460 дней в Четвертой Советской антарктической экспедиции - Зотиков Игорь Алексеевич - Страница 3

От автора

Жены тех, кто ездит в Антарктиду, не любят её. Она отнимает у них мужей слишком надолго. И всё-таки, когда мы, полярники, собираемся вместе и первый тост предлагаем за Прекрасную Антарктиду наши жены присоединяются к нему. Ведь холодная их соперница была не только разлучницей, она многое и дала их мужьям. Они чувствуют это по блеску, которым загораются глаза мужчин при воспоминании об Антарктиде.

Эта книга о двух зимовках на шестом континенте. Как я первый раз попал в Антарктиду? Вы узнаете об этом из книги. В ту первую свою экспедицию я вёл дневник. Когда вернулся, уже много книг об Антарктике было написано, поэтому я забросил свои тетрадки на полку. Казалось, всё, что там записано, слишком лично и не будет интересно другим. Прошло с тех пор много лет. За это время я шесть раз побывал в Антарктиде, провёл там более тысячи дней. И понял: те записи, что были сделаны очень давно, стоят того, чтобы представить их на суд читателю. Ведь по ним можно проследить, как изменялся человек в процессе зимовки, как менялось его отношение ко многому. Можно понять, из скольких мелочей складывается главное, как менялось само представление о том, что же главное. И хотя для моего сегодняшнего "я" многое из того, что записано, кажется наивным, в то же время мой опыт говорит: да, всё, что там написано, правда, и правда не одного человека, а и многих из тех, кто также впервые, полный романтики, приезжает зимовать.

Читая свои старые записи, я с удивлением слежу за ходом мыслей незнакомого мне человека, постепенно понимающего, что он попал в компанию людей, которые вместе должны пройти всю предназначенную им дорогу, об истинном характере которой они не имели понятия. То, что казалось им дома страшным, на деле не стоило упоминания. То, о чём они у себя дома даже не думали, оказалось действительно тяжёлым. И человек, который писал дневник, менялся незаметно для себя. Последние страницы написаны уже совсем другим. Лучшим? Худшим? Не знаю. Просто человеком, который провёл много времени в Антарктиде и не жалеет, что он это сделал.

За прошедшие годы многое изменилось и на антарктических станциях. Когда-то засыпанная выше крыш снегом советская южнополярная станция Мирный, о которой в основном идёт речь в первой части книги, полностью перестроена. Появились новые, прекрасные, благоустроенные дома, сделанные так, что их уже не засыпает снег пурги. Появились новые, более надёжные тягачи и снегоходы, более совершенные самолёты и научные приборы. Теперь уже наши полярники могут разговаривать со своими родными на Большой земле по радиотелефону; воздушный мост связывает новую столицу Антарктиды — станцию Молодёжная с Москвой и Ленинградом.

И всё-таки, как это ни удивительно, мои наблюдения говорят о том, что для тех, кто проводит зимовку в новых домиках и водит новые тягачи, мало что изменилось в Антарктиде. Ведь море осталось тем же, Ледяной континент, перед которым человек — «слеза на реснице», остался тот же, мужское братство — то же, полярная ночь зимовок — та же. А новые дома, тягачи, самолёты и осциллографы — это лишь изменившаяся декорация этих главных элементов, создающих неповторимый психологический экзамен или, скорее, школу, которая называется зимовкой в Антарктиде.

БИЛЕТ В АНТАРКТИДУ

— Погоды не бу-удет… Погоды не бу-удет… — тоскливо, как бы про себя, повторял огромный, широкий в плечах человек в толстой тёмной засаленной куртке и светлых собачьих унтах. Сгорбившись, ни на кого не глядя, он ходил взад и вперёд по маленькой площадке, покрытой свежевыпавшим снегом.

Рядом с двухмоторным самолётом Ли-2 в это раннее утро собрался экипаж, люди в таких же куртках с поднятыми остроконечными капюшонами, тоже в унтах. Они знали своего командира и поэтому, не обращая внимания на его слова, продолжали готовить самолёт.

— Тише, ребята. Слон думает, — негромко сказал один из них.

«Слоном» в авиационных кругах звали за внушительную комплекцию и невозмутимое спокойствие, которое он сохранял даже в сложных лётных ситуациях, командира авиационного отряда экспедиции известного полярного лётчика Героя Социалистического Труда Бориса Семёновича Осипова.

Борис Семёнович действительно думал. Надо было лететь на купол, то есть в центральную часть огромной,

диаметром почти в пять тысяч километров, лепёшки льда. Ли-2 пока стоял на внешнем и самом тонком краю её — на станции Мирный. Значит, надо было пролететь тысячу километров, а это почти предел, куда может добраться загруженный самолёт с аварийным запасом горючего. В центральной части Антарктиды толщина этой гигантской ледяной лепёшки достигала около четырех тысяч метров. И именно на этой высоте появилась маленькая станция Комсомольская. Самолёт готовили для полёта на эту станцию, расположенную на полпути к Южному полюсу.

Прогноз погоды, который дал синоптик Леонид Жданов, был ниже среднего. Но лететь всё-таки надо было. И вот Осипов ходил сейчас, всматриваясь в серенький недалёкий горизонт, в тёмные размытые тучи, которые громоздились со стороны моря, и пытался угадать, что же будет с погодой через много часов, когда его самолёт вернётся из Комсомольской, сможет ли он снова сесть здесь. Другого аэродрома не было ближе, чем в радиусе тысяча километров.

Самый «заводной» и пижонистый из экипажа, флагштурман авиаотряда Юра Робинсон, которому тоже предстояло лететь, вдруг произнёс:

— Да, ребята, а ведь «труба» вот-вот выйдет из Ленинграда и тогда начнёт считать мили…

«Трубой» в полярных экспедициях называют любое долгожданное судно.

Экипаж и механики молчали, добродушно улыбаясь. Все думали примерно об одном и том же «Зимовка кончается, и, как ни удивительно, мы прожили здесь с тех пор, как ушла последняя „труба“, почти триста дней и триста ночей. За это время было так много всякого… А теперь за нами выйдет судно, которое пересечёт Атлантический, а потом Индийский океаны, и наконец наступит день, когда мы все поднимемся на его борт».

В то раннее утро рядом с лётчиками, готовившимися к полёту на Комсомольскую, топтались ещё три «пассажира», среди которых был и я. Мы должны были лететь этим самолётом и остаться на Комсомольской. Нам, улетающим на купол, думать о «трубе» было ещё рано: для нас главная работа была ещё впереди.

…Каждый из трех «пассажиров», добирающихся тогда на Комсомольскую, имел свою исследовательскую программу Я, например, хотел протаять там как можно более глубокую скважину во льду, измерить температуры по всей глубине и попытаться выяснить на основе этой информации, какова же температура у дна ледника Антарктиды, в центральной её части.

Именно поэтому я и хотел начать бурение на станции Комсомольская. Тогда, в том далёком 1958 году, я, как и многие, был уверен, что выполнить такое бурение будет не очень трудно. Ведь всего несколько месяцев назад, в середине полярной зимы, мы уже проплавили с помощью электрического нагревателя первую свою скважину во льду Антарктиды. Однако пробурили совсем неглубоко. В верхних слоях талая вода, образующаяся при бурении льда, уходила в пористые стенки толщи, но чуть глубже поры снега и фирна уже смыкались, и вода оставалась в скважине. Нагреватель уже не проплавлял себе дорогу вниз, а лишь кипятил воду в образовавшейся вокруг него каверне, все более увеличивая её диаметр.

— Ну что же, — решили мы с начальником мастерской Мирного Наумом Савельевичем Блохом, который превратил один из засыпанных снегом домиков посёлка во что-то похожее на колхозную кузницу, только под снегом, — тогда мы возьмём длинную трубу, в нижней её части установим электрический нагреватель, а выше поместим какую-нибудь электрическую помпу для откачки образующейся при оттаивании воды. При таких условиях нагреватель не будет тратить энергию на бесполезный перегрев воды. Куда откачивать воду? А в верхнюю часть той же трубы, отделённую перегородкой от помпы. Так мы и сделали.