Корпорация - Беляева Виктория - Страница 35

И Иван, оглядываясь, потрусил прочь.

— Стырит! — прогнозировало дитя улицы.

— Не стырит! — заступился Малышев, — Запомни, бэби — людям надо верить!…

И ведь не стырил — вернулся минут через пять с полным пакетом ледяных бутылок.

— Где пить будем?… — спросил Малышев, и девочки, переглянувшись, сказали в голос:

— Есть тут хата…

— Вот что, Ваня… — Малышев мгновенно оценил обстановку, — Мы с тобой, Ваня, в гости идем. Андестенд?…

И отправились вчетвером тверскими дворами — «на хату»…

Часов семь утра было, когда бодрящийся Малышев и растерзанный мятый Ваня вышли из загаженной коммуналки. Внизу ждала малышевская «бээмвуха», в машине дремал водитель.

— Домой поздно… — вздохнул Малышев, — Давай сразу в офис, там и в порядок себя приведем… Эй, Иван! — он пихнул локтем квелого охранника, — Ладно тебе!… Расслабься!…

— Да я ничего, — пробормотал охранник, усаживаясь на переднее сидение. Сел, полез в карман, потом в другой, третий… — Эх, мать твою!… — взвыл, — Бумажник вытащили!…

— Вау! — и Малышев захлопал себя по карманам, вынул портмоне, рассмеялся, — Вот же дурочка…

Мелочь — долларов триста, что ли, да кое-какие рубли — из портмоне вытащили. А вот платиновую «VISA» и еще несколько карточек оставили — то ли не заметили, то ли не признали.

— Ладно! — веселился Малышев, — Потери за мой счет… А также ночные и сверхурочные… Считай, что мы с тобой заплатили за приключение…

Ваня улыбался, но кисло. Может, для шефа это и приключение. А Ваня вырос в такой вот коммуналке с такими вот девочками, и ночь сегодняшняя была для него насильственным возвращением в прошлое — гадкое и ненавистное…

…Ваня был уже отвезен домой и сладко спал, предоставив драгоценное тело «объекта» своему сменщику, когда освеженный душем и переодевшийся в чистое Малышев пил в своем кабинете кофе и готовился к новому рабочему дню.

Расписание рабочего дня лежало перед глазами:

10:00 — заседание комитета банка по управлению активами

11:00 — заседание кредитного комитета банка

12:00 — встреча с заместителем Ковшовым (планы выпуска облигаций администрации Пермской области)

12:30 — встреча с заместителем Бронниковым по новым предложениям генерального страховщика

14:00 — встреча рабочей группы «Развитие банковского сектора в Российской Федерации» при Правительстве

15:30 — совещание с зампредами по проекту размещения американских депозитарных расписок Магнитогорского металлургического комбината

16:30 — встреча с зампредправления Центрального банка

18:00 — отчет Службы безопасности

18:30 — отчет Правового департамента

19:00 — встреча с генеральным директором Магнитогорского меткомбината

20:00 — ужин с представителями «Дойче-банка»

Да… И никаких тебе радостей жизни…

Кстати о радостях… А куда это, спрашивается, подевалась та девица… Как ее… черт… Ну, та, из Стали и сплавов… Настя, Настя… Артемьева, да… Так и не позвонила до сих пор?… Странно…

Малышев немедленно вызвал секретаря, и та, наморщив лобик, припомнила, что был, кажется, неделю назад какой-то такой звонок… Но девушка вопрос у Сергею Константиновичу сформулировать затруднилась, стушевалась, и попрощалась поспешно… Сергей Константинович хочет, чтобы девушку разыскали?… Простите, как фамилия?… Да-да, я записала… Да, непременно найду. Когда вы хотите с ней встретиться?… Хорошо, Сергей Константинович, все будет сделано…

В это же, примерно, время старший товарищ Сергея Константиновича, Олег Старцев, только еще выезжал из Озерков по направлению к офису.

Зазвонил старцевский мобильный — на линии Шевелев.

— Такие новости, Олег Андреевич, — сообщил рыжий полковник, — Версию по участию Немченки в профсоюзном деле я проверил. Могу сказать твердо — он тут не при чем. Теперь, что касается Пупкова. Пупковская фабрика до конца года загружена заказами, заключены также контракты на следующий год. Мощностей у фабрики на Снежнинский заказ просто не хватит. Надо понимать, если кашу и Пупков заварил, то не из тех соображений, чтоб с «горкой» контракт заключать.

— От чистого сердца, значит, — пробормотал Старцев, — Что-то мне в это не верится, Георгий Петрович. Вы б поискали еще…

— Так точно, Олег Андреевич, — отозвался Шевелев, — сейчас проводим проверку ближайших к Пупкову людей. Я буду держать вас в курсе.

— Спасибо…

В это же время в Снежном

Ох, какой дует ветер!… Не ветер — ветрище, 25 метров в секунду, да с мокрым снегом, будто и не середина июня на дворе, а самое глухое предзимье. Оно и понятно: Енисей идет.

Енисей идет второй день, где-то вдалеке за городом грохочут несущиеся к северу льдины, сбиваются в кучи, встают на дыбы… Снизу по течению едва не образовался уже затор, эмчеэсники взрывали лед, чтобы не затопило к чертовой матери лепившиеся по берегам ветхие поселки.

Ветер и хлещущий мокрый снег в лицо — хоть вовсе из помещения не выходи. Алеша Симкин, тем не менее, распахивает окно и чуть не по пояс высовывается, пытаясь рассмотреть вдали и слева площадь перед Дворцом культуры. О! Понаехали!…

Площадь, обычно пустующая, заставлена автомобилями. Белые «волги» высших чинов Объедкома, разноцветные «жигули» и подержанные иномарочки профсоюзных боссов рангом пониже. Понаехали!…

Во Дворце культуры — конференция трудовых коллективов Снежнинской горной компании. Алым сукном затянутый концертный зал на восемьсот мест забит до отказа. Пахнет крепким рабочим потом и дорогим парфюмом, вчерашним пивом и сегодняшним луком, машинным маслом, дождем, табаком — мужиками пахнет. Дешевенькие свитера и засаленные пиджачишки посланцев трудовых коллективов, элегантные «тройки» и «пары» профсоюзных бонз.

Самый элегантный, конечно, председатель Объедкома Валерий Иванович Пупков. Щедро политый «Фарингейтом», в темно-сизом, цвета голубиного крыла, аглицком костюме, сидит Пупков в президиуме. Невообразимой синевой полыхает его галстук, ясным золотом сверкают в белоснежных манжетах запонки, брызжут разноцветные брильянтовые лучики с галстучного зажима и перстня на левой руке. Лицом же Пупков более всего походит на известного персонажа известного произведения М.А. Булгакова — на Полиграфа Полиграфыча Шарикова.

По правую руку от Пупкова сидит его дважды тезка и первый зам Валерий Иванович Ручкин. Одет поскромнее, без блещущих побрякушек, с добрым круглым лицом, не лишенным привлекательности. Пока Ручкин с озабоченным видом рисует на полях материалов конференции чертиков, пока Пупков смотрит в зал строгим шариковским взглядом, на трибуне млеет и мается очередной оратор.

Лицо оратора багрово. Огромными руками обняв жмущую в бедрах трибунку, склонившись к микрофону, он говорит:

— Я только что хочу сказать?… Я хочу сказать, что наболело же!… — правая рука оратора тянет вниз ворот толстого свитера, связанного тещей к дню защитника отечества, — Нельзя больше ждать. Потому что так жить, как мы живем… В то время, как они, плодами нашего труда…

— Правильно! — выкрикивают из зала, но как-то вяло выкрикивают, без задора — конференция длится третий час, и сменяющие друг друга ораторы, посланцы трудовых коллективов, все тянут одно и то же, и, поди, водка в буфете уже протухла на хрен, и пора уже эту тягомотину заканчивать.

— Просто вот поделиться хочется… — ноет оратор, — Чтобы вся общественность знала…

— Эй!… — строго стучит авторучкой по микрофону Пупков, — Давай по существу! Регламент!

— Ага… — теряется оратор, — по существу я… По существу — ну их к ядрене фене, буржуев московских! — вдруг находится он, — Пусть не думают!… Что мы молчать будем!… Даешь!… повышение оплаты нашего нелегкого!… но благородного труда!…

Зал взрывается аплодисментами, и лицо Пупкова светлеет — это он правильно сказал, понимает товарищ… Взглянув на часы (сноп золотых искр из-под обшлага), Пупков обращается к залу:

— Ну что?… Дальше прения?… Или переходим?…

— Переходим, переходим! — оживляется зал.