Я искал не птицу киви - Зотиков Игорь Алексеевич - Страница 6

— Игорь, теперь твой шанс, — сказал смертельно усталый Джон,

Какой уж тут шанс, когда от скважины почти ничего не осталось? Однако мы бросились на скважину как львы и начали совать в неё наши неподъёмные трубы и бухты тяжёлых кабелей. Сначала показалось, что все идёт хорошо. Но чуда всё-таки не случилось. К тем проводам, которые уже вмёрзли в скважину, добавилось и наше железо. Как мы ни старались, сколько кипятка ни лили через специальные трубы — ничего не получалось. Утром, а может и не утром, а днём или вечером, всем стало ясно: скважина умерла. Начальник послал норвежцам телеграмму о том, что их приезд в Антарктиду уже лишён смысла. Они могут отдохнуть в Новой Зеландии несколько дней за счёт Проекта.

Больше я скважины не видел: в горячие часы спасения её, когда все куртки валялись на снегу и никто не чувствовал холода, я сильно потянул ногу, настолько сильно, что через несколько дней меня отправили в Новую Зеландию, в госпиталь. (К этому я ещё вернусь.)

В устье скважины Джон и его друзья поставили огромный деревянный крест, на манер тех, которые ставят погибшим морякам на необитаемых островах.

Но нам ещё предстояло сюда вернуться. Ведь нам не удалось ответить на главный вопрос: тает или намерзает лёд под ледником Росса?

«Ну и что! Так и должно было быть»

Обработка результатов показала участникам Проекта, что только прямое бурение ледника на всю его глубину с отбором образцов льда и их последующий анализ позволят определить, тает или намерзает лёд под ледником Росса. По первоначальному плану Проекта, эта работа должна была быть выполнена самими американцами. Но им в тот раз не повезло. Потратив массу средств и времени, они так и не смогли извлечь образцы льда с большой глубины. Было ясно: чтобы довести их оборудование до состояния, когда оно сможет пробурить ледник, потребуются годы. А время, выделенное на Проект, уже подходило к концу.

Ещё в прошлом сезоне, в лагере «Джей-Найн», мы предлагали пробурить ледник своими силами — буром нашего ленинградского коллеги Валентина Морева. Когда американцы увидели наше буровое устройство, выглядевшее игрушкой по сравнению с их недействующими гигантами, они ахнули. Но они не знали, что Валя Морев добился кажущейся простоты десятилетним напряжённым трудом. Виктор Загородное показал тогда всем, как легко, словно в масло, идёт в лёд труба бура, залитая спиртом во время спуска и заполненная керном при подъёме.

И вот однажды на своей почтовой полочке в Институте географии Академии наук СССР я обнаружил конверт с хорошо знакомым штампом Университета штата Небраска. К письму Джона Клауха, директора Проекта, был приложен план исследований ледника Росса в новом сезоне. Один из пунктов его гласил: «Проект-302 — исполнитель Зотиков». Из текста следовало, что сквозное керновое бурение ледника поручается нам и что в лагере «Джей-Найн» нас будут дожидаться восемь бочек первоклассного спирта для бура. Мы же должны были вморозить у его дна ультразвуковые «зонтики» для более детального изучения процессов, происходящих на подледниковой поверхности…

Тогда-то в нашей группе и появился ещё один человек — инженер Юрий Райковский. Юрий окончил Московский авиационный институт и три года работал по специальности. Но потом его увлекла романтика полярных стран. Сначала он помогал Валентину Мореву бурить скважины на ледниках Арктики, потом уехал зимовать в Антарктиду. В середине полярной антарктической ночи он, его начальник — тоже инженер — Лев Маневский и водитель тягача, он же начальник станции Юрий Евтодьев, возглавивший всю эту операцию, отправились на ледниковый склон на санно-гусеничном поезде. Там, километрах в сорока от станции Новолазаревская, они организовали маленький лагерь и пробурили таким же буром, как тот, которым собирались работать мы на «Джей-Найн», восемьсот метров с отбором керна Это была одна из самых глубоких скважин в Антарктиде. А ведь на «Джей-Найн» нам надо пройти всего четыреста метров с небольшим. Мы были уверены в успехе.

Джим Браунинг за это время тоже сделал новый бур. Подсчитав количество тепла, которое выделяет его горелка, он обнаружил, что, если через те же шланги, по которым он гнал вниз сжатый воздух для своего «реактивного двигателя», пустить горячую воду, много воды, бурение будет проще, чище, а главное, безопаснее.

Одну из таких скважин сделают специально для нас, вторую — для норвежцев. И новое «поколение» приборов, которое за эти полгода мы изготовили, без помех будет опущено в скважину и вморожено у нижней поверхности ледника. Это позволит Виктору начать первые измерения. А в это время Юра Райковский уже будет монтировать свой бур.

Мы надеялись, что наш хрупкий снаряд, пройдя 420 метров толщи, принесёт на поверхность драгоценные столбики льда, которые с нетерпением ждут, в Ленинграде и в Москве, в Нью-Йорке и в штате Небраска. Уже разрабатывались планы, как доставить керн через экватор не растаявшим.

И конечно, мы мечтали о том дне, когда перевернём последний цилиндрик керна и посмотрим и потрогаем его донышко — нижнюю поверхность ледника. Ведь до сих пор никто не знал, какая же она, эта поверхность, — гладкая, зеркальная или же мохнатая, рыхлая, покрытая толстым слоем ветвистых ледяных игл,

Об этом думали не только мы. Наши коллеги — американец Стэнли Джекобс и аргентинец Питер Брушхаузен — год назад пытались сфотографировать нижнюю поверхность ледника, и я надеялся, что теперь они уже построили что-то вроде маленькой подводной лодки для фотокамеры. О подобной лодке они рассуждали много. Предполагали, что она отплывёт на несколько метров от скважины и установленная на ней объективом вверх камера сфотографирует нижнюю поверхность.

И как только кто-то из нас первым сфотографирует, увидит или потрогает это недосягаемое дно и скажет: «Дно гладкое», всем станет ясно, что, конечно, так оно и должно быть, ведь это следует и из теории. Но я-то знал и то, что, если дно окажется рыхлым, это тоже будет следовать из теории.

Так ведь и было, когда у дна моря была найдена жизнь, обнаружена тёплая вода. После минутного ликования кто-то обронил: «Ну и что? Так и должно было быть». Хотя мы-то знали, что, если бы там ничего не нашли, реакция была бы точно такой же: «Так и должно было быть»… И испытать эти минуты — счастье, ради этого одного стоило ехать так далеко.

Так думали мы, заколачивая ящики. И вот в ноябре 1978 года наша группа — теперь уже тройка — снова улетала на Юг. Наш путь пролегал по маршруту Москва — Дели — Сингапур — Сидней и уже оттуда — в знакомые Крайстчерч и Мак-Мёрдо.

Снова на «Джей-Найн»

Засыпанный снегом, холодный лагерь «Джей-Найн» преподнёс нам на этот раз сюрприз: какие-то девицы с развевающимися волосами носились на снежных скутерах. Они подхватили наши вещмешки и умчались к постаревшим за год, полузанесенным зимними штормами домикам.

Общий вид лагеря разительно изменился. За сугробами нам открылось покрытое серебристой тканью большое строение, над которым возвышалась чёрная толстая труба, заканчивающаяся конусом. Это была труба огромного парового котла, который Джим Браунинг притащил сюда, почти на Южный полюс, чтобы кипятить воду для бурения… А рядом с этой серебристой палаткой, увенчанной такой фабричной трубой, на фоне неба чётко рисовались силуэты двух пальм и тут же, мы глазам своим не поверили, — плавательный бассейн с голубым дном, полный горячей воды. Зимний курорт, и только. Пальмы были сделаны из толстой фанеры — списанной, негодной фанеры, как всегда подчёркивал Джон, когда показывал это чудо приезжим гостям.

Оказалось, Джим Браунинг привёз пластиковый бассейн, чтобы у него всегда была в запасе горячая вода для бурения. Конечно, работать стало легче и приятнее. Не надо уже было тянуть развёрнутые «вдоль Антарктиды» шланги. По «вечерам» ребята, свободные от вахт, могли забраться в бассейн и посидеть там час-другой. Это не возбранялось. Вода была такая горячая, что, бывало, подбрасывали в бассейн сугробы снега.