Корпорация - Беляева Виктория - Страница 43

Такое с ним последний раз случалось, кажется в школе. И то — лет до пятнадцати, пока каждая девочка, вдруг обратившая на него внимание, казалась нежданным подарком судьбы. А к пятнадцати стало ясно, что подарки эти закономерны, поскольку вырос Сережа Малышев в человека высокого, ладно сложенного, и, скажем прямо, красивого. И вешаться на него, красивого, за версту заметного, будут до скончания его дней. Посему бестрепетно набирал Малышев любой номер в любое время суток, твердо зная, что не откажут. А если вдруг и откажут, то по причинам чисто техническим — муж или, там, критические дни.

И вот оказывается, что стоит только подумать о том, чтоб позвонить ей — и дрожь по телу. Ну-ка!… Он решил проверить еще раз. Сказал про себя: «Звоню!» и даже сделал некое движение по направлению к телефону — сработало. Побежали по коже мурашки, и под ложечкой екнуло.

— Ты чего? — розовым голосом спросила «карамелька».

— Ничего. Не делай так, пожалуйста… Щекотно очень.

— Вот так? — уточнила она, и еще раз провела ноготком по груди.

— Настя! — насупился Малышев, — Ну я же попросил! Убери ру…

Улыбка на розовом личике погасла.

— Я не Настя. Я Ксения.

Малышев замер. Оговорочки, значит, начались…

Как от таких вещей лечиться, Малышев знал. Бывало, бывало: увидишь, глаза загорятся, думать о ней начинаешь… А потом употребишь девицу — и дело с концом. Такая же, как прочие, не хуже, не лучше. Ну, ничего, ничего. Недолго осталось. Вот сводит Настю на концерт, и…

Из первой беседы Малышев вынес-таки порцию полезной информации. Любит барышня оперу. Во всяком случае, так говорит. А может, выпендривается просто? Как-то не верится, что нормальная, физически здоровая девушка без отклонений в психике может любить вот это. Грохот оркестра, долгие завывания, из которых не разберешь даже, на каком языке поют: «А-а-а-э-э-э! О-о-о! О! О! А-ы, а-ы, а-ы-ы-ы-ы!…», а следом скоренький речитатив, тоже невнятный; необъятное пузо баритона, драматически поигрывающего бровями, напряженно кривящая рот примадонна с тремя подбородками, а мелодии — все какие-то трели да уханья, непонятно даже, как они все это запоминают…

В оперу он с ней, пожалуй, не пойдет. Не готов он к таким жертвам. А вот на концерт известного тенора отчего б и не сходить. Билеты взяты, концерт — единственный в России — через пять дней. Малышев улыбнулся, предвкушая радостное удивление химички-меломанки. И если уж она действительно такая любительница этих сомнительных развлечений, обязательно должна размякнуть и просто броситься ему на шею с криком: «Бери меня! Бери!»…

— Мне пора, — хмуро сообщила розовая девушка.

Он и не заметил, как она встала с постели. Стояла к нему спиной, лифчик застегивала. И трусы уже натянуть успела! По законам жанра требовалось процесс остановить, или хоть вербально выразить свое огорчение по поводу ухода. Что это они еще за моду взяли — уходить, когда вздумается?… Но Малышев ничего не ответил: лежал и наблюдал молча, как она собирает разлетевшиеся по спальне чулки, юбку. Смявшийся жакетик обнаружился под кроватью. Чао, киска! Извини, что не провожаю — устал.

Дождавшись ее ухода, он с удовольствием потянулся в постели, прикидывая, стоит ли ехать домой на ночь глядя, или лучше заночевать прямо здесь. Или поставить на уши кого-нибудь, да хоть Овсянкина, и закатиться в какой-нибудь клуб. Зря, что ли, должен пропадать пятничный вечер!…

И только он решил позвонить Овсянкину, как затренькал где-то знакомый сигнал мобильника. Пришлось побегать по чужой квартире, чтобы найти пиджак с оставшейся в кармане трубкой.

— Слушаю! — сказал Малышев в трубку.

… Через два часа он сидел в кабинете своего дома в Озерках. Рядом сидел Старцев, просматривая только что распечатанные документы, отправленные на личный ящик электронной почты Малышева. В низких стаканах подрагивало желтое виски.

— Вот и смотри, — комментировал Малышев, — Четыре никому не известные фирмы скупили векселя «горки». Общая сумма — около трехсот миллионов. Срок погашения — сентябрь. Три из четырех фирм совершенно точено через ряд посредников принадлежат ему. Надо понимать, и четвертая тоже. Налицо целенаправленная скупка долгов.

— Все-таки он, — Старев отбросил бумаги, — Все-таки Фрайман…

Итак, по информации, полученной два часа назад Малышевым из каких-то своих источников, выходило, что долги Снежнинской горной компании скупал не кто иной, как Борис Фрайман, глава финансово-промышленной группы «Альтаир», одной из крупнейших олигархических групп в России.

Сфера интересов «Альтаира» была обширной, но с самого начала группа специализировалась на нефтедобыче и первичной переработке нефти. Именно с «Альтаиром» у «Росинтера» длилась двухгодичная судебная тяжба по поводу западносибирской «Ярнефти». Неплохо смотрелся «Альтаир» и на банковском поприще, и в страховом бизнесе. Кроме того, в последние годы группа продемонстрировала активное внимание к цветным металлам — в частности, к алюминию. Фрайманом была приобретена пара алюминиевых заводиков, один из которых располагался в Байкальской области, и значительный пакет энергопроизводящего предприятия — там же. Теперь же, выходит, аппетиты Фраймана распространились и на лучший актив «Росинтера» — Снежнинскую «горку».

— Можно, конечно, предположить, что Фрайман просто подсуетился и решил заработать на наших векселях, — произнес Старцев после долгой паузы, — Но это вряд ли. Мелковато для него. Скорее всего, инициатором наезда Генпрокурора именно он и был, а векселя — так, побочный продукт, подстраховался просто. Выкатит их нам на оплату в сентябре, и, если задержимся с переводом денег, попытается возбудить дело о банкротстве.

— В таком случае, он действительно надеется получить «горку»? — спросил задумчиво Малышев, — На фига она ему?

— А на фига ему все остальное? — пожал плечами Старцев, — Ты же сам говорил, что каждому лестно такую компанию оторвать… Не знаю… Нет, ты прав, Сережа. «Горка» ему сейчас по всем признакам ни к чему. У него планы в Байкальске, насколько я знаю, и соваться в чужой регион ему сейчас не ко времени. В Нганасанском округе он чужой, и должен отдавать себе отчет, что Денисов ему мигом обрежет лицензии на недра.

— А Кочет? — быстро спросил Малышев.

— Кочет?…

А вот относительно Кочета как раз предсказать трудно.

Дело в том, что город Снежный, находящийся на территории Нганасанского автономного округа и закрепленный за округом Конституцией, административно подчиняется вовсе не округу, а Белогорскому краю. Так повелось с сороковых, что ли, годов, когда Снежнинский горком партии волевым решением сверху взяли да и сунули в подчинение ближайшему крайкому — Белогорскому. С тех пор Снежный стал своего рода феноменом — единственным в стране городом, входящим в состав одного субъекта Федерации и расположенным на территории другого.

Ничего удивительного не было в том, что при таком раскладе между руководителями округа и края периодически возникали споры и размолвки. Совпадало это, как правило, с теми моментами, когда верстались бюджеты обоих субъектов и заходила речь о дележе местных налогов, выплачиваемых Снежнинской компанией. Белогорский губернатор Кочет справедливо полагал, что вечно нищий бюджет края неплохо было бы пополнить, оттяпав у Снежного большую часть налогов «горки». Денисов же и мэр Снежного Молодцов имели не меньшее основание рассчитывать на то, что большая часть налогов должна оставаться на месте и расходоваться на содержание тех, кто обеспечивал жизнедеятельность самой Снежнинской компании. Таким образом, ежегодные бюджетно-налоговые битвы, начатые еще при прежних губернаторах, должны были повторяться вновь и вновь.

Кочета, стало быть, к числу горячих сторонников росинтеровской политики в Снежном причислить было сложно. И ждать от него особой поддержки в сложной для «горки» и округа ситуации не приходилось. Но стоит ли ждать откровенной конфронтации?

— Что-то не припомню, чтобы Фрайман был с Кочетом как-то связан, — пробормотал Старцев, потирая переносицу, — До сего дня никаких общих дел у них не было…