Тюремные записки Рихарда Зорге - Зорге Рихард - Страница 19

С 1940-го или 1941 года я начал встречаться с Одзаки и Ми-яги у себя дома. С этого времени иностранцы, которые бывали один на один с японцами в японских ресторанах, стали привлекать внимание. Действительно, у Одзаки и Мияги стали спрашивать, кто я такой, или чем они занимаются, поэтому я рассудил, что будет разумнее избегать мест, посещаемых людьми. Поэтому и решил встречаться с ними у себя дома вечерами, после того как стемнеет. Начиная с этого времени, и Вукелич несколько раз посещал мой дом. Клаузен часто приходил ко мне, когда в доме были Одзаки или Мияги. Естественно, он несколько раз виделся с ними. Я могу ошибаться, но думаю, что Вукелич ни разу не встречался с Одзаки ни у меня дома, ни где-либо еще. Во всяком случае, я не связывал Мияги и Вукелича с другими людьми и строго проводил линию, чтобы они встречались только со мной. С течением времени непосредственное общение между Одзаки и Мияги в ходе их работы стало неизбежным, поэтому я, под подходящим предлогом, организовал их встречу в доме Одзаки.

За двумя исключениями у меня не было контактов с рядовыми членами группы. В первом случае это был Мидзуно, с которым я встречался вместе с Одзаки в ресторане, во втором – Косиро, которого я видел один или два раза. Я не мог держать под своим контролем такие вещи, как способы, которые использовали Одзаки и Мияги для связи с рядовыми членами группы. Я не видел другого пути, кроме как доверять им действовать, полагаясь на свой опыт и способности. Но иногда я расспрашивал их о способах связи и обращал их внимание на необходимость соблюдать особые меры предосторожности.

Я лично ничего не знаю о радио. Клаузен давал подробные показания по этому вопросу, поэтому ниже я ограничусь общими пояснениями.

Непрерывная регулярная радиосвязь с Центром имела исключительную ценность для нашей работы, поэтому установление радиосвязи, ее постоянное поддержание и тщательное соблюдение предосторожностей от пеленгования были чрезвычайно важными направлениями в нашей нелегальной деятельности. Как я уже писал выше, примерно в конце 1933 года Бернхардт с женой прибыли в Японию. Бернхардт должен был работать в качестве моего радиста. Он развернул одну радиостанцию у себя дома в Иокогаме, другую – в доме Вукелича в Токио. Однако с технической точки зрения его работа была крайне неудовлетворительной, поэтому я мог передавать только очень короткие сообщения и делать это очень редко. И не только поэтому. Бернхардт совершенно растерялся от невозможности защитить обе станции от пеленгации. Когда в Японию приехал Клаузен, положение изменилось. Его способности и энтузиазм в отношении работы поистине не знали границ. При Бернхардте я должен был сам шифровать тексты, в связи с чем это отнимало у меня изрядное количество времени. Но после прибытия Клаузена я с разрешения Москвы обучил его шифру и поручил ему шифровальную работу. По прежним установкам обязанность шифровки возлагалась только на руководителя группы, однако Клаузен был настолько надежным человеком, что разрешение из Москвы было получено беспрепятственно.

Для полной гарантии постоянной радиосвязи Клаузен развернул как можно больше радиостанций. Иной раз он мог вести передачи из четырех различных мест. Обычно в основном он обеспечивал связь по крайней мере из трех точек. Это были дома Клаузена и первой жены Вукелича. Когда Штейн находился в Токио, его квартира тоже использовалась для радиосвязи. Насколько я помню, Клаузен однажды пытался развернуть радиостанцию и у меня в доме, но у него ничего не получилось, и мы решили использовать этот вариант в крайнем случае, если у нас больше не будет выбора.

Мы полагали, что контроль за радиопередачами рано или поздно ужесточится, и поэтому часто меняли места расположения радиостанций, чтобы избежать обнаружения или ввести контрольные службы в заблуждение. Клаузен постоянно стремился уменьшить размеры радиопередатчика для того, чтобы он не бросался в глаза во время перевозки к месту работы, а также чтобы его можно было легко спрятать. Трудности заключались только в том, что в Японии нелегко было найти хорошие детали. Более того, покупка радиодеталей, особенно иностранцем, была очень подозрительным делом. Поэтому Клаузен приобретал необходимые материалы в Шанхае. Я припоминаю, что он сам лично привозил их из Шанхая.

Радиоузел, видимо, находился во Владивостоке или в его окрестностях, но однажды была предпринята попытка создать пункт связи и в Шанхае. Но он не предназначался для установления самостоятельной связи с Китаем. Однако за исключением двух-трех случаев попытки установить связи с Шанхаем были неудачны. По распоряжению Москвы мы пытались установить прямую связь с Хабаровском, но Клаузен прекратил эти попытки, опасаясь радиоперехвата. Радиосвязь использовалась для передачи в Центр срочной информации и наших донесений по организационным вопросам и получения из Москвы указаний по организационным и оперативным проблемам.

Клаузен, за очень редким исключением, всегда мог установить прекрасную радиосвязь с Центром.

Я уже достаточно подробно писал о курьерской связи. Среди материалов, которые мы через неравные интервалы времени направляли в Москву с помощью курьеров, были документы по экономическим, политическим и военным вопросам, полученные из германского посольства или добытые Одзаки и Мияги, а также подготовленные ими сообщения по этой тематике (эти сообщения в большинстве случаев представляли собой не больше, чем простую информацию). Я с каждой курьерской почтой посылал также личные отчеты, касающиеся изменений общего состояния японской внутренней и внешней политики за прошедший со времени прошлой связи период. Я отправлял довольно обширные и относительно регулярные доклады о существовании опасности войны между Японией и СССР, подкрепляя их подробными сообщениями о японо-китайских инцидентах и других японских военных акциях. Позже я посылал сведения о военных приготовлениях Японии, ее авиации, увеличении количества дивизий, механизации сухопутных войск и т. д. Кроме того, я почти каждый раз докладывал об организации моей разведгруппы. Иногда в моих отчетах рассматривались специальные вопросы, такие, как рациональное использование Вукелича или Клаузена. В большинстве случаев я представлял, кроме того, финансовый отчет за очередной период нашей деятельности.

Мы сразу фотографировали добытые документы и материалы, включая японские публикации по военным вопросам. Некоторые из них я лично переснимал прямо в германском посольстве. Часть документов я фотографировал дома, однако чаще это делалось у Вукелича. Доклады я писал непосредственно перед отъездом курьеров. Иногда я поручал Вукеличу и Клаузену подготовить личные донесения по вопросам, которыми они занимались.

Размеры перевозимой курьерами почты были различны. Как я уже говорил, она часто содержала до 30 роликов фотопленки или, в пересчете на отдельные фотокадры, до тысячи кадров. Иногда переправлялось всего около 15 пленок. Когда курьерская почта отправлялась с интервалом в пять-шесть недель, посылки были еще меньше. В последнее время, а конкретнее – в 1941 году, из добываемой информации я направлял только наиболее важные и срочные сообщения. Содержание курьерской почты, получаемой из Москвы, я описывал в разделе, посвященном курьерам.

За некоторым исключением, все материалы отправлялись в центр в виде фотографий. Чтобы быть уверенными в читаемости сделанных снимков, мы сами проявляли пленки. Качество фотосъемки, которую я проводил в сложных условиях прямо в германском посольстве, нередко было неудовлетворительным. Однако в силу обстоятельств, в которых я работал, приходилось довольствоваться и этим. По мере того как пленки накапливались, мы прятали их у меня дома, у Клаузена и, иногда, у Вукелича. В германском посольстве у меня хранились только оригиналы материалов и документов, фотопленок там не было.