Тюремные записки Рихарда Зорге - Зорге Рихард - Страница 33

Поскольку я уже подробно освещал эту проблему в других разделах, то здесь постараюсь рассказать только о разновидностях подписей на указаниях, поступавших ко мне из четвертого управления. В них обычно использовались подписи «Директор», «Дал» и «Организатор». Это имело следующий смысл. Указания, которые исходили лично от начальника управления, подписывались им и касались политических и организационных проблем, имевших важнейшее отношение к моей работе. Так же подписывались и поздравления с днем рождения, чтобы сильнее подчеркнуть личную близость и внимание. Телеграммы, исходившие от других лиц, и особенно сообщения, поступавшие по другим, косвенным каналам связи, подписывались псевдонимами. К тому же по направлявшимся в наш адрес радиограммам с благодарностями можно было судить, от кого в высшем советском руководстве они исходили. Дело в том, что начальник четвертого управления мог выразить нам свое удовлетворение только тогда, когда получал от высшего руководства заключение, что те или иные донесения или материалы являются ценными или важными. После 1936 года мы получали много благодарностей и поздравлений, и нужно особо подчеркнуть, что все они были направлены от имени начальника управления. Подписи на радиотелеграммах и письмах, которые мы получали, ограничивались только тремя указанными выше псевдонимами. Если это было не так, то мы испытывали беспокойство и разочарование. Но кроме поздравлений мы получали от начальника управления также много сообщений, которые основывались на указаниях руководителей Советского Союза. Приведу два-три примера. В ответ на мой подробный доклад о секретных переговорах об Антикоминтерновском пакте (я уже писал об этом в другом месте) мы получили телеграмму с указанием впредь приложить еще больше усилий в этом направлении. Это свидетельствовало, что высшие политические лидеры проявили глубокий интерес к этой проблеме и моему докладу. Было сказано также, что направлявшиеся мной доклады и обстоятельные письменные разъяснения о внешнеполитической ситуации (что не совсем соответствовало моей основной задаче) всегда с одобрением встречались в высших политических кругах. В результате я получил возможность свободно давать рекомендации и предложения также и по дипломатическим проблемам. Таким образом, у меня не стало препятствий заниматься вопросами, которые, строго говоря, были за рамками моей основной работы в Японии.

Во время событий на Халхин-Голе я высказал Москве мнение о неэффективности советской пропаганды. Согласно ответу из Центра, мое мнение было доложено руководящим органам, и были приняты соответствующие меры для улучшения положения. То же относится и к моим докладам по проблемам чисто Советского Союза. Мои доклады вызывали очень большой интерес среди военных и партийных руководителей, и они, выражая мне благодарность, одновременно просили и в дальнейшем направлять им подобную информацию.

В течение первых нескольких лет сравнительно незначимые сообщения подписывались «Дал». «Дал» по-русски означает Дальний Восток. Затем, точнее с начала 1940 года или немного позже, вместо этого начал использоваться псевдоним «Организатор». Несомненно, что и в тех случаях, когда указания подписывались словом «Организатор», о них знал и начальник управления, но это означало, что данные указания исходят не от него, а от Дальневосточного отдела управления. Доклады и телеграммы, которые я считал особо важными, я адресовал начальнику управления. Так было, когда доклады касались особо серьезных организационных вопросов нашей деятельности или важных политических и военных проблем. Время от времени к адресату я приписывал слова «совершенно секретно», подчеркивая этим важность донесения. Это означало особую важность содержания или что донесение направляется на усмотрение лично начальника управления.

МОЯ БИОГРАФИЯ, КАК ЧЛЕНА ГЕРМАНСКОЙ КОМПАРТИИ

Мировая война, длившаяся с 1914 по 1918 год, оказала глубочайшее влияние на всю мою жизнь. Думаю, что, какое бы влияние я ни испытывал со стороны других различных факторов, только из-за этой войны я стал коммунистом. Когда началась война, мне было всего 18 с половиной лет и я учился в средней школе района Рихтерфельдер в Берлине.

До войны я провел достаточно благополучное детство, присущее классу зажиточной буржуазии. Наша семья не испытывала никаких материальных затруднений. Однако кое в чем я отличался от обычных сверстников. Я остро переживал, что родился я на южном Кавказе и был привезен в Берлин в очень раннем возрасте. И наша семья во многом отличалась от обычных берлинских буржуазных семей. Поскольку наша семья была несколько чуждой для клана Зорге, у меня в детстве была одна странная особенность: я отличался от обычных детей, как и все мои братья и сестры. Я был плохим учеником, недисциплинированным в школе, упрямым, капризным, болтливым ребенком. По успехам в истории, литературе, философии, политологии, не говоря уже о физкультуре, я был в верхней половине класса, но по другим предметам ниже среднего уровня. В 15-летнем возрасте у меня очень развился интерес к Гёте, Шиллеру, Лессингу, Клопштоку, Данте и другим произведениям, а вдобавок пристрастился, даже не понимая ничего, к истории, философии и Канту. Из истории мне особенно полюбились периоды Французской революции, Наполеоновских войн и эпоха Бисмарка. Текущие германские проблемы я знал даже лучше, чем обычные взрослые люди. В течение многих лет я детально изучал политическую ситуацию. В школе меня даже прозвали премьер-министром. Я знал, что мой дед участвовал в рабочем движении, но я знал также, что взгляды моего отца были диаметрально противоположны взглядам деда. Отец был ярым националистом и империалистом и всю жизнь не мог избавиться от впечатлений, полученных в молодости при создании германской империи во время войны 1870 – 1871 годов. Он всегда сохранял в памяти потерянные за рубежом капитал и социальное положение. Мой старший брат стал левым экстремистом. Я помню, что у него были крайне анархистские наклонности, сформировавшиеся под влиянием трудов Ницше и Штейнера. Я долгое время был членом атлетической ассоциации рабочих и поэтому у меня были с рабочими постоянные связи. Но как у школьника, у меня не было никакой четкой политической позиции. Я был заинтересован только в приобретении политических знаний и совсем не думал этим определить как-то свою личную позицию, да и возможностей так поступать не было.

Были последние летние каникулы. Побывав в Швеции, последним пароходом я вернулся в Германию. Разразилась Первая мировая война. Не сообщив в школу и не сдавая выпускных экзаменов, я тут же подал заявление в армию и поступил на военную службу. Если говорить о причине, побудившей меня решиться на такое бегство, то это горячее стремление приобрести новый опыт и освободиться от школьных занятий, желание освободиться от бездумной и совершенно бессмысленной жизни 18-летнего юноши, а также всеобщий ажиотаж, порожденный войной. Я не советовался ни со старшими, ни с матерью, ни с другими родственниками (отец умер в 1911 г.). Сразу же после начала войны я прошел неполную шестинедельную подготовку на учебном плацу под Берлином, и тут же был отправлен в Бельгию, и принял участие в сражении на реке Изер. Можно сказать, что это был период перехода «из школьной аудитории на поле сражений», «со школьной скамьи на бойню».

Это кровопролитное, ожесточенное сражение впервые возбудило в сердцах – моем и моих товарищей-фронтовиков – первую и потому особо глубокую психологическую неуверенность. Наше горячее желание драться и искать приключений было быстро удовлетворено. Потом наступило несколько месяцев молчаливых раздумий и опустошения.

Я предавался всевозможным размышлениям, вытягивая из головы все свои исторические познания. Я осознал, что участвую в одной из бессчетных европейских войн и воюю на поле сражения, имеющем историю в несколько сотен или даже тысяч лет. Я думал: как бессмысленны эти бесконечно повторяющиеся войны! Сколько раз до меня немецкие солдаты сражались в Бельгии, стремясь вторгнуться во Францию! И наоборот, сколько раз войска Франции и других стран делали здесь то же, надеясь разгромить Германию. Знает ли кто из людей, какой же смысл в этих войнах прошлых времен?