460 дней в Четвертой Советской антарктической экспедиции - Зотиков Игорь Алексеевич - Страница 6

Маленький, кругленький, с хитроватыми глазами Лёня Хрущёв, геодезист высшего класса, должен был осуществлять штурманское обеспечение похода, провести ряд исследований в районе станции Мирный и в прибрежной зоне.

Но все это нам лишь предстояло сделать, а пока нас разместили по прекрасным двухместным каютам теплохода «Михаил Калинин», который готовился в Рижском порту к отплытию в далёкий путь. Я оказался в одной каюте с огромным, полным энергии Андреем Капицей Забегая вперёд, скажу, что с ним вместе я прожил больше года в одной комнате нашего домика в Мирном, с ним делил каюту на теплоходе «Кооперация» по дороге домой и всегда с удовольствием вспоминаю об этом.

А теперь обратимся к записям, сделанным в то время. Они начаты с первого дня экспедиции.

День первый. День отплытия нашего экспедиционного судна. Он прошёл в томительном ожидании. Лишь в семь вечера собрались в салоне теплохода, и начальник пароходства сообщил, что вечером уйдём. Последние прощальные речи Хорошо, что я не взял с собой жену. Прощание затянулось. Сейчас уже ночь. Наконец все покинули судно. Новая команда, всем свободным от вахты находиться в своих каютах. Таможня и пограничники ведут проверку, затем прощаются:

— Большое спасибо, счастливого плавания.

Вот и все. Граница как бы отодвинулась: теперь, ещё не отплыв, мы уже по ту её сторону

По радио раздаётся повторенная в каждом уголке судна команда.

— Палубной команде стоять по местам, приготовиться к отдаче швартовых!

Подошёл буксир и начал оттягивать корму от пирса. Между стенкой и бортом зашумела, вливаясь в проход, чёрная, с мелким льдом и какими-то щепками вода. На пирсе — два пограничника и двое портовых парней, перекидывающихся словами прощания со своими знакомыми девушками из экипажа нашего судна.

Развернулись, дали тройной гудок и, набирая ход, пошли мимо редких судов причала. Сразу же нам ответил буксир, а затем загудели другие корабли. Мы идём вдоль стенки, где стоят на первый взгляд мёртвые громады. Но когда мы поравнялись с ними, неожиданно с каждой из них раздаётся густой рёв. Наше судно отвечает коротким гудком: «Спасибо» — и в ответ тоже короткий гудок. И все же один незнакомый, сияющий на чёрной воде красавец промолчал, когда мы проходили мимо. Было обидно, мы тоже не дали гудка.

День второй. Утро хмурое, слегка туманное. Разбудил «спикер» — так называется устройство, передающее во все закоулки судна нужный приказ по радио вне зависимости от того, выключено оно или нет

«Прошли 150 миль, температура воздуха плюс два градуса, воды — плюс три, ветер и волна два балла. Подъем.»

Снизили ход, гудит сирена, размеренно вращается радиолокатор на мостике. То справа то слева проплывают мимо бортов «вешки». Это не очень прямые деревянные шесты с флажком или как бы веником из прутьев на конце, кажется, неведомо как попавшие и держащиеся здесь в открытом море и делающие его сразу похожим на мелкое озеро или большой пруд, у которого из-за тумана не видно берега.

Днём начали работать. Организовали учёный совет, в который вошли профессор Александр Михайлович Гусев — знаменитый альпинист и полярник, добродушный человек, любитель хорошей шутки; наш БАС; Павел Стефанович Воронов — уже зимовавший в Антарктиде геолог, всегда вылощенный, безукоризненно одетый педант с тонким ленинградским юмором, Андрей Капица, я, ещё один геолог из Ленинграда — самоуверенный Юрий Суппе, начальник рейса — представительный, высокий капитан дальнего плавания Факторович, капитан «Калинина», другое судовое начальство. На совете разгорелся жаркий спор между Вороновым и Савельевым. Несмотря на старания Гусева, унять их не удалось. Новый совет, казалось, грозил стать неуправляемым, однако гонг, приглашающий на обед, мгновенно примирил учёных.

Распорядок дня определился следующим образом подъем в 7, завтрак с 7.30 до 8.30, обед с 12.00 до 13.00, чай с 15.30 до 16.30, ужин с 19.30 до 20.30

Сегодня мы уже жили по времени, сдвинутому на час! позже, завтра сдвинем ещё на час. При этом сдвигается все — подъем, завтрак и т. п.

Два часа назад взглянул в окно и бросился на палубу. В темноте блестели огоньки. Гданьск! Нет, это лишь бакены прохода на рейд Гданьска. Судно почти остановилось, едва-едва двигалось по инерции. Море как зеркало, чёрная, абсолютно гладкая поверхность, и совсем рядом медленна уходит за корму большое грузовое судно, залитое светом. На трубе звезда — значит, не наше. На всех советских судах на трубе широкая красная полоса.

Погода мягкая, на небе ни облачка, яркая луна кладёт на море свою дорожку, исчезающую в лёгком тумане, слегка прикрывшем чёрный горизонт. Тишина.

День третий. Бросили якорь. Минут через двадцать подошёл лоцманский катер. Надпись на борту: «Пилот-21», Первый раз в жизни вижу, как настоящий лоцман поднимается по трапу. Наш вахтенный подаёт ему руку, но лоцман, не! опираясь на неё, сам прыгает через борт. Таков традиционный ритуал.

В Ленинграде нашему судну сменили его «родные» бронзовые винты на более прочные, стальные, однако стальные винты вызывают вибрацию всего судна. Поэтому решили снова поставить свои, бронзовые. Вот для этого мы и пришли в Гданьск, решив стать в док. Лоцман говорит, что док скоро освободится.

К ночи опустился густой туман, на рейде со всех сторон, как петухи утром, перекликаются сирены и бьют колокола. Капитаны волнуются, а нас снова зовут в столовую. Ужин ничем не отличается от обеда. Это объясняется расписанием вахт: каждая вахта должна иметь обед — горячую пищу с первым блюдом.

День пятый. Вчера по пути к Килю мою писанину прервала качка, первый раз на сравнительно малой волне наше судно начало ходить с борта на борт. Сразу стало не по себе Довольно неприятно ходить как медведь расставив ноги, и всё равно не быть уверенным, что тебя вот-вот не бросит в стену. Посидели часа два на палубе ожидая, что придётся бежать к борту, но ожидания не оправдались, и мы даже с аппетитом поужинали. Или качка уменьшилась, или мы к ней привыкли. Правда, Андрей сообщил, что в океане такая погода называется штилем, и рассказал шутку:

«Ну, как море?» — «Тихо, волнение — два балла». — «А что такое три?» — «Легко узнать: когда тебя первый раз вырвет, — это и будет три».

Во время обеда мы почувствовали, что судно остановилось. На борт приняли нового лоцмана. Все выскочили на палубу. С левого борта надвигается пирс входа в Кильский канал. Ещё минута, и швартовка закончена. Первое впечатление — идеальный порядок. Чисто вымытая, как палуба, мостовая, красный трехэтажный дом, из окон которого нам машут женщины. Вот идёт мимо мужчина с большим портфелем.

— Привет-привет! — кричит он весело. Наши ребята в ответ машут шапками. С левого борта, метров на двести, затон, заполненный судами. Рядом маленькое голландское судно. Длинные парни молча смотрят на нас с палубы, мы на них. Молчим: уж с ними-то едва ли встретимся, земной шар велик и кругом океан.

Рядом с пирсом между домами стоит большая ёлка с горящими лампами. Ведь приближается Новый год. Здесь уличные ёлки не украшают ни игрушками, ни цветными лампами. На встречном голландском судне маленькие ёлочки привязаны даже к верхушкам мачт.

Прямо по носу — вход в канал — закрытый воротами шлюз. Канал на одном уровне с морем, но шлюзы — входной и выходной — защищают его от действия приливов. Раздаётся команда с берега: проверить «мюзик-шип», то есть корабельную сирену.

Но вот шлюз открыт, и мы входим в него под приветственные возгласы стоящих на берегу. Канал неширокий, не шире канала имени Москвы. Снизу он тоже выложен камнем, только камни плоские. Такая же насыпь, наверху деревья. В середине насыпь имеет ступень, по которой идёт автострада.

Начинаются селения, состоящие из красивых двух-трехэтажных домиков из красного кирпича или оштукатуренных. Громадные зеркальные окна, нарядные машины и ёлки, залитые светом «белых» ламп. Народ очень приветлив. Обычная картина: идёт машина, поравнявшись с нами, сбавляет ход, сигналит. Через широкое стекло нам машут руками, платочками. И мы не остаёмся в долгу.