Я искал не птицу киви - Зотиков Игорь Алексеевич - Страница 4

Тяжёлые американские самолёты начали летать над ледником, и радиолокационная аппаратура, установленная на них, позволила определить толщину ледника и глубину моря под ледником. На основе полученной информации было выбрано место для бурения, оно пришлось на пересечение линий «J» (по-английски произносится «джей») и 9 (по-английски — «найн»). В связи с этим будущую станцию решили назвать просто: лагерь J9, что по-английски звучит «Джей-Найн».

Бурение на станции стало главной частью Проекта. Однако первая же попытка пробурить ледник в районе лагеря, где толщина льда превышала четыреста метров, закончилась неудачей. Так же закончилась и вторая попытка, в следующем сезоне.

Между тем началось изучение и других шельфовых ледников Антарктиды. Известный полярник академик Алексей Фёдорович Трёшников, в то время директор Арктического и Антарктического научно-исследовательского института в Ленинграде, возглавил комплекс работ по изучению шельфовых ледников в составе Советских антарктических экспедиций. В 1975 году участники одной из этих экспедиций во главе с океанологом Львом Саватюгиным прошли термобуром Морева насквозь более четырехсот метров толщи шельфового ледника в районе станции Новолазаревская. Они успели даже опустить через скважину планктонную сеть в надежде получить ответ на вопрос, есть ли там жизнь. Но скважина замёрзла слишком быстро. Сеть и аппаратура так и остались где-то у дна… Наконец нам пришло письмо из-за океана. Лихорадочное оформление выездных документов, сбор и упаковка тысяч килограммов различного оборудования. В последнюю минуту решили всё-таки взять с собой бур Морева и лёгкую буровую лебёдку, которую сделал Виктор. Ведь бурение у наших коллег шло плохо, год за годом Проект откладывался. Конечно, неудобно было без особой надобности предлагать американцам своё оборудование, но всё же мы решили подстраховаться и, как потом выяснилось, правильно сделали.

Пришли в себя после сборов только тогда, когда самолёт взлетел и взял курс на Вашингтон. Впереди нас ждали бесконечные аэродромы и пересадки, ровно столько, сколько я обещал Виктору…

На шельфовом леднике Росса

Когда распахиваются двери самолёта в Антарктиде, первое, что чувствуешь, — это холодный и очень сухой воздух. Масса света, невероятно яркого солнца. Когда мы прилетели из Мак-Мёрдо в лагерь «Джей-Найн», нас встретил Джон Клаух. Весь чёрный от загара, грязи и копоти, со смертельно усталыми глазами. Ведь днём надо было бурить, а ночью принимать самолёты (они почти всегда почему-то приходили ночью). И колоссальная ответственность.

Вместе с нами на «Джей-Найн» прилетела группа учёных из разных стран. И все они ждали одного — скважину. Биологи намеревались опустить под лёд сети и узнать, есть ли там что-нибудь живое. Но для этого нужна была скважина. Геологи хотели взять грунт со дна подледникового моря. Но для этого нужна была скважина. Океанологи привезли с собой вертушки для определения скоростей течений и бутылки для отбора проб воды — им тоже нужна была скважина.

Лагерь «Джей-Найн» представлял собой абсолютно плоскую, сверкающую, на солнце ледяную Пустыню, в середине которой стояли несколько зелёных стандартных палаток, похожих на длинные, поваленные на бок и наполовину зарытые в снег бочки. Их здесь называли «джеймсвей» Снаружи палатки были обтянуты ветронепроницаемой материей, а изнутри — слоями теплоизоляции. Поэтому одна — две соляровые печки, поставленные в «джеймсвей», делали его вполне сносным для жилья и работы.

Три палатки имели служебное назначение, и в них размещались штаб, лаборатория и кают-компания с кухней, туалетом и душем. Рядом со штабной палаткой колыхался ярко-оранжевый «сачок» матерчатого конуса, напоминающий, что сюда прилетают, самолёты, и торчали покосившиеся удочки радиомачт. «Спальных» палаток, или «слипинг квортерс», было две. Как это обычно бывает на полярных станциях, окна в них, вне зависимости от того, ночь это или полдень, были занавешены, и входить туда надо было на цыпочках, чтобы не разбудить спящих грохотом сапог по фанерному полу.

Когда наши глаза привыкли к полумраку после ослепительного солнца «улицы», мы увидели, что справа и слева от центрального прохода стоят массивные железные кровати. Расстояние между ними было достаточное, чтобы уместилась высокая тумбочка, в которую каждый обитатель мог убрать свои личные вещи. Несколько кроватей выглядели образцово. Но большинство представляли собой беспорядочные горы одеял, курток, книг, сушащихся носков, ботинок и сапог. Тихо, успокоительно гудел огонь в ближайшей печурке. С двух-трех кроватей в каждом ряду доносилось тяжёлое мерное сопение. В таких палатках всегда, в любое время суток, несколько человек спят после работы.

На высоте головы стоящего человека в палатке всегда тепло, хотя, судя по многочисленным солнечным лучикам, проникающим в щели, вентиляция — на высоте.

Сопровождающий показывает на образцовые койки. Его жест понятен — эти койки ваши!

Пора работать. Пошли в палатку науки. Это было полупустое помещение в центре посёлка. У одной из стен рядом со входом — грубо сколоченный из неструганых досок стол, на котором, поблёскивая экраном, стоит серый ящик телевизионной установки, предназначенной для наблюдений под ледником. Рядом — микрофон походной радиостанции. Передняя стенка палатки перед столом Джона была смело вспорота острым ножом, так что образовалось естественное окно с видом на лебёдку с телевизионным кабелем. Если радио откажет, то можно подавать команды прямо в окно. Но для всего этого сначала нужна была всё та же скважина через ледник.

Вводная инструкция Джона была краткой. Он представил нас тем, кто был в палатке, потом вывел на улицу, подвёл к сугробу, из которого торчали доски и бревна, показал на ящик гвоздей.

— Инструмент лежит в помещении электростанции. Поработаете — отнесёте на место. Делайте стол, ставьте рядом с моим и начинайте работать. Вопросы есть? — и Джон ушёл, шатаясь от усталости.

Мы яростно пилили доски. Ребята молча наблюдали за нами. Довольно быстро мы сколотили прекрасный на наш взгляд, огромный и очень прочный стол. Снова пришёл Джон Клаух.

— Так, сделали стол? Хорошо, но он слишком большой… Игор, сделай его наполовину короче, а то другим места не останется.

Витя, как и я, ощущавший на себе напряжённое внимание присутствующих, зашептал:

— Игорь Алексеевич, не надо резать, это они нарочно, издеваются.

Но я уже не раз работал с этими людьми и знал, что, как правило, никто из них ничего не делает и не говорит попусту, поэтому обижаться не надо,

— Витя, — сказал я, — режь!

Через час был сделан второй стол, поменьше, но не менее прочный.

В общем молчании кто-то вдруг произнёс: — Ого-го! По такому столу запросто могут пройти русские танки!

Но по тону сказанного, по общему доброжелательному хохоту было ясно, что стол понравился и нас приняли.

«Звёздный час» Джима Браунинга

А дела со скважиной по-прежнему шли плохо. Первоклассное оборудование, годами создававшееся в США для бурения этого ледника, выходило из строя — узел за узлом. Все, что могло ломаться, сломалось. Все, что могло вмёрзнуть в лёд, вмёрзло так, что ничего уже нельзя было ни выколоть, ни вытаять. Не помогли ни горячая сода, которую лили в скважину, ни электронагревательные спирали, ни бесконечные авралы…

Положение спас инженер и изобретатель из маленького американского городка Лебанон Джим Браунинг. Джим никогда раньше не был в Антарктиде и о предполагаемом бурении узнал случайно из газет. Уже перед самым отъездом американской экспедиции в Антарктиду Джим предложил ей свои услуги и был принят. И вот наступил «звёздный час» Джима. Он решил протаять ледник пламенем похожей на огромный примус горелки, работающей на обычном керосине. Так среди ровной, сверкающей на солнце ледяной пустыни появились гигантский компрессор, сжимающий воздух для этого примуса, и толстые шланги для подачи сжатого воздуха и керосина на расстояние, равное по крайней мере толщине ледника, то есть почти на полкилометра.