Карантин - Зорин Виталий - Страница 90

Пройдя километра четыре по лесополосе между заброшенными, как минимум, года три не возделываемыми полями, Полынов наткнулся на неглубокий овраг, по дну которого в менее засушливые годы бежал широкий ручей – вероятно, один из притоков Бурунки. Сейчас ручей исчез, оголив глинистое дно, и лишь местами в овраге виднелись пятна заводей, затянутых, как болота, рыже-зеленой ряской.

Спустившись по откосу, Никита попытался подойти поближе к одной заводи, но метрах в десяти от окружавших ее камышей так загруз в раскисшую глину, что едва вытащил ботинки. Осмотревшись вокруг и убедившись, что ручей не пользуется славой у рыболовов, да и скотину на выпас сюда не гоняют – нигде в глине не было видно следов, – Никита решил, что лучшего места избавиться от оружия он не найдет. А то видик у него – с сумкой за спиной, двумя автоматами на груди и гранатометом через плечо – как у партизана Великой Отечественной. Еще бороду наклеить, и можно вопросом: «Где немцы?» – бабок в деревне пугать.

Для верности бросив три комка глины в центр заводи, Никита по тяжелым всплескам определил, что глубина там была не меньше метра. Стараясь, чтобы оружие падало на ряску плашмя (не хватало еще, чтобы, встряв дулом в тину, над ряской торчал его приклад), Полынов забросил в заводь вначале гранатомет, а за ним автоматы. Если дно в заводи такое же топкое, как и берег, то гнить оружию предстояло до скончания века.

Ряска практически мгновенно затянула открывшуюся проплешину чистой воды, и теперь только более светлое пятно перевернувшихся листиков да вонь поднявшегося со дна болотного газа говорили о том, что в заводь что-то бросили. Вонь рассеется через полчаса, а вот пятно ряски потемнеет не ранее, чем через два дня. Но кто по этой примете определит, что там лежит – может, мальчишки камни швыряли, – и неизвестно за чем полезет в вонючее болото? В то, что «чистильщики» выйдут на его след, Полынов не верил. Слишком идиотское, с точки зрения ФСБ, решение он принял, чтобы спецназовцы могли предположить возможность возвращения одного из «клиентов» в Каменку. К тому же переговоры в эфире «охотников» генерала Потапова, которые Никита во время пути прослушивал по рации, не давали оснований опасаться преследования. Алексей ушел «чисто», и спецназовцы уже обнаружили в рощице возле магистрального шоссе взорванные «Жигули». О радиомолчании все забыли, и в эфире стоял сплошной мат – каждый старался обвинить друг друга в провале операции, и больше всех доставалось группе захвата, погибшей в вертолете. Может, где в мире и следуют пословице: «О мертвых – либо ничего, либо только хорошее», но не для России она писана. У нас как раз все наоборот. Это при жизни главы государства о нем худого слова сказать не моги, иначе сразу к суду за «порочащие его честь и достоинство» достоверные сведения привлекут. Зато после смерти можешь изгаляться над ним как хочешь. Хоть фигурально, хоть натурально забальзамированный труп ногами пинать можно. Так что досталось погибшим спецназовцам, на свой страх и риск попытавшимся атаковать «Жигули» с воздуха, по самому высшему матерному разряду.

Долго их останки в цинковых гробах ворочаться будут.

Пройдя еще с километр по лесопосадке, Никита внимательно осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, забрался в кусты, где устроил небольшой привал. Первым делом он занялся ботинками и попытался очистить их от болотной грязи – негоже показываться кому бы то ни было на глаза в таком виде. Где это, спрашивается, служивый в засуху грязь нашел?

Грязь оказалась качественной и счищалась плохо.

Никита раскрыл сумку и саркастически хмыкнул. В наличии имелись две бутылки: двухлитровая пластиковая – с водой, и поллитровая, стеклянная – коньяка.

Как говорится, выбор небольшой. Наученный горьким опытом, Полынов не стал переводить воду и помыл ботинки коньяком. Нормально получилось.

Ботинки засияли лучше новых – хоть патентуй новый способ чистки обуви.

Из закупленных вчера ночью продуктов чудом уцелели две запечатанные в пластик упаковки нарезанного сыра – все остальное Полынов выбросил, когда перебирал содержимое сумки. Пересиливая тошноту, Никита разорвал одну упаковку и заставил себя поесть. Силы ему были нужны, поскольку после трех суток вынужденной диеты, когда желудок отказывался принимать любую пищу, Полынов чувствовал слабость в мышцах и легкое головокружение. Затем, не давая организму поблажки, он встал и маршевым шагом направился в сторону Каменки. Идти предстояло долго – по прямой около тридцати километров, а окольными тропами – гораздо больше.

Шел не останавливаясь, строго придерживаясь лесопосадок, и, несмотря на жару, не позволял себе сделать в пути ни одного глотка воды. Наверное, из-за столь грубого насилия над организмом желудок, наконец, переварил пищу, и Полынов к концу пути даже ощутил некоторый прилив сил. Конечно, не в полной мере – за шесть часов непрерывной ходьбы по пересеченной местности вымотался он порядочно, – но, главное, исчезли болезненная слабость, головокружение и дрожание рук. Издревле на Руси всякую хворь изгоняли физическими нагрузками. Простыл, либо понос у тебя – поколи дров два-три часика, и куда все денется…

После заброшенных полей пошли хорошо обработанные, засеянные элитной немецкой гречихой. А может быть, и не элитной – трудно определить сорт по засохшим, невызревшим растениям. Как ни странно, но вид пропавшего урожая вызвал у Полынова чувство злорадного удовлетворения. Здесь он полностью солидаризовался с Игорем Антиповым – чтоб неповадно было немцам на чужую землю рот разевать.

Наверное, из-за засухи Никита ни разу не встретил в поле ни одной живой души и только километрах в шести-семи от Каменки увидел на горизонте вчерашнее стадо коров, которых пастушок гнал на пастбище после полуденной дойки.

Идти сейчас в Каменку не имело смысла, к тому же там надлежало быть «свежу и бодру», и Никита решил сделать привал. Только сейчас он почувствовал, что жара сегодня вообще нестерпимая, воздух от нее словно загустел и с трудом проходил в легкие.

Полынов выбрал хорошо затененное место под деревьями на пригорке, откуда его не было видно, зато хорошо просматривались окрестности, сел на землю и наконец позволил себе напиться. Вода произвела странное действие – впервые за трое суток ему по-настоящему захотелось есть. Захотелось так, будто он был нормальным, здоровым мужиком и ничего необычного с его желудком последние три дня не происходило. Это откровенно порадовало, однако вскрыть сейчас вторую упаковку сыра и съесть хотя бы кусочек Никита себе не разрешил. Перед появлением в Каменке нужно было поспать, а именно во сне желудок почему-то и начинал выкидывать фортели.