайте перевяжу, – потянулся к нему Птуха.

– Некогда! – Летчик стряхнул набежавшую на скулу кровь и, морщась, зажал ладонью шею. – Прятаться надо! Ребят, Сережу и Митьшу, надо спасать.

– А где же мы спрячемся? – беспокойно огляделся капитан. – В хоромах посадника, в домах верховников, в стрелецкой слободе? Всюду врагов полно.

– В соборе укроемся, – сказал торопливо Истома. – Они оттуда, а мы туда! И запремся.

– Скорее! – крикнул Ратных. – Сейчас начнут нас с двух сторон обстреливать.

Схватив за руки Сережу и Митьшу, Косаговский побежал к собору и скрылся в дверях. За ними вбежали Истома, Птуха и капитан, захлопнули дверь и закрыли ее изнутри толстым засовом.

Все затаили дыхание, прислушиваясь. За дверью было тихо, замолчали и автоматы на дворе. Затем кто-то взвизгнул за дверью и жалобно заскулил.

– Женька! Женьку забыли! – закричал отчаянно Сережа. – Товарищ капитан, откройте дверь! •

Мичман нерешительно поднял руку к засову. Капитан посмотрел на Сережу и чуть улыбнулся:

– Откройте! Иначе он во двор выскочит, обман-пинчера спасать.

Птуха отодвинул засов и немного приоткрыл дверь. В собор влетел Женька и радостно, благодарно заюлил, размахивая хвостом.

3

Истома принес из алтаря кусок холстины и перевязал им шею Виктора.

– А воды в соборе нет. Нечем обмыть твое лицо, – сказал он. – Смотреть на тебя страшно.

Летчик потрогал щетину на лице, слипшуюся от крови, посмотрел на притихших Сережу и Митьшу и сказал с усталой безнадежностью:

– Странно. Мы здесь как в мышеловке, а Памфил не торопится вытащить нас отсюда на расправу.

– Пока у него есть хоть капля надежды улететь на вашем самолете, он нас не тронет! – крикнул капитан из глубины собора. Он что-то там осматривал. И, возвратись к остальным, сказал, пожимая плечами: – Непонятно! Нет никаких следов, что братчики прятались здесь, в соборе, ожидая, когда их введут в бой. Собор только промежуток на их пути.

– Откуда же они пришли на этот промежуточный пункт? – спросил Косаговский.

– Это-то и непонятно. Через дозоры, а потом и через стан восставших они пройти не могли. По воздуху перелетели? Чепуха! Значит, только под землей! Будем искать!

– У меня догадка есть, – сказал нерешительно Истома. – Надо в подполье собора поглядеть, где могилы честных стариц.

– Идея! Спасибо, Истома! – оживился капитан. – Пошли, товарищи, в соборное подполье.

Они все, даже Сережа и Митьша, перешли в погребальный придел, где по-прежнему горела одинокая багрово-красная лампада. Остановились в ногах гробницы старицы Анны, перед небольшой железной дверью. На ней висел огромный, пузатый, как арбуз, замок. Капитан потрогал, подергал его и сказал:

– Ломать придется. А чем?

– Момент! – успокоил его мичман. – Я тут приметил добрую штуковину.

Он ушел в глубь собора и вернулся, с трудом волоча большой, в человеческий рост, железный крест. Верхний его конец вдели в дужку замка; не раз и не два капитан и Птуха нажимали на рычаг-крест, и наконец дужка с треском вылетела из замка. Дверь открылась, вниз уходили скрипучие ступени. Ноги нащупали землю. Истома поднял над головой взятый из алтаря многосвечник, осветив подвал собора. Во всех его концах были могилы стариц. Стены подвала были обложены бревнами, а в одной из стен чернела вторая железная дверь, тоже запертая на большой висячий замок. И этот замок взломали железным крестом. Капитан открыл дверь. Из черного проема пахнуло сырой землей. Сразу от двери начинался узкий коридор.

– Сережа и Митьша останутся здесь с Истомой, – приказал Ратных. – И Женьку держи, Сережа, если дорожишь им.

Капитан, Косаговский и Птуха с многосвечником вошли в коридор. Он на первых же шагах изогнулся поворотом, за которым была просторная пещера. На белых ее каменных стенах зашевелились тени людей. Из пещеры шли три хода, и каждый из них был помечен крупным знаком, нанесенным черной краской: крестом, подковой и двумя горизонтальными линиями.

– Опять загадка! – остановился капитан. – Куда свернуть?

– Шхерный фарватер, сложно расчлененный! – вздохнул мичман. – Стоп! А это что?