Очень женская проза - Беляева Виктория - Страница 33

Юле было едва за тридцать. Молодая, здоровая, красивая женщина с хорошим вкусом, хорошим заработком, хорошей квартирой, где тщательно и любовно подобрана всякая мелочь, где мягкий ковер радует ноги, вид из окна радует глаз, а над кухонным столом свисает тяжелая лампа под шелковым абажуром – как у тети Теры.

Представился случай с оказией отправить в Иерусалим посылку. Заготовлены были гостинцы для всех тетиТериных отпрысков, и кто-то посоветовал записать и отправить видеописьмо – с видом родного города, улиц, развалин монастыря, проспектов, просторов… Идея понравилась, договорились о камере напрокат.

С утра пошел дождь, мелкий, гадостный, серым сукном занавесивший окна. У Димки на щеках выступили диатезные пятна, и жалко было смотреть на него. Олег все не ехал, хотя договорились же, что машина нужна точно ко времени. Она нервничала, сломала ноготь, а из зеркала вдруг мельком глянула на нее растрепанная испуганная девочка. Но всего на мгновение: тут же заострились и посерели черты, обозначились лиловатые впадины под глазами. Она ужасно выглядела.

Олег наконец приехал, был отчитан за опоздание, и они покатили по городу – мимо фонтанов, смешавших свои струи с дождем, мимо Дворца культуры, куда бегали со Стасей на танцульки, кафе-мороженого, где тайком от родителей поглощались несметные порции пломбира с малиновым сиропом, от которого ныли зубы, мимо парка, мимо родильного дома, больничного сквера, церкви, школы – мимо, мимо, мимо… Город наполнился воспоминаниями, красным мерцал хищный глаз камеры, и, должно быть, из-за дождя, вспоминалось все как-то грустно, нежно, прозрачно.

Снимали и в доме. Димка усажен был за пианино и сбивчиво, но старательно исполнил пьесу. Неизвестно откуда взялся Димкин носок, попавший в кадр, – одинокий детский носочек в чисто убранной гостиной.

А потом Юля сидела за кухонным столом под оранжевым тети-Териным абажуром и читала на память Ленины стихи, печальные и дерзкие. Леня давно уже не пишет стихов, переводит технические статьи с иврита на русский и обратно, а жаль. Когда-то он сам заносчиво декламировал их с игрушечной эстрады клуба, закинув голову и не глядя в зал, преодолевая согласные, чуть заикаясь, выпевал нагловатые рифмы и посвящал их Юле. Она припомнила и это, улыбаясь в камеру, а Олег барабанил пальцами по крышке стола.

– Так вот мы и живем. Все у меня хорошо, лучше и быть не может. Димка растет. Все замечательно.

Голос ее подвел, дрогнул, она стушевалась. Оператор пообещал лишнее вырезать и ушел. Засобирался Олег.

– Сегодня не мой день. – В прихожей она прижалась к его куртке, пахнувшей машиной и сыростью. – Когда теперь?

– Не знаю, – он растрепал ей волосы, – я ведь на чемоданах сижу. Вот только дождусь звонка…

– Зачем ты ему вдруг понадобился? – Она смотрела снизу, отмечая, что побрит он неважно, ворот рубашки затрепался. Понимала, что это чушь, но все казалось, что та, другая, с которой его приходилось делить, совсем за ним не следит, не любит и не жалеет. – Перед отъездом забеги. Или хоть позвони, Олежек. Ладно?

Почему иные встречи бывают так несвоевременны? Произойди это десять, пусть даже пять лет назад, все было бы по-другому. Или только так кажется? Тогда они были глупее, моложе, безрассуднее, жизнь казалась полной случайностей. У Олега растет дочь, младше Димки на два года, глазастая вертушка, похожая на отца. Конечно же, он ее не оставит.

– А как ты думаешь, у нас получилась бы красивая дочка? – спросила она однажды, только однажды, больше к этому разговору не возвращались.

Обычно она писала Стасе долгие и обстоятельные письма с подробным изложением событий и дел. Письма писались часто, в них едва помещались текущие дни недели. За тридевять земель Стася знала, какой костюм купила Юля, как складываются ее отношения с шефом, с сыном, с Олегом.

А теперь эта дурацкая идея с видеозаписью спутала привычное общение. Приходилось подводить какие-то итоги, дебет-кредит прожитых лет. И вроде бы сальдо вырисовывалось положительное, но что-то было не так, что-то неправильно…

– И вот, тетя Рита, представьте, на старости лет я врюхалась по уши в водителя грузовика!

– Да уж, на старости лет, – засмеялась тетя Рита, но что-то не слишком весело. – И дежуришь у телефона сутками? И ждешь до утра, а потом не до работы, и юбка за две недели увеличивается и начинает сползать… А когда он пьян, идет не к жене, а к тебе, и говорит, что дома плохо, что если бы не дочь, но дочь он не бросит…

– А я ему тапочки купила, он приходит и сразу переобувается…

– И помазок? И бритвенный прибор?

– …И махровый халат… Что я вам рассказываю, тетя Рита, вы же все знаете без меня!

– Все это повторяется, Юлечка, тысячи раз. И тысячи женщин делают все так одинаково! Никакой фантазии!

– Дура я, да, тетя Рита?

– Ты просто женщина.

– Все это очень глупо, но вот болит же до невозможности здесь, в самой середине, кажется, что грудь разорвется, не выдержишь… И вот приходит этот доктор, от которого воняет бензином, и все забывается. Почему все так поздно? Какая несправедливая жизнь…

– Юлечка, дорогая, – тетя Рита вздыхает, – видишь ли, жизнь здесь совершенно ни при чем. Твой Олег давно вышел из возраста Ромео. Он сам должен все решать. И если не решает, значит, либо не может, либо не хочет.

– Но почему? Ведь любит же, знаю, что любит!

– Страх расстаться с привычками гораздо сильнее, чем кажется… А впрочем, я почему-то уверена, что у вас все будет прекрасно. Ведь кто-то же должен быть счастлив?

«Стася, я думаю, мою посылочку ты уже получила. Напиши, понравились ли гостинцы. Я знаю, что тетя Тера очень любит Палех, вот приобрела для нее шкатулочку. У меня все нормально. Я не сказала, там в машине, когда мы снимали город, был водитель, он попадал в кадр. Это и есть Олег. Как он тебе понравился?»

Она бросила ручку и разревелась. Все нормально, жизнь превратилась в ожидание его отъезда. Медленная казнь. Мерзавец, негодяй, , гулена, черти несли его под крылышко к отцу-деспоту!

Олегова отца Юля иначе, чем деспотом, не представляла. Жена почуяла неладное, списалась с родней мужа-паразита, к которой до сей поры питала обоюдную ненависть. Семья приняла решение: отец забирал Олега с чадами и домочадцами к себе, в тихий подмосковный городок, где ворочал совсем не тихими делами и вообще был не последним человеком.

Сын вырос дураком. Образование неполное среднее. Жена телефонистка с неясным прошлым в виде родителей-алкоголиков. Женился назло отцу. Водитель грузовика! Плюнул бы на него давно, счел бы отрезанным ломтем, кабы не внучка, маленькое теплое сокровище, примирявшее и с телефонисткой, и со всем прочим.

Хватит, нагулялся балбес, досадил отцу – пора и за ум браться. По первому зову сынок явился на разведку – дохлый какой-то, патлатый, глаза беспокойные. Сын прокурора города – разве кто скажет, глядя на такого ханурика? А все-таки сын, все-таки своя кровинка. Прошушукался с матерью до утра, сам говорить о главном не решился.

Мать наутро переговоры начала издалека, деликатно – пропадает, дескать, сынок, в чем душа держится, несчастный какой-то, в семье, похоже, нелады…

Слово за слово, выясняется: сынок намерен явиться в семью с новой невесткой, матери уже и фотографию показал – он, она и пацан ее.

Ответ сыну дал самолично и без всяких предисловий. Женился сдуру – вот и живи теперь, внучку твоей бабе не отдам и без матери оставить не позволю. Где она, твоя новая, была, когда мы изо всех жил тянулись, когда копейки лишней в доме не было, да что там лишней, на еду не всегда хватало? Не говорил ей, откуда на тебя квартира свалилась, машина? А трехкомнатная улучшенной в двадцати километрах от Москвы, столицы нашей Родины? Может, думает, что это ты, такой шустрый, сам заработал?

А не говорил, так скажи: на готовое прийти каждый может да еще дитенка чужого притащить. А тебя облапошить – как два пальца… Короче, женишься на ней – живи как хочешь, про нас с матерью забудь, про жилплощадь где бы то ни было – тоже…