Сказание о граде Ново-Китеже - Зуев-Ордынец Михаил Ефимович - Страница 2

Над аэродромом по-прежнему ревело небо. В вышине стремительно носились реактивные истребители, погнавшиеся за бомбардировщиками. Начался воздушный бой. Горький, едкий дым сгоревшего бензина повис в безветренном небе.

А генерал почувствовал вдруг запах другого дыма, дровяного, смолистого. Он валился из-под крыш, из окон и дверей топившихся по-черному изб Ново-Китежа.

Воспоминания обступили его, и годы медленно пошли назад, в невозвратное прошлое.

Глава 2

ФРОНТОВЫЕ ТОВАРИЩИ

1

Странно, но прежде всего вспомнилась почему-то дверь, аккуратно обитая желтой клеенкой, с беленькой кнопочкой электрического звонка. И едва он прикоснулся к кнопке, дверь моментально открылась, словно его ждали. На пороге стоял мальчуган, белобрысый, с коротко остриженной головой, с облупившимся от ветра носом, с глазами темно-синими, веселыми и озорными, в длинных и пушистых ресницах.

– Вам кого? – весело и дружелюбно спросил мальчуган.

– Летчик Косаговский здесь живет?

– Здесь. – Мальчуган посмотрел на зеленые петлицы с красной «шпалой». – Вы, значит, пограничник, товарищ капитан?

– Так точно! – шутливо вытянул капитан руки по швам. – А ты кто таков, добрый молодец?

– Сережа Косаговский.

– Сын Виктора Дмитриевича?

– Нет, – засмеялся Сережа. – Виктор мой брат. Входите, товарищ капитан. Витя дома, – посторонился он в дверях.

Но пройти капитану мешала собака, сидевшая рядом с Сережей. Хорошая собака! С черной блестящей короткой шерстью, узкой мордой, широкой грудью бойца и смелыми, бесхитростными глазами. Ее словно вымазанный в саже, лоснящийся нос морщился от удовольствия. Наклоняя голову то вправо, то влево, собака внимательно рассматривала нового человека. Видимо, она любила новые знакомства.

– Твоя или братова? – спросил капитан.

– Моя. Я Женьку месячным щенком выменял у одного мальчишки за коллекцию марок. А марки знаете какие были? Аргентина с парусником, Аден с верблюдом и французская Гвиана! На тренировку его вожу в клуб служебного собаководства. Женька уже многие команды выполняет.

– Доберман-пинчер? – пригляделся к собаке капитан.

– Что вы! – засмеялся Сережа. – Типичная дворняга. Уши лопухом, хвост крючком.

Хвост у Женьки действительно подгулял: не был отрублен, как положено доберману, и завернулся кренделем,

– Точную справку дам, – донеслось из глубины квартиры. – Обман-пинчер! Слыхали о такой породе?

Капитан поднял глаза. В передней стоял, широко расставив ноги, высокий, стройный человек. Капитан успел разглядеть лишь темно-синие, как и у Сережи, глаза в таких же длинных и пушистых ресницах да еще буйные белокурые волосы, свисавшие на лоб.

Капитан мягко шагнул в переднюю. Он был в легких летних брезентовых сапогах.

– Капитан Ратных, Степан Васильевич.

Летчик поправил накинутый на плечи синий китель гражданской авиации и протянул руку.

– Очень приятно. Проходите в комнату. Садитесь. Чем могу служить, капитан?

– Ваш самолет – борт «№ 609»? – Капитан говорил с протяжным сибирским оканьем.

– Предположим.

– Возьмите меня, Виктор Дмитриевич, на ваш самолет. Прихватите, как говорится, на попутной.

– А поллитровка за левачок будет? – улыбнулся летчик.

– Как полагается! – улыбнулся и Ратных. Оба посмеялись, но скупо, осторожно прощупывая друг друга взглядами. И сразу понравились друг другу.

– Почему такая спешка? – продолжая улыбаться, спросил Косаговский.

– Обязан быть немедленно на заставе. Летчик стал серьезным.

– А вы знаете, с каким грузом я лечу?

– Знаю. Груз неприятный, взрывчатка. И в случае чего… из нас рубленая колбаса? – Капитан снова засмеялся. – Но я все-таки с вами полечу, если возьмете.

– Без детонаторов взрывчатка не взорвется, а капсюли мы не берем. Запрещено их вместе перевозить. Только я лечу до Балашихи, до базы «Взрывпрома». А от Балашихи до границы еще черт те сколько!

– От Балашихи я своими средствами доберусь.

– Тогда так! – Косаговский потер бритый подбородок. – Я не возражаю, но и разрешить не могу. Просите ответственного дежурного по аэродрому.

– Был уже у него. Вот письменное разрешение… Батюшки! А это у вас откуда? – Капитан удивленно смотрел на стоявший в углу широкий меч в лакированных ножнах с длинной рукоятью без гарды. – Это же японская офицерская сабля. Самурайский меч!

– Это Сережкино оружие. Он им лопухи и крапиву беспощадно рубит.

– Витя, его с Халхин-Гола привез! – гордо сказал Сережа.

– Вы халхинголец?! – воскликнул капитан. – Где воевали?

– На Баин-Цаганском плацдарме. На бомбардировщиках.

– Северо-восточную переправу вы бомбили?

– Было такое дело.

– Видел ваш удар. Блиндажи дыбом, артиллерийские позиции дыбом! Самураям даже омомори не помогли.

– Вот вам и омомори, – снял Косаговский с этажерки крохотного бронзового идола. – На каждом самурайском самолете их по десятку висело.

– Выходит, мы с вами фронтовые товарищи? – Капитан любовно посмотрел на летчика.

– Выходит, так, – весело ответил Косаговский. – Вы, я вижу, меченый. Где? На границе? А может быть, там?'

Ратных потрогал правое ухо, сморщенное, будто завязанное в узелок. От уха шел к глазу шрам.

– Там, в степях, около озера Самбурин. В тылу Южной группы.

– В тылу? Ах да, вы же пограничник. И вам работа нашлась?

– Работы по горло было. Вместе с самураями полезли в драку и белогвардейцы-эмигранты. В тылах нашей Южной группы появилась диверсантская конная банда Колдунова, бывшего унгерновского ротмистра. Ликвидировать Колдунова послали сводный конный отряд; в него входили эскадрон пограничников и эскадрон монгольских цириков. Этим отрядом я и командовал. Загнали мы колдуновскую банду в камыши озера Самбурин. Сидят они там и постреливают. У них богато ручных пулеметов было. Надоела нам эта волынка, и подожгли мы камыши. Вылетели колдуновцы в степь – мы им навстречу. Сшиблись! Большинство колдуновцев на месте лежать осталось, но и наших полегло немало. А мне с самим Колдуновым схлестнуться пришлось. Сначала Колдунов налетел на меня, выстрелил из маузера. Целил он мне в голову, да чуть промахнулся. Только вот корноухим меня сделал. А я его саблей достал. Рубанул! Но все же он ускакал, только маузер свой потерял.

Ратных замолчал. Молчал, задумавшись, и летчик. Перед глазами их стелилась желто-серая монгольская степь, горели над нею тревожные полосатые закаты, мутный Халхин-Гол извивался между сопками, и посвистывали тоненько под ветром речные камыши. А на горизонте высился мрачный массив Большого Хингана.

– Да, два года прошло, а все еще стоит в глазах Монголия! – задумчиво произнес наконец Косаговский. – Давайте-ка, Степан Васильевич, раздевайтесь, чаю попьем. Сережа, живо чайник на плиту!

– Только, чур, без меня про войну не рассказывать! – взмолился Сережа и помчался, подпрыгивая, на кухню. Женька, трепыхая ушами, побежал за ним.